Поздняя весна. Повести и рассказы

Я встала и направилась к нему, улыбаясь:

– Да, ты настоящий поэт, братец! Какие красивые обороты!

Мы оба рассмеялись, Милан легко вскочил с кровати, сгрёб меня в объятья и наградил самым невинным, дружеским поцелуем. После, отодвинувшись на расстояние вытянутых рук, как следует, рассмотрел и резюмировал:

– А, ты всё хорошеешь!

Я рассмеялась. Почему-то дома на меня не обращают столько внимания, как здесь, в Словении. Там я никому особо не интересна ни как поэт, ни как существо женского пола. Здесь же я каждый раз буквально купаюсь во внимании! Именно в Словении со мной и происходит масса интересных вещей. Как-нибудь в другой раз расскажу. Думаю, дело здесь в психологическом феномене под названием «шарм иностранца».

– Ты сильно похудел, Милан, – заметила я. – Как ты себя чувствуешь?

Милан начал жаловаться на бессонницу, отсутствие аппетита и головокружения. Я внимательно выслушала его и пошла вниз за своим медицинским чемоданчиком. Мои вещи и вещи Яромира лежали там же, где мы их оставили. Кто-то, скорее всего Яромир, убрал мячи обратно в сумку и подмёл пол, усыпанный осколками тарелки и крошками печенья. Сам он спал на диване в кухне-гостиной перед работающим телевизором, сжимая в руке пульт от него.

Я аккуратно извлекла пульт из руки Ярека, выключила телевизор, а его самого укрыла лежавшим в кресле пледом. Бедняга! Он тоже не спит почти по всей ночи, опасаясь за жизнь Милана. Тот вроде бы не похож на потенциального самоубийцу, но в жизни бывает всякое. Обязательно нужно наладить его режим дня!

Уходя, я задержалась на секунду, не в силах оторвать взгляд от спящего Яромира. Это надо же быть таким красавцем даже во сне!

Вернувшись наверх, я начала осматривать Милана. У меня возникло ощущение, что ему приятно моё внимание. Видимо, за последние недели мой несчастный брат устал чувствовать себя покинутым и ненужным. Эти ощущения знакомы и мне, причём, лучше, чем хотелось бы.

Осмотр не выявил ничего катастрофического. Так, умеренно выраженное снижение жизненного тонуса. Всё-таки Милан – очень стойкий человек. Другой на его месте уже мог бы «отдыхать» в психиатрическом отделении. Видимо, годы жесточайшей самодисциплины музыканта и спортсмена-любителя не прошли даром.

– Ты познакомилась с моим племянником? – Поинтересовался Милан. – Иван может иногда довольно жёстко подшутить, но в душе мальчишка очень добрый.

– Да, познакомилась, – подтвердила я, – и с Яромиром познакомилась…

– Как с Яромиром? – Не понял Милан. – Он собирался уехать сегодня в первой половине дня!..

Я пожала плечами:

– Передумал, видимо.

– Увидел мою красавицу-сестрицу и передумал! – Рассмеялся Милан. – У него случайно не подогнулись колени, как тогда у меня при виде…

Тут горло его перехватил спазм, и лицо опасно напряглось. «Только не это!» – Подумала я, опасаясь, что Милан сейчас расплачется. Я торопливо подошла к нему, обняла за плечи, усадила на стул и принялась болтать о каких-то пустяках, попутно исследуя его плечевой пояс. Да, напряжён. Нужны срочные меры, иначе ни в какой тур по Латинской Америке Милан Котник не поедет, а останется дома и, чего доброго, загремит в неврологию. Вместо полноценной, насыщенной гастрольной жизни выйдет сплошная боль и накрутка нервов.

Вы, должно быть, подумали, что я так тщательно оберегаю Милана от слёз потому, что боюсь, когда плачут мужчины. Нет, и ещё раз нет. Я не боюсь мужских слёз, равно, как и соплей, и крови, и прочих жидкостей человеческого тела. Просто последнее – настолько занятная штуковина, что порой диву даёшься!

Вот, есть человек разумный как биологический вид. У каждой особи две руки, две ноги и прочий набор систем и органов. Казалось бы, и действовать всё это должно примерно одинаково, но, нет: каждый организм индивидуален до такой степени, словно внутри единого вида находится ещё масса подвидов и подвидиков.

Организм Милана, например, работает так, что, когда мой благодетель плачет, его плечевой пояс и шея испытывают адово напряжение! Пять-семь минут плача – и, вуаля! – на следующее утро получите ужаснейший приступ невралгии. Милан в такие дни даже одеться самостоятельно не может, и кормить его приходится с ложки, потому как плечи, спину до лопаток и верхнюю часть его рук сковывает сильнейшая боль. Может в таких случаях идти речь о репетициях, концертах и просто нормальной жизни? Вот, и стараемся изо всех сил не допустить плача. То же касается и других сильных отрицательных эмоций, например, гнева.

По правде сказать, отправляясь сюда, я была морально готова к тому, что мне придётся одевать и кормить Милана, и то, что он ещё «на ходу» – большая радость. Теперь главное, чтобы не стало хуже.

Я заставила Милана снять рубашку, зажгла свечку в аромалампе, заправив её маслом грейпфрута, и принялась делать своему многострадальному брату массаж. Мягко разминая плечи, верхнюю часть спины и рук Милана, я старалась отвлекать его от мрачных раздумий приятным разговором обо всём и ни о чём конкретно. Постепенно наш дружеский трёп перешёл, конечно же, на других гостей Милана.

Надо сказать, гостеприимный хозяин был крайне удивлён поведением Яромира. Когда я упомянула вскользь, что тот угощал меня кофе собственного приготовления, Милан аж подпрыгнул на стуле.

– Яромир варил для вас, мадемуазель, кофе?!

– Да, – ответила я, смеясь, – а ещё угощал бисквитами, ветчиной, конфетами… В общем, всем, что нашёл в холодильнике!

– Хм… Странно! Очень странно… – Промолвил Милан задумчиво.

– Что же здесь странного?

– Яромир вообще-то не очень любит женщин.

Ну, вот! Он ещё и голубой, оказывается! Какая прелесть! Мне вдесятерне ничего не светит. Отличная новость!

– Нет, ты не подумай, он не гей, – словно прочитав мои мысли, заверил Милан. – Он, как бы это помягче сказать… Придерживается очень традиционных взглядов… Его за это нередко обвиняют в шовинизме. В прошлом году…

Милан принялся пересказывать события прошлого года, и я всё вспомнила. Тогда европейская общественность была крайне возмущена высказываниями Яромира Збогара, направленными против феминизма и феминисток. Он так и сказал, то те вконец охамели, потому что у них есть все мыслимые и немыслимые права и свободы, но феминистки хотят, кажется, полного истребления мужчин.

За это Збогар поплатился потерей фемистски настроенной части своих фанаток, новым костюмом, в котором его закидала яйцами и шариками с краской группа оголтелых девчонок, а также своей почти безупречной до этого случая репутацией.

Ещё Милан поведал, что в ранней молодости Яромир пережил тяжелейший любовный опыт. На него положила глаз дочь председателя совета директоров одного крупного футбольного клуба, за который Ярек играл в то время. Сначала всё складывалось хорошо, но после нескольких месяцев встреч девчонка начала откровенно пытаться доминировать. На какие уступки парень ни шёл, ей всё равно хотелось большего. Судя по всему, она хотела полной власти над игроком папашиного клуба.

В итоге – бурная ссора, вылет из клуба, невозможность устроиться куда бы то ни было, нервный срыв, больница… Именно после тех безрадостных событий Яромир вынужден был уйти из большого футбола в мини-футбол.

Ещё его мать во время распада Югославии, оказавшись в районе боевых действий, сошла с ума и однажды сутки продержала малолетнего Ярека голым на балконе поздней осенью.

Ещё ему мотает нервы кое-кто из женской родни.

В общем, другу Милана было, с чего невзлюбить женский пол.

Яромир, как и Милан, ненавидит войну в любых её проявлениях. Воспоминания о событиях девяностых годов, когда единая Югославия с кровью и болью распадалась на части, навек объединили друзей. Оба они тогда были ещё детьми, но детство их закончилось с началом военных действий.

Я заметила Милану, что его племянник, похоже, объявил Збогару самую настоящую войну. Если дело и дальше так пойдёт, то я всерьёз опасаюсь за психическое здоровье одного и физическое – другого.

Милан ответил на это, что характер Ивана сформировался таким ершистым тоже не на ровном месте. Во-первых, будучи шестилетним ребёнком, он наблюдал воочию бомбёжки Белграда. Во-вторых, в восемь лет он потерялся и три с лишним года провёл… в таборе цыган!

– Какой ужас! – Невольно воскликнула я. – Бедный мальчик!

– Да, – согласился Милан. – У моего брата и его жены кроме Ивана ещё трое детей, но второго такого больше нет. Он постоянно доводит мать до белого каления, ссорится с отцом и сбегает из дома. Хорошо, что в последнее время ко мне. Раньше сбегал обратно к цыганам.

Я и до этого слышала, что со старшим племянником Милана не всё ладно, но чтобы до такой степени!..

Милан рассказал также, что Иван в прошлом году с грехом пополам получил школьный аттестат, но поступать в колледж не пожелал категорически, заявив родителям, что хочет год или два отдохнуть от «этого вонючего ада». Так он «почтительно» именовал учебный процесс. Работает от случая к случаю официантом в дешёвых забегаловках и постоянно где-то пропадает.

Иван – это боль его родителей. Брат Милана – Роберт Котник, известный оперный певец. Жена Роберта, Марта, искусствовед, большой знаток живописи позднего Возрождения. Их младшие дети получают хорошее воспитание, увлекаются, кто музыкой, кто живописью, кто спортом, а Иван… Это Иван!

После массажа я отправила Милана в душ, снабдив его специальным расслабляющим гелем и чистым бельём, а сама тем временем поменяла постельный комплект на его кровати, аккуратно застелила её покрывалом, ибо нечего на ней валяться день и ночь, отнесла в кухню поднос с грязной посудой, бельё в прачечную, мусор в ведро. После выложила на кресло из гардероба чистую рубашку и чёрные джинсы Милана.

Выйдя из ванной, братец на миг остолбенел. Он переводил взгляд с меня на заправленную кровать и обратно, а я, улыбаясь, как ни в чём не бывало, поинтересовалась самым невинным тоном:

– Скажите, Милан, сейчас в Словении модно ходить мужчинам с длинными волосами и полностью заросшим лицом?

– Не знаю, – отозвался Милан. – Почему вы спрашиваете?