Наследник

Вторичную сертификацию проходят дети в возрасте от восьми до десяти лет. Кроме основных параметров, сертифицируются также эмоциональная сфера, социально-ролевая адаптация, сексуальность, ментальные уровни, реакции по тестам Склодовского, Пирри, Свердена и некоторым другим по выбору главы или членов комиссии. Результаты в.с. могут быть оспорены в единичных случаях.

Третичная сертификация (подростковый период) сегодня проводится крайне редко, по заявлению, поступившему в комиссию от родственников либо третьих лиц. При нынешнем уровне сертификационных технологий отклонения от социальной нормы обычно выявляются на ранних стадиях.

Четвертичная сертификация применяется (независимо от возраста) в чрезвычайных ситуациях и находится в ведении городских полномочных служб.

* * *

В основном в Париже носили все-таки одинаковую обувь: я имею в виду, на обеих ногах, вообще-то она была довольно разная, даже лодочки на шпильках и то мелькали. Хотя попадался народ и покруче меня: в сапоге и ботинке, в разноцветных сандалиях, в цветочках и зигзагах, нарисованных прямо на коже, а то и вообще босиком. Так что Маринка была права: напрасно я волновалась. Это Париж.

Гостиница, указанная в моем билете, располагалась в самом центре города; прикольно. Я нашла ее сразу, по карте. Пока стояла с картой посреди перекрестка, человек шесть успели предложить мне помощь. Нетушки. Терпеть не могу все эти «налево-налево-потом-направо-налево-вверх-там-поворот-но-вам-прямо-еще-раз-налево». Как-то раз я забрела за радиус оседлости нашей коммуны и до вечера плутала, пока не напоролась на полномочников: штраф в полпособия и коммунальный арест на две недели. И все по милости доброжелателей, которые типа объясняли дорогу. А по карте все видно. Как будто летишь над городом.

Разумеется, это оказалась жуткая развалюха в историческом дворике на Рю де что-то там. Я думаю: в хорошие места селят обывалов, и не задаром. В смысле, мне, конечно, тоже придется платить, но попробовали б они взять с меня больше двадцати процентов недельного соцпособия. Кодексом прав личности по зубам!

Жутко хотелось есть. Гораздо больше, чем получать ключи, поселяться в номер, ждать, пока поменяют постель, и так далее. Хозяйка, немного похожая на тетю Зою, вошла в мое положение и позвала кухарку, симпатичную такую девчушку, очень восприимчивую. Правда, нормальных ингредиентов тут не имелось, и я на скорую руку (руки у нее были правда скорые) сварганила из того, что было, ирландское рагу, горячие бутерброды-ассорти и фруктовый салат. Кодировать девочку по-настоящему, на слово, я не стала. Мало ли где я буду ужинать. Стив когда-то рассказывал, будто в парижских ресторанах можно поесть прямо то, что дают. Верилось с трудом, но надо же попробовать!

Вещей у меня не было, так что в номер я заглянула просто, из любопытства. Обнаружила на кровати сумчатую девушку: она и детеныш посмотрели на меня изумленно, как будто я ворвалась не к себе, а к ним. Конечно, так оно и оказалось. Мы с девушкой посмеялись, а детеныш в сумке почему-то закатил рев. Ничего себе: реветь в такой роскошной сумке, пульсирующей, мягкой, теплой, в складочку!

А может, сумка была и отдельная. Выйдя в соседний номер, уже точно мой, я засомневалась. И решила, что присмотрюсь вечером. А сейчас давно пора пойти гулять.

На лестнице мне попался невероятный мужик. Одни мускулы под загаром! На плечах он тащил штангу, то и дело цепляясь за стену лестничного пролета или перила. Улыбнулся мне ослепительными зубами; может быть, он негр?.. освещалась лестница так себе, а прибавить свету я не успела. Штангист уже звучно грохотал где-то выше.

А я, спускаясь, подумала, что они тут, в гостинице, все неместные. Каждый, как я, выиграл Париж, собрался на глазах коммуны, сияющих тайной завистью, и, провожаемый добрыми издевками, поспешил в аэропорт. И если полномочники по дороге попробовали пристебаться, сунул им под нос выигрышный билет. Фиг вам! А Париж – вольный город, тут вообще нет никаких полномочников. Здорово.

Интересно, штангист – он здесь давно? И надолго? Из Парижа редко кто возвращается. Все так говорят.

А вообще, нечего на них зацикливаться. В смысле, на гостиничных. Получается, не успела прилететь в Париж и вдохнуть воздух свободы, как уже присматриваю себе новую коммуну. Да-да, не иначе. Хватит!

Я развернула карту и двинулась прямиком на набережную Сены. То есть, прямиком не получилось, мешали древнепарижские здания, каждое из которых представляло собой достопримечательность с табличкой. Но в архитектуре я ни бум-бум, я же не Стив. Хотелось на речку, тем более что у нее такое смешное имя. И желательно на мост. Обозначенный на карте черточкой с квадратными скобками по краям.

Мост нарисовался даже раньше, чем кто-нибудь из местных успел влезть со своим «налево-налево-направо». Я победительно взвизгнула, вбежала на высшую точку его крутого горбика и перегнулась через перила. От реки пахло тяжелым, чуть тухловатым, но вкусным. Внизу проплывали веточки, бумажки и бутылки: в одной из них явно что-то просвечивало, возможно, письмо. Но перегнуться и выловить было высоковато. Даже если замагнитить в полную силу; я попробовала, но не получилось.

– Мадемуазель! – крикнул кто-то истерически, как Стив, когда ругается с Андреем. – Не надо, прошу вас!!!

Я выпрямилась и обернулась навстречу толстенькому дяденьке в подтяжках и галстуке, мирно лежащих на трясущемся пузе. Дяденька очень, очень нервничал:

– Жизнь прекрасна, поверьте мне! Вы еще так молоды…

– Это точно, – согласилась я сразу с обоими утверждениями.

Дяденька выкатил глаза. Помолчал, разглядывая мою смеющуюся физиономию. Потом сделал морду кирпичом и бросил:

– Простите, я ошибся.

Развернулся и зашагал вниз с моста, прихрамывая на каждом шагу. А я уже подумала было, что он обывал. Простите, ошиблась. Странные они, эти парижане.

Стало очень весело. Я сбежала вниз по оставшейся половине моста и вприпрыжку направилась вдоль Сены, навстречу ее медленому течению с бутылками и всякой всячиной. Иногда вскакивала на парапет, а один раз даже прошлась по оградке, но чуть-чуть, баланс почему-то подвел. Влюбленные парочки, старики и старушки, мамы с колясками и тети с собачками по обе стороны речки таращились на меня, как на нечто. Будто сами не коммунисты.

За все время мне не попалось ни одного обывала. Хотя вообще-то они тоже здесь живут, я знаю. Прячутся, что ли?

У нас на два шага от коммуны не отойдешь, чтобы не попалась обывальская морда. И хорошо, если просто, а не полномочная. Вспоминать об этом было приятно. Кайф так и сквозил в нос вместе с запахом тины и речной воды.

Я решила все время думать о приятном. Что вот, например, я иду себе по набережной, и никакой тебе Наты с грустными стихами, и Маринка не носится туда-сюда перед глазами, и Данкин малой не сочиняет монстров, про лоточниц я вообще молчу, и Стив не грузит своими истериками… Впрочем, Стив здесь, в Париже. Но Париж большой. И я здесь, можно считать, одна. Свободная. И к тому же – проникнитесь! – на абсолютно легальном положении.

В Париже можно все. Ходить по улицам – пожалуйста, без всякого радиуса оседлости, если не считать городскую черту, но она еще ого-го где! Зомбируй кого хочешь, если нужно. Можно выйти замуж за любого парижанина, запросто, даже не предъявляя сертификата! И даже завести ребенка, хотя лично мне Данкиного малого хватит на всю жизнь. Ну и, само собой, жить в гостинице сколько пожелаешь, за деньги, конечно, но я уже говорила про двадцать процентов. Кстати, я слышала, в Париже все дешево. Я думаю! – если тут куча народу живет на соцпособие. Кроме обывалов, разумеется. Но где они, кто их видел? Я – пока нет.

И тут мне, как назло, попалась целая обывальская группа. Вернее, я въехала в нее на автомате. И уткнулась прямо в тетеньку, которая как раз бормотала гнусавым голосом:

– А теперь повернитесь налево, и вы увидите… Ай!!!

Последнее касалось меня. Хоть я и успела выставить вперед ладони.

Обывалы зашевелились и зароптали. Кое-кого из них я сразу же опознала: они летели со мной в одном самолете, только в бизнес-классе. Туристы, так это называется. За то, чтобы толпиться вокруг тетеньки и слушать ее гнусавенье, они заплатили столько денег, сколько вся наша коммуна в складчину не получает за десять лет. А толку?

– Коммунисты на свободе хуже диких зверей! – пискнул из толпы женский голос.

– Поганят такой город! – пискнул мужской.

– Фирма гарантировала нам, – другой мужской по крайней мере рычал, – что мы будем избавлены…!!!

Гнусавая тетушка стояла, как столб, и только периодически открывала и закрывала рот. Не потому что я ее зомбировала. Наверное, по жизни такая. Кстати, кажется, она была коммунистка. Но удачно маскировалась под обывалку.

Я вспрыгнула на парапет и ускакала, оставив их позади. В нескольких шагах приостановилась и оглядела их сверху по касательной, ища того лысого чудика с ноутбуком. Но ничего не блестело. Хотя он мог, конечно, надеть какую-нибудь кепочку. Лысины, они ведь боятся солнца. Особенно обывальские.

И на кой он мне сдался?

Навстречу шел по парапету мальчик, очень похожий на Данкиного малого. Он нес на веревочке воздушный шарик, внутри которого бегали разноцветные искорки. Интересно, сам материализовал? Мы сходились, и я уже наклонилась, чтобы заговорить с ним и спросить. Даже улыбнуться успела.

Но мальчик, не улыбнувшись, спокойно прошел сквозь меня; не скажу, чтобы очень больно, однако приятного мало. А чуть впереди я увидела дядьку, который продавал такие шарики, едва не улетая на связке. Вот он и материализует, если не перекупщик, конечно. Парижане странные.

Почему-то не очень хотелось есть. Я посмотрела на часы и обнаружила, что гуляю всего двадцать пять минут. Удивительно. У нас в коммуне время летит гораздо быстрее. По-правде говоря, здесь оно вообще не летит. Ползет, лениво перебирая лапками.

И его надо убить.

От этой мысли вдруг стало тоскливо. Как будто не Париж, не солнце, не парапет и не затхлый запах сена…

Сены, я имею в виду.

* * *

Во время поселения в отель мне еще несколько раз пытались навязать экскурсию, апеллируя к культурной программе симпозиума. Несколько раз повторил текст о моих четырех турпоездках в Париж. Отбился.

Для начала я решил прогуляться по окрестным улицам, не слишком удаляясь от отеля, а заодно присмотреть в каком-нибудь бутике бюстье беж для Эллы. И «Шанель № 5», разумеется. Всегда чувствуешь себя свободнее, когда над тобой не довлеют подобные вещи, вроде бы несложные, но чреватые кромешным ужасом в случае невыполнения.

Космический корабль для Стасика куплю позже. С удовольствием и вкусом. Кроме того, если полевые исследования пойдут так, как я надеюсь, мне будет легче выбрать по-настоящему действующую модель.

На площади Согласия было многолюдно, однако коммунистов в толпе оказалось на удивление мало. Я даже подумал, что теряю квалификацию, не в состоянии определить их на глаз. Потом вспомнил слова аэропортовской барышни о туристических группах, формирующихся тут. Все встало на свои места.

Следовало сменить диспозицию.