Три кофейни

Дела мои были плохи, это я знал и без адвоката. Сгнить в тюрьме – не самый лучший способ умереть, получить пулю в лоб на свободе от ее отца – и того хуже. Уверен, он достанет меня из-за решетки и перегрызет глотку за то, чего я не совершал. У меня не было выбора, а выхода – тем более. Но умирать мне уже не хотелось, я весь был поглощен местью и расплатой за кем-то содеянное. У меня появился стимул жить, но отобрали право на жизнь. Надеюсь, если я и умру, то на пороге нашей квартиры меня встретит она с нашей маленькой лялечкой. Эта мысль освобождала меня от страха. От заточения и наручников. Что будет дальше, я не знал…

Той ночью я вспоминал, как нес ее на руках в день нашей первой встречи. Она смотрела на меня, а я смотрел прямо, чтобы не споткнуться. Вспоминал, как она переехала ко мне и сбрасывала пепел в мою любимую кружку, а после сорвала с меня полотенце… Я помню ее запах, ее голос и мои любимые пальцы, которые я постоянно целовал без причины… А разве нужна причина, чтобы поцеловать человека? Чтобы сказать, как нуждаешься в нем, и периодически напоминать об этом? Разве нужна причина, чтобы просто любить? Увы, сказать это ей я не успел…

Четвертую ночь я не спал и винил себя. Зачем я ее тогда отпустил? Если бы я знал… Я бы увез ее на самый край света, ближе к морю и золотому песку, ближе к солнцу и звездам. Это было нашей мечтой. Втроем, и домик у моря…

– На выход. Руки за спину!

Я вновь стоял у этой стены, и направлялись мы по тому же темному коридору, к той же двери.

Зайдя внутрь, я не поверил своим глазам. Ее отец сидел возле офицера и подписывал какие-то бумаги, что-то тихо говоря, чтобы я не мог расслышать. Ну, вот и пришел конец. Я начал про себя читать молитву, забывая строки и слова, но поддерживая ее ритм. Боялся ли я смерти? Только не в этой жизни.

– Присаживайтесь, – сказал мне офицер.

– Я постою, – спокойно ответил я.

– Садись, сынок… Садись.

Меня передернуло. Я не верил своим ушам: он назвал меня сыном или мне это послышалось? Ничего не понимая, тем не менее я присел.

– С вас сняты все обвинения. Вы свободны, можете получить свои вещи на посту у дежурного, – заявил офицер.

– Это что, шутка? – не сдержался я, не понимая, как такое возможно.

– Тебе сказали: свободен. Иди, переодевайся и жди меня на улице, – твердо сказал ее отец.

Возражать я не стал и направился к выходу. Получив свои вещи, я стоял и ждал его возле поста. Закурив сигарету, почувствовал необычайное облегчение и мимолетную эйфорию. Свежий воздух, а не тюремная вонь… Я стоял и думал: неужели Господь услышал мои молитвы? Либо их услышал кто-то другой, ведь в моих мыслях не было больше ничего святого.

Я никогда не был в этом доме, точнее сказать, дворце. Он показывал мне ее детские альбомы и комнату, в которой она жила. Когда он оставил меня одного, я уже не сдерживал слезы… Везде ее карие глаза. Фото. Портреты. Я смотрел на них и не мог ничего с собой поделать, мою душу разрывало на части, мне хотелось скулить от досады и боли.

– Ничего, сынок, потерпи, – зайдя обратно в комнату, поддержал меня ее отец.

В его руках был коньяк, который стоил примерно как половина моей квартиры. Присев рядом на диван, он обнял меня со всей силы, а я его еще крепче. Я почувствовал его боль, и от этого стало еще больнее. Я понимал его, как отца. Еще пару месяцев назад этот человек был для меня опасным врагом, а сейчас он называл меня сыном. Я его понимаю и осуждать его за прошлое не имею права. Что может быть страшнее потери дочери? Наверное, только потеря любимой жены…

– Прости меня, если сможешь. Я знаю, ты любил ее, пылинки с нее сдувал. Но ты не имел ничего…

– Я имел все.

– Ни внученьки долгожданной, ни дочери… У меня нет ничего, кроме денег. Все свое состояние и жизнь я бы отдал сейчас за них… Все до последнего цента и последней капли крови, – продолжал он, вытирая руками глаза.

– Кто это сделал? – задал я главный вопрос.

– Я не хотел вас пугать, когда вы потеряли ребенка, вы и так тогда были… Деньги, эти проклятые бумажки… В общем, всей моей семье тогда угрожала опасность, но пока она была у тебя – я не боялся за ее жизнь. Это я во всем виноват, из-за меня она умерла. Я не учел того, что она уйдет от тебя, и это было моей роковой ошибкой. Все обставили так, что убийцей оказался ты. Но я единственный знал, кто за всем стоит…

– Кто это сделал? – повторил я.

– Заказчик в земле. Поверь, эту тварь по кусочкам…

– Кто исполнитель? – перебил его я.

– Сынок, послушай, тот, кто убил мою дочь, отправился следом за ней. А киллера даже я с моими связями не смог достать. Это одноразовая перчатка, которую после того, как дело сделано, выбрасывают. Даже если его и можно найти, то не следует принимать его за убийцу. Ты меня понимаешь?

– Нет, – отрезал я. – Не понимаю! Убийца на свободе, и его нужно найти! Как вы не можете это понять?

Тяжело вздохнув, он плеснул свой дорогой коньяк мне в стакан, а затем и себе…

Я уже не помню, когда в последний раз спал. Я не пью уже второй месяц, но каждую ночь слышу детский плач и ее голос. Она касается моей спины, это ее пальцы, я никогда не спутаю их с другими. Тонкие и нежные пальцы. Она гладит мне волосы… Я даже слышу шаги. Колокольчики на детской кроватке звенят время от времени. Кажется, я начинаю сходить с ума…

Заходя в квартиру, я постоянно чувствую запах ее духов, даже зубные щетки поутру стоят так, как всегда ставила она. Вот только две розы в одном горшочке расцветают с каждым днем, а ночью они плачут. Вы не поверите, но каждое утро я вытираю с них, будто капли росы, горькие слезы… Я никогда не забываю их поливать, а когда смотрю на них вечером, мне даже кажется, что они умеют дышать. Я это слышу…

Рисовать… У меня появился дар, о котором раньше я и подумать не мог. Я рисовал картины ночью. Ее темные глаза… Острый карандаш в моих руках становился пером талантливого писателя. В каждой картине она, в каждом контуре. Ее губы… Я передавал все, что чувствовал, не в силах выразить это словами. Поэты свою боль передают стихами, а я – карандашом и громкими криками, которые никто не слышал. В пейзажах я писал закаты и голубое море… Фрегат и черные волны, что раскачивали его и несли на скалы. Я не посмею назвать себя художником, но посмею назвать ее своим шедевром. Белые голуби, качели и маленькая девочка, качающаяся на них. Ночами я писал картины и ни в одной из них не нашел себя.

Днем во мне просыпалась месть: я не мог смириться, как ее отец, я не мог простить. Ненависть, как тупой нож, разрезала меня изнутри. Я был покрыт шрамами и наполнен кошмарами, которые представлял себе.

Я уже начал сомневаться, что я жив. Это, скорее, маленький круг ада великого Данте, чем моя родная квартира. Я упал и не видел больше смысла вставать. Стоя у зеркала, я зарядил в барабан револьвера один патрон и раскручивал его в руке. Страх? Может, только у тех, кто цепляется за жизнь. Я не боялся смерти при жизни, так с чего мне бояться сейчас?

– Дважды не убьешь, – улыбнулся я в зеркало.

Итак, что мы имеем… Во-первых, я трезв уже месяца два. Во-вторых, в барабане шесть ячеек и один патрон. Один к шести. В-третьих, у меня имеется пять попыток в самом лучшем случае, но мне кажется, что первая уже моя.

Приставив ствол к виску, я взвел курок. Щелчок… Мимо! Пристально глядя себе в глаза, я снова взвел курок. Щелчок… Мимо. Где же ты? Может, сейчас? Образ начал всплывать… Я больше не видел своего отражения, своих глаз – в зеркале появилось ее лицо. Глухо, но верно забились мои сломанные часы. Смотря на нее, я взвел курок. Щелчок… Мимо. Щелчок… Мимо. Не отводя от нее взгляда, я совершил пятую попытку. Щелчок… Мимо. Она растворилась, и я увидел себя, и мне стало противно. Недельная щетина. Круги под глазами. Отросшие волосы. Вонь… Резко оторвав от виска ствол, я спустил курок прямо в зеркало. Выстрел… Осколки разлетелись, один поранил мне руку. Я стоял и смотрел на дырку в зеркале – такая могла быть в моей голове. И кровь на руке вовсе не краска. Все-таки я жив…

– У тебя красиво получается. Ты прекрасный художник…

– Меня вдохновляешь ты, самая прекрасная женщина в моей жизни.

– Нам тебя не хватает…

– Если это сон, то попроси своего бога, чтобы он не заканчивался. Попроси его, чтобы я не проснулся. Попроси его, пожалуйста…

Она молчала, отведя глаза в сторону. Этот сон был настолько реальным, что тепло ее рук согревало мое холодное, бледное лицо. Я видел нас со стороны: мы сидели в том самом парке, а рядом лежал ее сломанный каблук.

– Давай я тебя понесу на руках, как в тот вечер, и ты останешься у меня насовсем. Только не покидай меня, прошу.

Маленькие капельки падали на мои ладони, а затем начинался дождь. Хмурые тучи нависли над нами, и с каждой каплей она растворялась на моих глазах.

– Мы тебя ждем и будем ждать. Ты только не забывай нас поливать…

Когда я проснулся, за окном стучал дождь, а колокольчики больше не звенели. С того момента я больше не ощущал их присутствия, только горшочек с двумя цветущими розами напоминал о них. Я вернулся к нормальной жизни, начиная с бритья и заканчивая короткой стрижкой. Я вернулся в квартиру и возвращался туда каждый вечер, чтобы утром ее покидать. По привычке забирая с холодильника ее ключи, закрывать дверь снаружи. Готовить завтрак на двоих, а затем выбрасывать его в мусорную корзину.

Там делают самый изысканный кофе в городе, ее любимый кофе с привкусом губ. Одна чашка на двоих, что может быть интимнее? Разве только поцелуй.

Я пообещал себе, что брошу курить, если найду человека, который забрал у меня все. В тот день я выбросил пачку только что купленных сигарет и смотрел на фото. Я нашел тебя…»

Роза в недоумении перелистывала пустые страницы, что следовали после. Неужели…

Этим утром он открыл дверь кофейни, чтобы, уходя, закрыть ее за собой навсегда. Париж сидел за своим столиком в самом конце зала и смотрел на пустой стакан. Он медленно направился к нему, доставая из кармана фотографию. Подойдя ближе, положил ее на стол, а рядом – свой револьвер. Париж посмотрел ему в глаза, возможно, последние глаза в своей жизни, и, засунув десять долларов на чай под стакан, взглянул на фотографию…

Что будет с Розой? Она улетит первым рейсом в страну солнца и золотого песка. В ту мечту, которую открыла ему за чашкой кофе. А на ночь она закроет окно, чтобы даже луна не смогла разделить ее счастья, что так тихо сопит ей на ухо. Маленькая квартирка с видом на море, не идущие часы и календарь в мусорной корзине. Роза потеряется в днях и будет расцветать в руках любимого мужчины, что так верно будет ее поддерживать. А по ночам станет звучать музыка прошлого, но ее она не потревожит и не разбудит. А на закате, укутывая ее плечи пледом, он разделит с ней холодный песок.