Наследник

Стараясь запоминать повороты – плохо ориентируюсь в незнакомых местах – я направился прочь от туристического котла. Очень скоро улочки стали полубезлюдными, подошвы туфель гулко застучали по брусчатке. Бутиков по дороге попалось три: но в первых двух были явно завышенные, рассчитанные на туристов цены, а в третьем не оказалось бюстье Эллиного размера и нужного цвета. Были ярко-красные. Но Элла поняла бы превратно.

Передо мной уже несколько поворотов подряд маячила узкая спина коммуниста, молодого парня в очках: когда он заворачивал за угол, я разглядел его в профиль, блеснуло стекло. Ничего аномального парень не совершал, и если б не мой наметанный глаз, заподозрить в нем коммуниста было бы трудно. Как объект для наблюдения он, соответственно, представлял мало интереса. Пока.

Парижанин пересек по диагонали мощеную улочку и вошел в бистро. Люблю это древнепарижское слово, оно очень выразительное. Чем-то оно (я имею в виду уже не слово, а само заведение) напомнило мне ресторанчик, где сегодня утром меня чуть было не отравил горе-повар, непредсказуемый, как все коммунисты. Разумеется: персонал этого бистро был укомплектован ими же. Можно уже говорить о погружении в естественную среду. Я сел за столик у входа, откуда хорошо просматривалась стойка с барменом и худощавым посетителем в очках, присевшим на табурет возле нее.

Наблюдать двух коммунистов в контакте мне приходилось редко. Жаль, что сквозь звуки музыки (впрочем, негромкой и довольно приятной) сюда не долетало ни слова. В папке «Ментальные отклонения» у меня есть небольшой параграф о лицах с обостренной сенсорикой: кстати, довольно распространенная аномалия. Но я, несмотря на болезненную чувствительность к шумам, ничем подобным не обладаю. Элла совершенно напрасно твердит, что мне место в коммуне.

Пришлось пересесть поближе. И для конспирации заказать коктейль. Вообще я не пью спиртного в светлое время суток, но для кофе было слишком жарко. Я вынул платок и промокнул лысину.

Очкастый парень покосился на меня и пересел за столик. Контакт между ним и барменом прервался. Бармен кликнул официантку, и она понесла клиенту поднос с парой сендвичей и каким-то салатиком. У столика девушка задержалась и немного поболтала с парнем, как со знакомым: с моего прежнего места разговор был бы слышен, обидно.

Но вскоре я оказался вознагражден. Проходя мимо стойки, девушка шепнула бармену нечто вроде: «Этот голубой привязался к Жану еще на Рю де Рене. Ужас, правда?» Судя по их синхронным взглядам, речь шла обо мне. Меня приняли за коммуниста! За своего!!!

О том, чтобы подсесть к парню и попытаться вступить в контакт, конечно, речь не шла. Боюсь, я был бы не понят. И вообще, эйфорию удавшейся конспирации сильно портил тот факт, что мне – мне! – приписали какие-то извращенные помыслы. Кажется, мое поведение и тем более внешность не дают повода… Впрочем, я имею дело с коммунистами, логику которых трудно постичь. И как исследователь должен быть готов ко всему.

В бистро вошла компания молодых людей, одетых очень разнообразно и вызывающе: особенно бросались в глаза сине-оранжевый свитер бородатого мужчины – толстый, не по погоде – и почти невидимая сетка, наброшенная на худенькую барышню; за нее, наоборот, делалось холодно, не говоря уже об элементарных приличиях. Другая девушка, пухленькая и улыбчивая, то и дело выпускала изо рта колечки разноцветного дыма. Заметил я и некоторые другие отклонения, видимые невооруженным глазом. Тут уж никто бы не усомнился, что имеет дело с коммунистами. Я даже принял было их за одну коммуну, вышедшую прогуляться в пределах радиуса, но вовремя вспомнил, что нахожусь в Париже.

Несомненно, благоприятный материал для полевых исследований. И, главное, они сели за соседний столик! Вернее, за столики, сдвинув два вместе. То, что ножки были привинчены к полу, бородача в свитере не смутило: он выдернул их без особых усилий, словно морковки из земли. Бармен вздохнул, но ничего не сказал. Наверное, эта компания была здешними завсегдатаями.

– …не могу, – взахлеб говорила сетчатая девушка. – Ну просто полный отлет! А Серж сказал, что мраки. Оперзет, правда?

– Оперзет, – согласился юноша с тонкими усиками и звездой в ухе, растягивавшей мочку до плеча.

– Если не вдубасить, то каждому отлет, а на самом деле натуральный бздын, – выдала пухленькая. Выпустила одно за другим малиновое, зеленое и лиловое колечки, которые концентрично разошлись у нее над головой.

– Оперзет! – не согласилась худенькая.

Я слушал их с восторгом. Жаль, что не захватил диктофона, придется положиться на память. Или, может, раскрыть ноутбук и конспектировать?.. не стоит, легко спугнуть. Межличностный контакт группы коммунистов, да еще и не связанных общей коммуной! Специфический жаргон: о возможности зарождения в коммунистической среде нового языка, отличного от общесоциального, я писал в папке «Гипотезы» еще несколько лет назад – и, выходит, был прав!.. Назревающий конфликт. О столь богатом материале я мог разве что мечтать.

– Хватит, девочки, – произнес парижанин в ярком свитере. – Ну чего ради выпендриваться?

Голенькая худышка прыгнула ему на колени и что-то горячо зашептала на ухо. Бородач не впечатлился:

– Ну и что? Человек сидит и никого не трогает. Может быть, он от группы отбился.

– Не-а, – лукаво протянула голенькая в сетке. – Он специально. Жан говорит, он за ним от самой Рю де Рене следил.

Я непроизвольно оглянулся: парень в очках жевал сэндвич, не обращая на компанию ни малейшего внимания. С момента появления компании в бистро он не двигался с места. Ментальный контакт? А может быть, она имеет в виду другого Жана? И вообще говорит не обо мне?

Кстати, выражаться на общесоциальном они почему-то стали совершенно правильно.

– Жан! – позвал бородатый. – Чего ты там засел? Иди к нам, пивка возьмем.

Очкарик поднялся, таща за собой поднос. Проходя мимо меня, нечаянно (надеюсь) накренил его, и несколько капель какого-то газированного напитка зашипели у меня на лысине. Девчонки захихикали.

– Перестаньте, – укоризненно сказал сине-оранжевый.

И они перестали.

Официантка принесла компании пиво, и некоторое время до меня доносились только чавкающие звуки смачных глотков. Потом разговор возобновился, но в нем уже не было ничего такого, что побудило бы меня жалеть об отсутствии диктофона. Обсуждали какие-то экзамены и чью-то личную жизнь, модные шмотки (девушки) и новости спорта (парни). Ничего необыкновенного. Ничего коммунистического. Ничего парижского.

И постепенно накатывало тоскливое чувство, сродни тому, какое вызывают у меня воскресные визиты Эллиных подруг. Для которых я – пустое место, как и для этих молодых людей. Не исследователь, жадно впитывающий и анализирующий новую информацию – какую? – а пустое место. Абсолютно пустое.

Но дело было даже не в этом. Я вдруг остро почувствовал свою отрешенность, обособленность здесь, в чужом городе. Что из того, что я все три дня подряд буду слушать чужие разговоры и подсматривать чужие аномалии, если таковые мне и покажут? Для моего труда это не даст ни-че-го. С таким же успехом я мог бы остаться дома.

Залпом допил коктейль.

Нельзя поддаваться подобным настроениям. Это бистро… я просто неудачно выбрал плацдарм для начала работы. Побродить по городу, понаблюдать, попытаться обобщить наблюдения и сделать выводы… Возможно, сейчас я неправ. Я никак не могу быть прав! А вдруг кто-нибудь из этих коварных коммунисточек подверг меня ментальной атаке?

Мои наблюдения показывают, что совершить ментальное насилие (зомбирование, гипноз, приворот и т. д.) над лицом социальной нормы непросто. Мы, в отличие от коммунистов, к таким вещам невосприимчивы. Но… В общем, за себя я не ручаюсь. Стыдно, но это так.

А значит, полевые исследования продолжаются! С полным включением и риском для…

Последняя мысль мне не очень понравилась.

Справка: Правила посещения Парижа для лиц социальной нормы

1. Лицам с туристической визой категорически запрещается:

а) отдаляться от группы на расстояние, превышающее 10 метров и на время, превышающее 10 минут;

б) вступать в контакт с местным населением без посредничества гида группы;

в) закупать сувениры и подарки в неприспособленных для этого местах.

2. Лицам с задекларированной культурной целью поездки (фестиваль, конференция, симпозиум, др. междугороднее мероприятие) рекомендуется:

а) всегда иметь при себе пакет документов, подтверждающих цель поездки;

б) воздержаться от посещения районов и объектов, не включенных в туристическую инфраструктуру;

в) по возможности избегать контактов с незнакомыми людьми.

Убедительно просим вас добросовестно следовать данным правилам! Таким образом вы не только поспособствуете поддержанию оптимального баланса в обществе, но и обезопасите собственную жизнь!

* * *

Я проголодалась, и тупое шатание по городу обрело смысл.

Стив говорил, будто здесь любой супермаркет – как наше «Деревце», где я всегда скупаюсь, в смысле ассортимента, но дешевле. Зашла проверить: правда. На радостях купила трюфелей, пулярку, бри, пармезана, белого вина и коньяка на соус, зелень и тридцать четыре вида специй. Отдельно для десерта – все то же самое, что утром, все равно же не дали поесть. Теперь оставалось найти заведение с восприимчивым поваром: в Париже это уж точно пара пустяков. А может, они тут и вправду умеют сами готовить?

Попробуем. Но в следующий раз.

Четыре первых попавшихся ресторанчика я интуитивно забраковала. Относительно пятого интуиция тоже пыталась возражать, но аппетит к тому времени из просто зверского стал чудовищным, и она заткнулась. Я шагнула внутрь и вниз, по четырем полукруглым ступенькам, за которыми с голодным перестуком колыхалась вьетнамская занавеска. Ассоциации на пустой желудок у меня всегда ой-ой-ой.

Внутри оказалось темно и пусто. Никто не встретил меня кодовым «жаннапришла», и стало грустно.

Я поздоровалась в полумрак и попросила позвать повара. Если он окажется обывалом или просто труднозомбируемым, развернусь и уйду. Правда, очень не хотелось. Хотелось есть. Хотелось – не то слово.