Преступление отца Амаро

Амелия радостно засмеялась.

– А ты, сеньора Жоаннера, приходи за нею вечером. Ох, Господи, я так быстро оделась, что, кажется, юбка сейчас упадет!

Когда четыре женщины вошли, собор был уже полон народу. Служба была очень торжественная, и, несмотря на то, что это не полагалось по ритуалу, в соборе играл оркестр из скрипок, виолончели и флейты. Алтарь был разукрашен по-праздничному и сиял белизною. В вазах возвышались огромные букеты цветов и ветвей; пламя двадцати больших свечей поднималось до самой дарохранительницы.

Амелия слушала обедню в каком-то оцепенении, не спуская глаз с отца Амаро. Каноник недаром говорил, что Амаро служил обедню, как великий артист. С каким достоинством и благородством склонялся он перед диаконами! С каким благоговением простирался он перед алтарем, чувствуя себя презренным рабом пред лицом Бога и его небесного двора! Но особенно хорош был он, благословляя народ; он медленно проводил рукою по алтарю, словно собирая с него милосердие Христа, и простирал ее над морем склонявшихся голов. В такие минуты Амелия особенно любила его, вспоминая, как пожимала потихоньку эти святые руки под столом во время игры в лото. А голос, которым он называл ее голубушка и дорогая, произносил теперь святые слова и казался ей нежнее и приятнее пения скрипок и звуков органа.

Лицо её озарилось счастливою улыбкою, и она не отрывала глаз от тонкого профиля, красивой головы и золотых одеяний Амаро. Ей вспомнилось, как она увидела его первый раз на улице Милосердия с сигарой во рту. Какой роман начался у них с того дня! Она перебрала в уме прыжок через изгородь в имении, сцену смерти тетки, поцелуй в кухне… Господи, как кончится все это? У неё являлось желание молиться; она перелистывала молитвенник, но в голове её всплывали слова Либаниньо: «у отца Амаро такая белая кожа, как у архангела»… Она сгорала от безумного желания, но решала, что это искушение диавола, и старалась отогнать его, устремляя взор на алтарь, где отец Амаро кадил фимиам… Нежная дымка поднималась, словно знамение с неба, окутывая алтарь белою пеленою, и священник являлся в глазах Амелии преобразившимся, божественным существом… О, как обожала она его в такие минуты!

Церковь дрожала от громких звуков органа, хоре пел полным голосом, а наверху, перед оркестром капельмейстер отчаянно размахивал вместо палочки свертком нот, в пылу музыкального возбуждения.

* * *

Амелия вышла из церкви очень бледная и усталая.

За обедом у каноника дона Жозефа сколько раз принималась бранить ее за то, что она не открывает рта. Амелия действительно молчала, но её нога под столом не переставала тереться и прижиматься к ноге Амаро. Было уже темно, и на столе стояли зажженные свечи. Каноник открыл бутылочку вина – правда, не 1815 года, но все-таки 1847-го. Амаро произнес тост за здоровье дорогой и уважаемой хозяйки, к великому удовольствию доны Жозефы, которая выглядела чудовищем в своем зеленом платье. Ей было очень жаль, что обед не удался в этот день… Гертруда стала готовить спустя рукава и чуть не пережарила утку…

– Ах, что вы, сеньора! Утка была восхитительна! – успокоил ее отец Амаро.

– Это очень любезно с вашей стороны, падре. Хорошо, что я во время присмотрела за уткой. Не скушаете-ли еще ложечку лапши?

– Нет, спасибо, довольно, сеньора.

– Ну, так еще стаканчик моего вина 1847 года, – сказал каноник.

Он медленно отпил сам большой глоток, вздохнул с наслаждением и уселся в кресле поудобнее.

– Хорошее винцо! Для такого, стоит жить.

Лицо его покраснело уже, и грузная фигура казалась еще полнее в толстом фланелевом халате.

– Хорошее винцо! – повторил он. – Такого вам не пришлось, небось, отведать сегодня за обеднею!

– Полно, братец, не говорите таких вещей, – остановила дона Жозефа, возмущаясь его безбожием.

Но тот только презрительно пожал плечами в ответ.

– Приберегите свою щепетильность к обедне, сестрица. – Вы вечно хотите решать вопросы, которых не понимаете! Знайте-же, что вопрос о качестве вина за обедней крайне важен. Вино должно быть обязательно хорошего качества…

– Да, это необходимо ради святости службы, – добавил Амаро серьезно, лаская коленом ногу Амелии под столом.

Каноник с наслаждением отпил изрядную порцию вина из стакана. На него напала болтливость в этот вечер, и, икнув несколько раз, он снова обратился к доне Жозефе, поражая ее своею ученостью:

– А скажите-ка, пожалуйста, сестрица, раз вы такая ученая: вино за обедней должно быть белое или красное?

Дона Жозефа полагала, что красное, так как оно напоминало цветом кровь Иисуса Христа.

– А вы что скажете? – проговорил басом каноник, обращаясь к Амелии.

Та отказалась отвечать, смеясь. Ола, ведь, не прислужник и не может знать…

– А вы, падре?

Амаро тоже засмеялся. Если было неправильно употреблять красное вино, то, значит, надо было подавать белое…

– А почему?

Амаро слыхал, что так делается в Риме.

– А почему? – спросил опять каноник ворчливым тоном.

Амаро не знал.

– Потому что Иисус Христос взял белое вино, когда благословил его впервые. И причина этого крайне проста. В Иудее тех времен не существовало красного вина. Пожалуйста, дайте мне еще лапши, сестрица.

Разговор о вине и чистоте церковных чаш напомнил Амаро о неряшливости прислужника Бенто. Одеваясь утром в ризнице, он сделал ему строгий выговор за скверную стирку церковных облачений. Сперва их отдавали стирать какой-то Антонии, жившей вне брака с каменщиком и недостойной даже прикасаться к святым вещам. А потом их стала брать в стирку какая-то другая женщина, но она гладила так скверно, что позорно было одевать их в церкви.

– Ах, падре, присылайте-же их мне, – с живостью сказала дона Жозефа: – Я дам своей прачке; она – прекрасная женщина и стирает превосходно. А для меня это даже великая честь! Я сама буду гладить. Можно освятить утюг…

Но громкий звонок перебил их разговор:

– Это сеньора Жоаннера, – оказала дона Жозефа.

Гертруда принесла в столовую пальто и шаль.

– Это вам прислали из дому, барышня. Сеньора просила очень кланяться и передать, что не может придти сама – ей нездоровится.

– Господи, как же я пойду одна вечером? – сказала Амелия с беспокойством.

Каноник добродушно похлопал ее по руке.

– В крайнем случае, ваш покормый слуга проводить вас до дому. Можете быть покойны: ваша добродетель не пострадает… ваша добродетель не пострадает…

– Не стыдно ли вам говорить подобные вещи, братец? – закричала на него старуха.

– Полно, сестрица. Из уст святых людей исходят только святые слова.

– Верно, верно, – подхватил отец Амаро с искренним одобрением. – Из уст святых людей исходят только святые слова. За ваше здоровье, сеньор каноник.

– Спасибо. За ваше тоже.

И они чокнулись, лукаво улыбаясь.

Но Амелия была напугана неожиданною вестью.

– Что это может быть с мамой! – сказала она.

– Что может быть? Просто, поленилась придти, – ответил каноник, смеясь.