Одна нога здесь… Книга третья

И действительно, какому Вьету воевать против Ниппон?! Император кивнул головой в знак согласия, и смилостивился.

– Ну, – сказал он, – за этого Сю я и сам бы не хотел тебя отдавать. Неказист, право слово. Но за сына Осаки я тоже тебя выдать не могу…

– Умру! – напомнила Митикоси.

– Но ведь он не ровня тебе! Он же простой самурай! – Император гневно ходил взад-вперед, явно не зная, что предпринять. Хиро спрятался за балдахином и носу оттуда не казал.

– А можно его повысить в звании, приблизить к трону, сделать его важным чиновником! Ведь что-нибудь можно придумать! – Мити не собиралась сдаваться.

Хиро немедля выглянул из-за укрытия и поддержал высокородную племянницу:

– Именно это я и хотел предложить Светлейшему Государю! Если Хатэтуримо совершит какой-нибудь подвиг во славу Священной Земли Ниппон, то его можно будет наградить высоким чином. И тогда уже не зазорно будет оженить его на Митикоси. Наоборот, императорской фамилии от этого будет только почет! Как же – родство с героем!

Император задумчиво пожевал ус, а потом прищурился и спросил у советника:

– И что бы это мог быть за подвиг?

Хиро быстро просеменил к нему и что-то зашептал на ухо. Судя по тому, как изумленно взлетели брови Государя, затеивалось нечто нешуточное. От нехорошего предчувствия у меня забулькало в животе, но страсти в Зале были так накалены, что на это никто не обратил внимания. О чем они там шушукаются? Что готовят? Я должен убить дракона? Или собрать со дна морского рассыпавшуюся нитку жемчуга, утерянную ещё прабабкой Императора? В одиночку завоевать для Ниппон ещё какой-нибудь остров?

Государь, дослушав советника, чуть не топнул ногой:

– Да вы что с моей племянницей, сговорились что ли? И способ в произвести в благородные чины простого самурая у вас есть, и подвиг наготове!

По тем взглядам, которыми быстро обменялись Мити и Хиро, я понял, что Император попал в точку. Так вот кто этот таинственный сильный покровитель, о котором говорила моя любимая!

Государь махнул на горе-заговорщиков рукой и уставился на меня, сурово буравя глазами насквозь.

– Самурай! – донеслось до моего слуха, – Клянусь Микэну-но Микото[21 - «Бог-Правитель Священной Пищи» (яп.).], если ты совершишь такой подвиг, то я, видя, что ты достоин такого сокровища, как Митикоси, отдам её тебе в жены. Она моя самая любимая племянница и мне как дочь. Ты же будешь тогда мне как сын! Иди же в отцовские объятья!

Император распахнул руки и… заплакал от невысказанных чувств. Я подтянул повыше свои хакама[22 - Широкие самурайские штаны.], кинулся к нему, прильнув к груди, и безудержно рыдая от охватившего меня счастья. Следом за мной тонко заплакала Митикоси, тоже прильнув к дядюшке. Тотчас же зарыдал советник Хиро, утирая ручьи слез краем балдахина. К нему присоединились и двое самураев охраны, заливаясь в голос – ведь нечасто увидишь, как сам Божественный Государь обнимает такого же простого воина как они, словно равного! Служанка, принесшая Императору чашку саке, при виде зрелища, представшего её глазам, не смогла удержать слез, хотя, по моему, она совершенно не поняла отчего это мы так убиваемся.

Вдоволь наплакавшись, Государь вернулся на своё место под промокший балдахин, и, махнув веером, осевшим от слез голосом молвил:

– Иди же и выполни все!

Снова зарыдала Мити, бросаясь мне на шею, целуя и называя тысячей ласковых имен. Заплакал и советник, опять схватившись за край балдахина. Император долго крепился, но и он вскоре зашмыгал носом. Самураи на входе дружно поддержали государя, заливая солеными ручьями свои парадные панцири.

– Возвращайтесь скорее, господин! – надрывалась моя милая.

– Мы будем ждать тебя! – бормотал прямо в балдахин советник.

– Вся Ниппон будет встречать тебя с цветами! – с надрывом вторил ему Господин.

И даже охранники, которым в присутствии Императора говорить не полагалось, всем своим видом показывали, что они – со мной!

– Поспешу же! – много раз отвечал я всем, не скрывая слез.

Государь по деловому глянул на стоящие подле его трона солнечные часы и молвил:

– Если и впрямь поспешишь, то ещё можешь успеть на корабль, который отправляется в Чхон. Оттуда тебе будет гораздо удобнее добираться.

Я поклонился, и пятясь задом, двинулся в сторону выхода, но вдруг остановился как вкопанный. Удобнее добираться КУДА? Ведь о самом подвиге мне так и не сказали! Все вперили на меня недоуменные взгляды, разом перестав рыдать. Государь первым сообразил в чем дело:

– А, подвиг?! Вот что я тебе скажу, сын Осаки. Проклятый Богами узурпатор Ису. Это из-за него тебе придётся теперь отправляться в этакую даль. Ты, должно быть, не помнишь правления Ису?

Я кивнул головой. Мне было три года, когда принц Омоко-тоичи, сын свергнутого Государя, и сам будущий Государь, поднял в стране мятеж. Узурпатор Ису правил жестоко, попирая все законы, народ ненавидел тирана и с готовностью восстал против него. Отец рассказывал мне, как они сражались с Ису, выбивая отовсюду его отряды. В конце-концов, узурпатора заперли в горах Уморими. С ним оставались только наемники из Чхон, потому-то эта битва и была впоследствии названа «Чхонской кампанией». Чхонцы полегли все, до последнего защищая тело убитого Ису, и Ниппон обрела своего настоящего правителя из рода Осиямоти…

– Чтобы укрепить своё шаткое положение, – продолжал тем временем Государь, – негодяй Ису рассылал во все стороны щедрые подарки, заручаясь дружбой соседей. И в этом он не знал удержу, разоряя казну. Хань, Вьет, Тэн Гу, Мэн Гу, Чхон – все получили целые обозы сокровищ нашей Империи. Даже далекий Хинд, и тот был не забыт, хотя, казалось бы, Хинд-то ему зачем? Ведь далеко же! Большую часть этих подарков мы сумели вернуть назад, но что-то, увы, пропало бесследно. На утраченные сокровища мы давно махнули рукой, но… Одно из них, как недавно выяснилось, просто необходимо вернуть, невзирая ни на какие трудности. Это Нефритовое Зеркало.

Пока Император говорил, я кивал головой, ибо все это знал. Но когда прозвучало название сокровища, за которым меня отправляли, я осекся. Нефритовое Зеркало?! То самое, в которое смотрелась сама Сусэри-бимэ[23 - Богиня, чье имя означает «Дева Ярая Богиня» (яп.).]!

– Нам известно о нем совсем немногое – Ису отдал его князю какого-то варварского государства, лежащего где-то далеко на северо-западе. Живут там эмиси[24 - Буквально – «волосатые люди» (яп.).]. Главный город именуется Син-Бао-Го-Ро-Си-Ку. Жрецы сказали, что их посетило видение, будто Зеркалом попытаются воспользоваться во имя Зла. Прежде мы бы не стали его искать, уж больно далек и труден путь к варварам, но в этом случае нам необходим герой, который спасет святыню от осквернения…

Я молча поклонился Государю в знак того, что все понял. Потом повернулся к любимой и простился с ней, не стесняясь того, что это происходит не где-нибудь в саду, среди расцветших сакур, или среди опавших по осени желтых трав, а в Большой Приемной Зале, на виду у двух самых могущественных людей Империи.

– Держи мои дзори под своей кроватью, – сказал я.

– Я очень хочу зачернить зубы[25 - Замужние женщины покрывают зубы черным лаком (яп.).] для тебя, – ответила Митикоси.

На прощание я прошептал ей хайку, только что родившуюся у меня в душе:

– Мотылёк, мотылёк,
Ты летаешь одинок,
Где цветок твой?..

– Вот он… – прошептала Мити, прижимая мою руку к своему сердцу.

После этого я встал, ещё раз поклонился Государю и советнику и, более не задерживаясь, поспешил на корабль идущий до Чхон. Не попрощавшись ни с матушкой, ни с наставником Яо, ни с верным Ибонаки. Не собрав даже бэнто[26 - Корзинка с едой (яп.).] в дорогу. Со мной были лишь старая отцовская катана, лук, да кошель с большим запасом рё[27 - Старинная денежная единица (яп.).], неизвестно как попавший мне за пазуху. Не иначе Мити побеспокоилась? Корабль, управляемый коротконогим капитаном, явно наполовину чхонцем, гордо именовался «Удачным Путешествием». «Интересно, – подумал я, всходя на качающуюся под ногами грязную палубу, – Вещее ли оно, это название?» Кое-как закутавшись в своё кимоно, я помолился милостивой Аматэрасу и грозному Такэфуцу-но Ками[28 - «Бог Доблестного Удара Мечом» (яп.).], и уснул».

ГЛАВА 3

Яромилыч не глядя по сторонам неспешно ковылял по оказавшемуся довольно длинным проулку. Домишки здесь стояли все какие-то одинаково унылые, безликие, народ на улице не наблюдался, а на всякую живность, копошившуюся в грязи, смотреть не хотелось. Жучка, по первости, отвлекалась на чумазых поросят, пускавших в лужах пузыри, но вскоре бросила это занятие, поскольку ответного внимания не получала. При виде псинки, свиненыши спешно заныривали поглубже и подальше, и уже оттуда, с безопасного расстояния, нагло посверкивали своими маленькими хитрыми глазенками. Встретив такое отношение в очередной раз, Жучка повернулась к врединам спиной, пару раз шваркнула задними лапками, забросав поросят землей, и гордо ушла. Если бы она повернулась, то могла бы увидеть, что поросята с благодарностью подставили грязные спинки под земляной дождь.

От скуки Яромилыч решил заглянуть за первый попавшийся забор, чтобы хоть одним глазком полюбопытствовать, а как тут в Синебугорске народ приусадебное хозяйство ведет. Увидев невысокий плетень, дед сунулся через него и чуть не упал от увиденного. Какая-то молодка задрав подол исподней рубахи под самые подмышки до белых грудей, то и дело садилась голым, весьма надо сказать упитанным белым задом, на выкопанные грядки, что-то при этом приговаривая. Отпечатки на земле – Яромилыч оценил – получались что надо: глубокие и впуклые. Завороженный непривычным зрелищем, дед не удержался, и крикнул:

– Что, баба, ворожишь?

Молодка, взвизгнув, спустила рубаху обратно, да ещё и с переполоху присела на грядки, словно хотела спрятаться.

– Та ни, диду, – ответила она. – Яка там ворожба?! Цэ я по старому обвычаю силу збираю. Потиркаюсь маленэчко у грядку та пошепчу: «Грядка, грядка, отдай маю силу в обратку».

– И що, чи помогаэ? – удивился Яромилыч, вспомнив сурожанский говор.

– А як же! – молодка перестала стеснятся, поднялась, и подошла к плетню ближе, – А ще у нас на Суроже такий обряд е: капусту когда саджаэшь, тоже так гузкой сидаэш у землицу поглубче, та тройчи разкоу говорыш: «Вирастай капуста, як маэ гузна!» Яна така и будэ, якая гузка. Ось у менэ дюже гарна вирастаэ, чоловик мой усегда нахваливаэ!

Молодуха, похоже, так вдохновилась рассказом, что опять стала задирать подол рубахи, чтобы показать, как этот хитроумный обряд проводится. На божий свет снова показались две упругие увесистые половинки, слегка запачканные землей, плавно перетекающие в тонкую верткую талию. «Да что она, раздеться догола собралась что ли?» Перегнувшись через плетень он шлёпнул расшалившуюся молодку по розовому оттопыренному заду. Та смешливо взвизгнула в ответ:

– Дзякую, диду!