Край

Пока Безуглый повторял успокоительную мантру, отвлекая внимание на себя, один из помощников рискнул незаметно зайти безумцу со спины. Ему почти удалось это сделать, но Самойлов почувствовал угрозу – похоже, сработал вновь приобретенный звериный инстинкт – и резко развернулся, заревев, словно раненое животное.

Безуглый не растерялся и тотчас набросился на открывшуюся спину, пытаясь заломить руки и обездвижить противника. Слабый с виду научный работник оказался на удивление силен и успешно сопротивлялся, неистово размахивая холодным оружием, так что все едва успевали уворачиваться. Самойлов нелепо изогнулся и всадил нож в ногу Безуглого. Тот взвыл от боли и слегка ослабил хватку.

На помощь ему бросились остальные охранники, пытаясь выбить оружие из рук царапающегося Самойлова.

Тальберг наблюдал за происходящим в состоянии оцепенения, не понимая, как такое могло случиться с коллегой, еще недавно бывшим нормальным адекватным человеком.

– Бей! – крикнул кто-то.

Безуглый собрал оставшиеся силы и с размаху зарядил кулаком по затылку Самойлова. Тот сложился на пол без сознания. Один из охранников отбил в сторону нож.

– Кто это? – спросил Валентин Денисович, потирая ушибленные руки и тяжело дыша. Из раны на ноге текла кровь, и на полу образовалась лужа.

– Самойлов, – сказал Володин. – Зять Кольцова.

– Хм… Однако, – Безуглый прикинул возможные последствия, проистекающие из полученного знания. – Пусть кто-нибудь «скорую» вызовет. Найдите бинты и жгуты, пока я сознание не потерял.

Кто-то из присутствующих побежал за аптечкой. Тальберг послал Плотникова за «скорой», а сам склонился над бесчувственным телом Самойлова.

– Что с ним будет? – спросил он.

– Пусть медики выяснят и диагноз поставят, – Безуглый тяжело дышал. – Расследование разберется.

Принесли аптечку и стул, усадили на него раненого и пытались поочередно наложить жгут для приостановки кровотечения до приезда «скорой».

Пока возились с Безуглым, Тальберг вернулся в лабораторию, беспокоясь, чтобы не взяли свидетелем и не заставили давать показания. Саня с обидой смотрел на него, понимая, что пропустил самое интересное.

«Так это не закончится», – подумал Тальберг.

21.

Гордиев узел развязался сам. Кольцов доложил о происшествии Демидовичу. Котов немедленно вызвал Платона и, к его огромной радости, поручил взять НИИ под личный контроль.

Платон едва сдерживался, чтобы не расплыться в улыбке. «Врешь, Тальберг, не уйдешь», – повторял он мысленно. Хотелось спеть что-то из новенького, из молодежного, глупого, но задорного.

– Возьми ситуацию в руки, разберись, как следует, – напутствовал Демидович. – Распустились, понимаешь, с ножами по коридорам бегают и друг друга среди бела дня режут. И ладно бы малахольный лаборант, а то ведь сам зять Кольцова…

Платон кивал в знак согласия. Да, распустились в НИИ, но мы их возьмем уверенной рукой за горло, как умеем, не зря же нас сюда направили.

– За пределы института никакой огласки, – напоследок дал указание Демидович. – Все живы, относительно здоровы, пусть молчат в тряпочку под подписку о неразглашении.

Платон пообещал обойтись без огласки, прекрасно догадываясь, что система распространения слухов работает вовсю, и скоро младшей уборщице в каждой школе будет известно о происшествии от родственников знакомых, чьи приятели проходили мимо мужика, слышавшего от Сереги, как тот звонил другу, рассказавшему ему из первых рук.

В Лоскутовке действовал принцип большой деревни, когда невозможно ничего утаить, чтобы оно не стало в искаженном виде достоянием широкой общественности.

– На тебя составят приказ о назначении временно исполняющим обязанности первого заместителя директора НИИ, – инструктировал Демидович. – Формально будешь под Кольцовым, а неформально – наоборот. Задача понятна?

– Так точно, – коротко отвечал Платон, мысленно потирал руки в предвкушении и готовился приступать к новым обязанностям.

– Ты про мое предыдущее задание тоже не забывай, – напомнил Демидович. – Кольцов поможет. Я с ним вскользь переговорил, он согласен предоставить техническую базу института.

– Ясно, – Платон нахмурился от необходимости совмещать оба поручения.

– С Михалычем заодно познакомишься, – добавил Котов, с любовью поглядывая на стоящий в углу коробок с жидким черным содержимым.

Выйдя от Демидовича, Платон не стал откладывать дело в долгий ящик, схватил портфель с засевшими в печенках институтскими справками и на служебном автомобиле укатил в НИИ.

Как и предполагалось, новость о происшествии уже распространилась среди жителей и гостей города. Толпа краепоклонников стояла напротив здания с новыми плакатами и агрессивно выкрикивала лозунги в окна института.

– Безумие постигнет каждого, кто возомнит себя равным творцу! – кричал самый старый из них с длинными грязными косичками на бороде. – Не останутся без кары дела греховные! Не разрушай дом, в котором живешь! Не пили сук, на котором сидишь!

От краепоклонников исходил пренеприятнейший запах многодневной немытости. По задумке, это символизировало стремление к естественности, близость к природе, нестяжательство, самоограничение и другие красивые слова, не вызывающие ничего, кроме сотрясения воздуха.

Платон поморщился. Общественные движения и организации досаждали беспощадной бессмысленностью, но он прекрасно знал: нельзя прибегать к силе для разгона – они этим питаются. Тут нужно или постоянно что-то обещать, или последовательно игнорировать в надежде на самостоятельное рассасывание.

Кольцов встретил Платона на пороге приемной. Директора проинформировали о нововведениях в управлении института, и теперь в его глазах читались одновременно испуг, тоска и желание угодить руководству.

– Входите, проходите, заходите, посмотрите, – суетился Кольцов, показывая Платону его новый кабинет, в котором еще утром сидел ничего не подозревающий Мухин. – Размещайтесь здесь. Мебель, включая шкаф, в вашем полном распоряжении. Если мало, все достанем. Обращайтесь, не стесняйтесь…

Слова сыпались из Кольцова нескончаемым потоком.

Платон изображал суровость нового начальника, добиваясь, чтобы директор в его присутствии ощущал себя максимально дискомфортно. Для достижения указанного эффекта Платон воспользовался самым простым и очевидным способом – выслушивал молча с таким каменным лицом, что Кольцов запинался и терялся, не видя ответной реакции.

Ознакомительная экскурсия продолжалась.

– Это наша секретарь Наталья. Она тоже в вашем распоряжении.

Она оценивающе взглянула на них поверх очков и продолжила сосредоточенно подпиливать пилочкой ногти.

Платон сохранял многозначительное молчание. Кольцов краснел и бледнел от количества событий, за утро свалившихся на его седеющую голову. Он нервно хватался за мочку уха и поглаживал переносицу.

– А где ваш бешеный? – наконец спросил Платон, решив, что директор достиг нужного уровня нервозности.

– Самойлов? В больнице под успокоительными лежит. Приходит иногда в сознание, но продолжает проявлять агрессию, – Кольцов поник и с вселенской грустью в голосе добавил: – Наш лучший специалист, столько тем мог одновременно вести. Надеюсь, его смогут вылечить.

– Это интересно, – сказал Платон, которому было совершенно неинтересно. Мало ли отчего люди с ума сходят, пусть и лучшие специалисты. – Тяжелые условия для работы?

– Очень, – грустно согласился Кольцов. – До умопомрачения. Но у нас есть спецпитание. Хорошее.

– Молоко? – предположил Платон.

– Кефир. Молоко в наших условиях мгновенно скисает. Молокозавод однажды намеревался с нами заключить договор на производство кефира… – Кольцов замолчал, и конец истории завис в воздухе, словно гамма с несыгранной последней нотой.

– И? – не выдержал Платон.

– Что «и»?

– Договор заключили?