Край

Какой очаровательный носик, подумал он, маленький, с двумя милыми дырочками и острым кончиком, который захотелось откусить или, как минимум, облизать. Аккуратные пальчики, сжимающие мундштук, длинные ресницы, закрывающиеся при каждой затяжке, и колечки дыма, поднимающиеся к бархатному потолку. Ему вздумалось приобнять ее, стиснуть маленькую фигурку изо всех сил и впиться в аккуратные, не испорченные яркой помадой, губы. Он резко пересел к ней и обхватил ее за плечи, пытаясь выглядеть как можно мужественней и уверенней.

– Не надо, Саша, – с нее мигом слетела вся веселость и беззаботность. Она стала смертельно серьезной.

– Почему? – не понял он.

– Не хочется. Сейчас не хочется.

– А потом захочется?

Она не ответила, но он ощутил торчащие в стороны иголки, как у ежика. Почему так сложно? Не то сказал, не так взглянул, не вовремя сделал. Какая-то дурацкая игра, в которой правила известны приблизительно и ладья может походить буквой Г только потому, что у нее настроение сегодня такое.

У Сани улетучился настрой, и захотелось сходить куда-нибудь буквой Г, но, если честно, он не представлял, как это. Вся приподнятость духа и веселость испарились, словно их и не было вовсе.

– Пора уходить, – сказал он мрачно и убрал руку.

Парень с серьгой принес счет. Саня отсчитал купюры и вложил в черную книжечку.

Ольга надела куртку, накинула капюшон и молча последовала к выходу по знакомому коридору, уже не такому темному из-за толстых свечей на маленьких полочках по углам. Они вынырнули из «норы» на свежий бодрящий воздух, в одно мгновение выдувший остатки наваждения.

– Пойду домой, пока отец не хватился, – она глядела куда-то в сторону.

– Я тебя проведу, – предложил Саня.

Он попытался взять ее за руку, но она мягко пресекла попытку и спрятала кулаки в карман куртки, сказав, что на улице холодно. Он не поверил.

Так они и шли в молчании, пока он подыскивал тему для разговоров. Как назло, на ум не приходили ни шутка, ни анекдот, ни интересное событие, только пустота, во мраке которой маршировал игрушечный заяц-барабанщик. Ему вспомнилась где-то услышанная фраза, что с хорошим человеком и помолчать приятно, но фраза показалась ему обидной – до ужаса хотелось что-то сказать, а молчание казалось ужасно неловким.

Медленно идя по плохо освещенной улице, они дошли до перекрестка у дома Тальберга. Саня размышлял, стоит ли ему попытаться поцеловать Ольгу или момент неподходящий. Ему и хотелось это сделать, и было боязно. Он не знал, как она это воспримет.

Они остановились. Он взял ее за руку. Она посмотрела него грустными глазами, отчего ему стало не по себе. Сейчас или никогда, загадал он, начав мысленный отсчет. Раз, два…

– Саша, – неожиданно сказала она, видимо, догадавшись о его намерениях. – Не обижайся, но думаю, у нас ничего не получится.

– Почему? – спросил он. Внутри что-то ухнуло во внезапно образовавшуюся пустоту. Он почувствовал, как глупо выглядит с мыслями о поцелуе.

– Ты хороший, милый…

За «хорошим» и «милым» слышалось жирное «но», и оно незамедлительно последовало.

– Но я так не могу, – сказала она. – Я думала, что… я не знаю… Я… я хочу… Не… не… Мы не…

Она запнулась и не смогла договорить. Развернулась и, не попрощавшись, быстро зашагала без оглядки, почти побежала, к дому, придерживая за лямки маленький рюкзак с тетрадками.

«Такой хороший день и так отвратительно закончился», – подумал Саня, отрешенно глядя ей вслед и не зная, что делать дальше. Он стоял, пока она не скрылась в подъезде, потом сплюнул на землю и процедил «Да пошла она, эта Барашкова!», но не потому, что хотел так сказать, а потому что от переполнявших эмоций ничего лучше не придумывалось.

Затем развернулся и побрел домой с надеждой, что у бабушки получается дать ладу с Лерой и его не ожидает конец света в отдельно взятой квартире.

16.

За окном наступала весна. Почти весь снег растаял. Только под самой стеной подсобного помещения, где хранились лопаты, тяпки и прочие грабли, высилась грязно-белая куча, исправно образующаяся на этом месте каждую зиму – туда сгребали снег после расчистки дорожек. Куча пряталась от солнца за стеной и могла пролежать неделю, пока тепло не доконает ее окончательно.

Приблизительно посредине поцарапанной классной доски пролегла граница между тенью и солнечным светом из окна. Приходилось постоянно щуриться, чтобы разглядеть текст в контрастном освещении.

– Не видно ни хрена, – пожаловались с задних рядов.

– Без разговоров, Косолапов, – повысил голос Тоцкий, безошибочно угадывая источник возмущений по небогатому лексикону. – Еще подобное скажешь – выгоню взашей из класса!

– Так не видно ж ни хрена! – возмутился Косолапов, искренне недоумевая, в чем он провинился.

– Егор! Последнее предупреждение.

Косолапов промычал что-то невнятное.

– Записываем тему занятия. Определенные интегралы.

Старшеклассники сидели сонные и лениво переписывали с доски за Тоцким, игнорируя его потуги объяснить отличие определенных интегралов от неопределенных. Скрипел мел и сыпался белым порошком на рукав. Не хотелось ничего ни говорить, ни объяснять, но и бросить совесть не позволяла.

Пухлый шахматист Ковалев неприкрыто клевал носом на задней парте. Тоцкий пытался игнорировать шум, но храп сильно отвлекал, и пришлось крикнуть:

– Ковалев!

Ковалев встрепенулся, похлопал глазами и заверил, что ничуть не думал спать и внимательно слушает, и снова захрапел громче прежнего.

Тоцкий перешел к демонстрации расчета определенных интегралов на конкретных примерах. Он стер с доски выкладки. Раздался разочарованный вздох.

– Опять переписать не успел…

В классе шла собственная внутренняя жизнь, активизированная потеплением и приходом весны. Едва Тоцкий поворачивался к доске, как за спиной возникало тихое размеренное шуршание передаваемых записок и перешептывание, перемежаемое вздохами.

Он периодически оборачивался к классу. Класс замолкал. Невинные лица с отсутствующими взглядами таращились на Тоцкого, имитируя интерес к происходящему у доски. Один Ковалев в открытую спал, запрокинув голову и приоткрыв рот, из которого тонкой струйкой вытекала слюна.

Тоцкий с горем пополам добил новую тему.

– Теперь напишем маленькую проверочную работу, – объявил он под недовольный гул. – Достаньте по двойному листку, подпишите фамилию на лицевой стороне. Заданий будет всего три, вариантов два. Приступаем.

Когда зазвонил звонок, массовый вздох облегчения и разочарования прокатился по классу. Школьники зашумели, передавая листочки и жалуясь на нехватку времени для решения задач.

Тоцкий поднял руку.

– Запишите домашнее задание!

– Сергей Сергеевич, – разнылся Косолапов, – нам и так до хрена задают по другим предметам.

– Вот и отлично. Если зададут немного больше, хуже уже не станет. Тем более, что лично ты домашнее задание никогда не выполняешь.

Тоцкий продиктовал номера упражнений из задачника, отпустил класс и, дождавшись, когда последний школьник покинет помещение, присел за учительский стол.

По расписанию занятия на сегодня закончились. Впереди проверка контрольных.