Край

Он подтянул к себе стопку двойных листочков с закорючками и тяжко вздохнул, когда приятное солнечное тепло коснулось лица. Невыносимо, но надо пересилить врожденную лень, иначе станет совсем невмоготу. Он смирился с неизбежным и углубился в поиск ошибок.

Вершину стопки венчала работа Ковалева, сидевшего до победного конца и сдавшего контрольную последним. Трояк. Если бы Ковалев не дремал на уроках и самую малость усилий уделял учебе, стал бы отличником – ему на одной интуиции удавалось подобрать правильный ответ к задаче, перед которой пасовали круглые пятерочники.

Далее Марьянова, Кобылина, Перепелкина, Косолапов… Тоцкий черкал красной пастой, механически дописывал «плюс цэ» к неопределенным интегралам, размышляя о том, что разосланные резюме остаются без ответа, что учитель из далекой Лоскутовки никому не нужен и обречен до конца дней прозябать на копеечной зарплате, что…

…то, что находилось на следующем листке, не содержало интегралов и не имело отношения к математике.

Наши волны к берегу катятся,

Набираясь у ветра радости,

Не за смелость свою поплатимся,

А за отсутствие храбрости.

Ветер дует сильнее к берегу,

Направляет он волны соленые,

Чтобы мы друг в друга поверили,

Чтобы мы остались не сломлены.

Ветер гонит зеленые волны,

Что одна на другую похожи,

Мы с тобою стоим безмолвно,

Я люблю тебя, милый Сережа.

В третьей строфе рифма из дактилической перешла в женскую, и впечатление портилось, но оправданием тому являлась необходимость срифмовать последнюю строчку с именем. «Как оно сюда попало?», Тоцкий перевернул листок в поисках автора. Ожидаемо подпись отсутствовала.

Постучали. Он сначала отшвырнул стихи, потом затолкал их под локоть, будто преступник на месте преступления.

– Входите.

Показалась Ольга Барашкова. Ее маленькая аккуратная фигурка мялась на пороге. Она уставилась на Тоцкого, прикусив губу.

– Чего тебе?

– Извините, Сергей Сергеевич. Я, кажется, листики перепутала и проверочную работу по ошибке не сдала.

– Клади в стопку к остальным, – Тоцкий снова уткнулся в контрольные.

Ольга подошла к нему, неуверенно положила листок и продолжила стоять, переминаясь с ноги на ногу.

– Вы не находили… – она пробежалась взглядом по партам, – я тут…

– Еще что-то? – поднял голову Тоцкий.

– Нет, это все, – обреченно выдохнула она и нетвердым шагом вышла из класса, оглядываясь, словно что-то забыла или потеряла.

Едва за ней закрылась дверь, он взял ее листок и сверил почерк. Без сомнений, писалось одним человеком.

Тоцкий проверил работу и признал, что с математикой у Барашковой дела обстоят на порядок хуже стихов. Он подчеркнул красным цветом ошибки. Получалось максимум на троечку. Ручка, покачиваясь, зависла над бумагой.

Он еще раз перечитал стихотворение. Поставил четверку с минусом и вложил в листок с работой.

17.

Саня приволок чучело зайца, как и обещал. Чтобы дотащить, засунул в большой пакет и перемотал липкой лентой, стараясь не повредить по пути к институту. Как назло, день выдался ветреный, и пакет норовил вырваться из рук. На охране потребовали показать содержимое, посмотрели на торчащие уши, поулыбались и с шутками пропустили.

– Заяц получился, как живой, – согласился Тальберг, глядя чучелу в черные глаза. – Но я просил не приносить его сюда.

– Дмитрий Борисович, – обиделся Саня. – Это же память.

– Кольцов увидит и покажет нам с тобой такую «память», что и без зайца долго не забудешь, – проворчал Тальберг для проформы. Чучело ему понравилось.

У Сани улучшилось настроение. Он последние дни бродил по лаборатории с видом живого трупа и отказывался обедать, ссылаясь на внезапное несварение.

Тальберг попытался ненавязчиво разузнать, все ли в порядке, но Саня отвечал, что лучше не бывает и беспокоиться не о чем.

– Ты мою жену напоминаешь, – сказал Тальберг, отчаявшись выпытать причину внезапной хандры.

– Почему? – обиделся Саня.

– У нее тоже всегда все хорошо, а на самой лица нет.

Саня не придумал, как отреагировать, и просто промолчал, – чучело непостижимым образом улучшало настроение и на корню пресекало желание обижаться. Он долго бегал с ним по лаборатории, пытаясь подобрать такое место, где бы оно смотрелось наиболее выигрышно, но везде что-то мешало – то зайца видно не было, то он стоять не хотел, то ракурс оказывался неудачным.

– Что ты носишься с ним, как дурень со ступой, – не выдержал Тальберг. – Поставь на полку среди справочников, и пусть стоит, пыль собирает.

Саня поставил, но половину книг пришлось переставить в книжный шкаф.

– Ему отдельную подставку надо, – посетовал он. – Но и так смотрится неплохо.

– Угу, – подтвердил Тальберг. – Теперь у нас есть чучело зайца-суицидника, и мы будем им гордиться.

– Надо ему имя придумать. Такой зверь не может оставаться безымянным.

– Зайценит?

– Я серьезно, – отмахнулся Саня. – Пусть будет Олег.

– Почему Олег?

– Имя хорошее.