По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
то, значит, дошёл и я до предела, до края.
Я всё это вижу – и спокоен при этом,
по фигу мне, что будет со мной и страною.
Что ж так больно мне, будто Тебя я предал?
Холодно, грустно, стыдно – но не пред Тобой одною.
Матерям, чьи могилы разбросаны по вселенной,
трудней, чем их детям, чьи могилы они потеряли.
Турецко-греческий ветер, непримиримо солёный,
воплощается молча в ветхом мемориале,
но сирота всё ищет отца – и Отца обретает,
и ноша мира, взваленная на хрупкие плечи,
как эти масличные листья, не облетает,
вечнозелёная.
Но матерям – не легче.
В защиту свидетельств
Эпохами отобедав,
этносы прут без цурюков
от пассионарности дедов
к транссексуальности внуков.
Немного, видно, рубруков
в толпе меж гуннов, венедов,
у очевидца кредо – в
том, чтоб сгинуть без звуков.
Полчища в ритме торжищ
сочтёшь, впотьмах подытожишь —
чужак, сирота, историк! —
ведь всё, что циник набрешет,
поправить мечтает стоик
до того, как зарежут.
На старых раскопках
будто жалуясь тихо кому-то
голос юн а напевы стары
безутешная дочка комуза
фраза с воза осколок струны
безымянная речка бежала
камни скользко вприпрыжку с горы
абрамзона иль скажем бернштама
за спиною оставив шатры
чем ей быт археолога ветхий
не понравился коли и в нём
нижний мир человечней чем верхний
перечёркнутый льдом и огнём
правил в тихом еврейском кочевье
манускриптов берцовый уклад
пелись песни качались качели
и печали таились в углах
юрт с пяток будто роща грибная
потянулась в дожде к небесам
непонятное напоминая
ибо старый пророк написал
что кромешную землю покинув
проблуждают в созвездьях иных
сыновья кочевых бедуинов
иль кого-то ещё кочевых
из теснин ленинградских и прочих
ищут пламенный смысл поскорей
пионеры и дети рабочих
в украшеньях согдийских царей
ты в иных но не в этих цепочках
преисполненный груза наук
круглоокий и в круглых очочках
бедный ближневосторженный друг
был карниз над привычною бездной
наркотропкой в иные миры
жизнь прошла в хляби возленебесной
но не выйдя из местной дыры
роксоланы или андромахи
тьму невнятных речений тая
языки что иссохли во прахе
вот заветная доля твоя
нервной руною камень изранен
Был
Летел
Побеждал
Умерщвлён
заблудившийся измаильтянин
альфа дней и омега племён
вот и грустен кочевник двуострый
книжной мудрости всей вопреки
в суете многоцветной и пёстрой
прах стремлений надежд черепки
бедный идол посредник меж Богом
и его контингентом земным
голь пизанская в крене убогом
камень в землю и Небо за ним
тень от ветра цветок от кувшина
весь матрикул богатств и скорбей
смерть отца величание сына
те же повести гор и степей
где всеобщее солнце слепило
где молился грозе мотылёк
где споткнулся амитин-шапиро
с сердцем сорванным шейман прилёг
Я всё это вижу – и спокоен при этом,
по фигу мне, что будет со мной и страною.
Что ж так больно мне, будто Тебя я предал?
Холодно, грустно, стыдно – но не пред Тобой одною.
Матерям, чьи могилы разбросаны по вселенной,
трудней, чем их детям, чьи могилы они потеряли.
Турецко-греческий ветер, непримиримо солёный,
воплощается молча в ветхом мемориале,
но сирота всё ищет отца – и Отца обретает,
и ноша мира, взваленная на хрупкие плечи,
как эти масличные листья, не облетает,
вечнозелёная.
Но матерям – не легче.
В защиту свидетельств
Эпохами отобедав,
этносы прут без цурюков
от пассионарности дедов
к транссексуальности внуков.
Немного, видно, рубруков
в толпе меж гуннов, венедов,
у очевидца кредо – в
том, чтоб сгинуть без звуков.
Полчища в ритме торжищ
сочтёшь, впотьмах подытожишь —
чужак, сирота, историк! —
ведь всё, что циник набрешет,
поправить мечтает стоик
до того, как зарежут.
На старых раскопках
будто жалуясь тихо кому-то
голос юн а напевы стары
безутешная дочка комуза
фраза с воза осколок струны
безымянная речка бежала
камни скользко вприпрыжку с горы
абрамзона иль скажем бернштама
за спиною оставив шатры
чем ей быт археолога ветхий
не понравился коли и в нём
нижний мир человечней чем верхний
перечёркнутый льдом и огнём
правил в тихом еврейском кочевье
манускриптов берцовый уклад
пелись песни качались качели
и печали таились в углах
юрт с пяток будто роща грибная
потянулась в дожде к небесам
непонятное напоминая
ибо старый пророк написал
что кромешную землю покинув
проблуждают в созвездьях иных
сыновья кочевых бедуинов
иль кого-то ещё кочевых
из теснин ленинградских и прочих
ищут пламенный смысл поскорей
пионеры и дети рабочих
в украшеньях согдийских царей
ты в иных но не в этих цепочках
преисполненный груза наук
круглоокий и в круглых очочках
бедный ближневосторженный друг
был карниз над привычною бездной
наркотропкой в иные миры
жизнь прошла в хляби возленебесной
но не выйдя из местной дыры
роксоланы или андромахи
тьму невнятных речений тая
языки что иссохли во прахе
вот заветная доля твоя
нервной руною камень изранен
Был
Летел
Побеждал
Умерщвлён
заблудившийся измаильтянин
альфа дней и омега племён
вот и грустен кочевник двуострый
книжной мудрости всей вопреки
в суете многоцветной и пёстрой
прах стремлений надежд черепки
бедный идол посредник меж Богом
и его контингентом земным
голь пизанская в крене убогом
камень в землю и Небо за ним
тень от ветра цветок от кувшина
весь матрикул богатств и скорбей
смерть отца величание сына
те же повести гор и степей
где всеобщее солнце слепило
где молился грозе мотылёк
где споткнулся амитин-шапиро
с сердцем сорванным шейман прилёг
Последний отзыв
книга нужная