Одна нога здесь… Книга третья

Каждый раз я улучал минутку, чтобы поговорить о том, как же нам быть дальше, но она всякий раз прикладывала пальчик к моим губам, призывая оставить тему, и говорила, что беспокоится не о чем, ибо у нас есть сильный покровитель, и он поможет в своё время. Я долго крепился, томясь всей этой неопределенностью, но в конце-концов не выдержал больше, и решился на отчаянный шаг.

– Так больше продолжатся не может! Я иду к Государю… – сказал я Ибонаки и, вручив ему копье, пошагал во дворец.

– Прощай друг, – печально молвил мне во след мой верный Ибонаки.

Его слова были пророческими, мы с ним так больше никогда и не увиделись…

На что я тогда надеялся, не понимаю. На то, что Государь, у которого целая дюжина племянниц, не пожалеет одну из них выдать за меня? Увы, Государь наш в молодые годы так и не обзавелся супругой, а теперь уже и не станет этого делать, и племянницы эти его единственные наследницы, потому-то заморские принцы из страны Чхон[16 - Корея.], Великой Хань, Вьет, княжества Лю и других государств стояли в очереди за ними, дабы породниться с высоким домом Осимояти. На что мог надеяться я? Разве что на быструю смерть, к которой меня приговорят за дерзость?

И тем не менее: «если перед тобой две дороги, выбери ту, что ведёт к смерти»! Так гласит кодекс «Бусидо»! Посему, несмотря ни на что, я пошел. Пред входом в Залу Для Ожидающих я сдал оружие охране, и только после этого был допущен внутрь. К моему немалому удивлению здесь, в довольно маленьком и скромно обставленном помещении, посетителей было немного, всего трое. А ведь обычно здесь не протолкнуться! Я уже приготовился к многочасовому ожиданию, и вот на тебе! Я воспрял духом – не иначе как Ягахаэ-химэ мне и впрямь помогает?! Эти трое были дряхлый старец, хлопотавший о высвобождении внука из долговой тюрьмы, пожилой самурай, недовольный размером своей воинской пенсии, и крестьянка с прошением об уменьшении податей взимаемых с нее, ибо муж женщины давно уже умер. Просители, коротая время в ожидании, обычно делятся меж собой своими бедами, так вот я и узнал, кто из них с чем пришел. Но чем же было поделится мне? Я не стал таится, и рассказал все как есть, что пришел просить руки императорской племянницы. Они только ахнули, а потом, посовещавшись, решили пропустить меня первым.

– Наши дела как ждали, так и ещё подождут, твое же дело не терпит отлагательств! – сказал мне старик.

И вот я, с трепетом в душе, смиренно склонив голову, скинул свои дзори[17 - Лёгкие сандалии, плетеные из бамбука (яп.). Лапти, одним словом.] перед входом, вошел особым семенящим шагом, которым полагается передвигаться просителю, вошел в ту самую Большую Приемную Залу, в которой ещё не так давно стоял сам, охраняя вход в Личные Императорские Покои. Теперь на нашем с Ибонаки месте стояли два других молодых самурая, старательно изображающих на своих лицах зверские выражения. «Нет, – подумал я, – до нас с Ибонаки вам ещё далеко. Молодые вы ещё…» Церемониальные копья, как я заметил, дрожали у них в руках, а сами парни с трудом выдерживали вес парадного доспеха, тяжеленного, составленного из тысячи железных пластин со здоровым стоячим воротом.

Император сидел аж на трех дзабутон[18 - Плоская подушка для сидения (яп.).] под балдахином, полностью скрытый его тенью, ибо смертным просителям не полагалось лицезреть его Божественный облик. В другое время – можно, но не в часы подачи своих просьб. Я, например, не единожды видел Государя, и даже пару раз сопровождал его выход. Бессменный главный Императорский советник, старик Хиро, кутаясь в своё темно-синее кимоно, стоял по правую руку Его Высочайшего Величества, со странным выражением взирая на меня. На его высоком челе отражались блики жировых светильников, обильно чадящих в разных углах Залы. Я сначала, как положено по этикету, пал ниц, трижды коснувшись лбом циновок, а потом, встав на оба колена, молвил, не поднимая глаз:

– Хатэтуримо, из рода Осаки, пришел к Государю с нижайшим прошением.

Хиро склонился над Божественным ухом и что-то быстро прошептал.

– А, – молвил Император своим чуть хрипловатым голосом, – Осаки, да! Я знавал твоего мужественного отца, мы с ним плечом к плечу прошли Чхонскую компанию от начала до конца. Он был бравый офицер! Надеюсь, его сын таков же?

Я кивнул. Вот ведь как?! А отец никогда и полусловом не намекнул, что он помогал Государю возвращать престол предков…

– Как он поживает? – спросил Император.

Советник сочувственно глянул на меня. Я же принял вопрос стоически, ведь не может правитель Великой Державы помнить всех своих бывших соратников, постоянно интересоваться положением их дел.

– Батюшка умер восемь лет назад, – произнес я, стараясь, чтобы голос мой звучал ровно. – Старые раны…

– Храбрый воин был. Осаки, Осаки… – Государь обернулся к Хиро. – Запиши, чтобы я помянул сегодня самурая Осаки, моего сподвижника, когда буду молится в Храме Предков.

Советник спешно черкнул что-то кисточкой на листе.

– Говори, – разрешил Император, махнув веером в мою сторону, – чего ты хочешь?

Только теперь я с необычайной ясностью осознал, что здесь и сейчас, в этот вот самый миг решается моя судьба. Одно слово государя, и я буду либо навек осчастливлен, либо голова, некогда принадлежавшая бедному Хатэ, сыну бравого Осаки, покатится с плеч долой. Язык отказывался мне повиноваться.

– Я… – только и смог выдавить я из себя.

И тут в Залу ворвалась Митикоси! Следом за ней вбежали охранники, но тут же, сообразив где они находятся, почтительно согнулись в три погибели, и в таком вот положении отрапортовали:

– Госпожа без разрешения ворвалась! Нас и слушать не стала…

Император движением веера приказал им встать с этой стороны входа. Митикоси же, воскликнув «Вот ты где!», бросилась ко мне и встала рядом на колени. Поклонившись Государю, она затараторила, не давая никому вставить ни слова:

– Милый дядюшка (услышав такое обращение к Священной особое Императора, я уже был на грани обморока!), ты вот что хочешь делай, но ты меня знаешь, а мы с Хатэтуримо давно (ну, я бы сказал, относительно давно) и крепко (а вот это правда!) любим друг друга, и решили пожениться (впрямую мы этот вопрос не обсуждали, но…)! Пусть он и простой неродовитый самурай, мне это безразлично, и я прошу тебя, заклинаю всеми Оо-камудзуми-но Микото[19 - «Великие Божественные Боги-Духи» (яп.).], не откажи нам в твоем высочайшем разрешении стать на веки мужем и женой!

Все это моя несравненная Митикоси выпалила на одном дыхании и без запинки, словно давным-давно выучила свою просьбу. После этих слов Император вскочил, опрокинув балдахин, и явил нам, простым просителям, своё Божественное лицо, искаженное яростью.

– Что?! – вскричал он, словно прогремел гром в небесах, и мы спешно пригнулись, подобно рисовым побегам, склоняемым сильным ветром. – Моя племянница замуж за безродного вояку?!

– Если не разрешись, – сразу предупредила его Митикоси, явно испугавшись его гнева куда меньше чем я, – то я умру!

Под эти её слова снова гулко опрокинулся балдахин, выпавший из рук Хиро, безуспешно пытавшегося водрузить конструкцию на место. Государь зарычал, словно раненный тигр, сжимая и разжимая кулаки, потом обратился лицом ко мне и, бешено вращая глазами, почище чем мы с Ибонаки, спросил, а точнее проорал:

– Да как ты смел?!

Митикоси, моя верная Мити, не вставая с колен, влезла между нами, и закрыла меня, широко разведя руки:

– Мы оба!

– Если бы ты сам хоть полслова обмолвился об этом, – ругался через её голову Государь, – я велел бы изрубить тебя на мелкие кусочки, а потом бросил бы их тиграм! Благодари Митикоси, что она сказала это первой!

– Благодарю тебя, Митикоси, – послушно молвил я.

Хиро тем временем при помощи самураев охраны сумел установить балдахин, и теперь тяжело отдувался, явно отлынивая от своих прямых обязанностей, то есть, избегая давать Государю советы. Тот пару раз метнул вопрошающий взгляд в его сторону, но ответа не дождался.

– Митикоси, ведь ты моя самая любимая племянница, как ты могла так поступить со своим дядюшкой?..

– Если любимая, то ты должен уважать мои чувства! – запальчиво возразила моя любимая, и я поспешно втянул голову в плечи, ожидая новой вспышки высочайшего гнева. Ведь Император никому ничего не должен!

– Но за тебя сватался чхонский князь Квон Дун, что же теперь ему отказать? Это же война! – заломил руки Государь.

При слове «война» молодые самураи тут же напыжились, горделиво выпятив парадные панцири, прямо хоть сейчас на картинку, а вот Хиро трусливо съежился, совсем как я. Отец рассказывал мне о большой войне, той самой знаменитой Чхонской кампании. Ничего хорошего. Кровь, увечья, смерть друзей, смерть врагов, таких же людей, как и твои друзья… Почести будут потом, если конечно будет кому их воздавать. Я знаю, мысли недостойные наследственного воина, тем более уже поучаствовавшего в приграничных стычках. Но, это – правда о войне…

– Этому Квону больше нравится Нимикоту, вот пусть её и увозит в свой дурацкий Чхон! – предложила Митикоси.

– Твоя сестра Нимикоту должна выйти за Юй-Бэ из Чжур-Чжень, – растерянно ответил Император. – Как с ним быть?

– Ему отдать Иринаки, они друг на дружку похожи! – Митикоси не собиралась сдаваться. Так они перебрали всех многочисленных племянниц Государя, пока не выяснилось, что один из принцев все же остается без пары.

– Сю. Как там его полный титул? Сиятельный Повелитель Тигров, Божественный Сю! Что с ним?

Я видел этого Сю, владыку государства Вьет, когда он навещал Государя. Среди своего народа он считается рослым парнем, но если его поставить рядом с Митикоси, «сиятельный тигр» вполне спокойно пройдет у нее подмышкой. Моя любимая так и заявила:

– Да он же совсем коротышка!

– Это ещё не повод, чтобы отказывать уважаемому принцу Сю! – назидательно молвил Император. – Если ему так и сказать – опять же война…

Митикоси смолчала, видимо, исчерпав запас своих доводов, но вмешался советник Хиро. Учтиво поклонившись, старый лис выдал такое, отчего волосы на моей голове встали дыбом:

– А пускай будет война!

И это сказал Хиро? Самый отъявленный миротворец Хиро, который жалел выделить лишний бу[20 - Старинная денежная единица (яп.).] на военные расходы? Тот самый Хиро, которого и в лицо, и за глаза называют «Давайте-Жить-Дружно»? Даже Государь, в запале уже вознесший руки вверх, дабы обрушить на наши головы какую-то речь, пораженно замер. Хиро говорит о войне! Уж не перевернулся ли мир вверх ногами?!

– Ну, в смысле пусть будет война, ведь её все равно не будет, – пояснил он свою мысль, испугавшись нашей реакции. – Этот жалкий никчемный Вьет никогда не посмеет на нас напасть. Побренчат оружием, и успокоятся.