Преступление отца Амаро

– Я отвечаю за него, дядя Озорио. Он – воспитанный человек. У него много неприятностей за последнее время, и лишний стакан вина тоже сделал свое дело. Но он хороший человек. Извините, дядя Озорио…. Я отвечаю за него.

Он заставил друга пожать руку дяде Озорио. Трактирщик заявил, что он вовсе не желал оскорблять молодого человека. Наборщик заказал три графина белого вина для подкрепления мира, Жоан Эдуардо не захотел оставаться в долгу и угостил друга и трактирщика коньяком. Все трое чокались, пили и говорили друг другу комплименты в то время, как пьяный сидел в своем углу забытый, склонив голову на руки в идиотском раздумьи.

В трактир вошли два солдата. Густаво вспомнил тогда, что пора итти в типографию. Иначе они не расставались бы целый день, даже всю жизнь… Ничего не поделать, каждый человек обязан работать, – это необходимо.

Они ушли, наконец, еще раз пожав руку дяде Озорио. Густаво поклялся товарищу в братской дружбе, заставил его принять кисет и исчез за поворотом улицы.

Жоан Эдуардо отправился один на улицу Милосердия. Дойдя до дома сеньоры Жоаянеры, он тщательно потушил сигару о собственную подошву и дернул изо висей мочи за шнурок звонка.

Руса сбежала сверху.

– Где Амелия? Я желаю поговорить с нею.

– Барышня ушла к барыней, – ответила Руса, испуганная видом молодого человека.

– Вы лжете, дрянь этакая! – закричал он.

Дееушка в страхе попятилась назад и с шумом захлопнула дверь перед его носом.

Жоан Эдуардо перешел к противоположной стене и остановился там, скрестив руки и глядя на дом сеньоры Жоаннеры. Окна были заперты, кисейные занавески спущены; на перилах балкона сушились два носовых платка каноника.

Он снова подошел к двери и бешено дернул звонок. Но никто не явился, и он ушел в негодовании в сторону собора. Площадь перед собором была пуста; только у аптеки Карлоса сидел на ступеньке мальчик, держа за повод осла, нагруженного травою. Жоан Эдуардо собирался уже итти дальше на бульвар, – как вдруг на террасе собора, со стороны ризницы, показались отец Сильверио и Амаро. Они шли медленно, разговаривая о чем-то. На колокольне пробило четверть, и Сильверио вынул свои часы, чтобы сверить время. Затем оба священника лукаво взглянули на окно полицейского управления, где виднелась в полумраке фигура комиссара с биноклем, устремленным на дом портного Теллша, у которого была красивая жена. Священники весело засмеялись над известным всему городу увлечением комиссара и опустились по лестнице на площадь.

Амаро заметил Жоана Эдуардо только, когда был уже внизу. Он обернулся, по-видимому, желая войти в собор и избежать встречи, но входная дверь была заперта, и он пошел вперед с опущенными глазами рядом с толстяком Сильверио. Жоан Эдуардо бросился вперед, не говоря ни слова, и ударил Амаро изо всей силы кулаком по плечу.

Священник испуганно поднял кверху зонтик, а Сильверио стал звать на помощь, пятясь назад. Из полицейского управления выбежал какой-то человек и схватил Жоана Эдуардо за горло.

– Вы арестованы! – закричал он. – Вы арестованы.

– Помогите, помогите! – кричал Сильверио издали.

Несколько окон распахнулось поспешно. Амларо, жена аптекаря, показалась на балконе в нижней юбке. Карлос выскочил из аптеки в мягких туфлях, полицейский комиссар, высунулся из окна, размахивая биноклем.

В конце-жонцов писарь полицейского управления Домингош явился на площадь и увел в участок Жоана Эдуардо, который был очень бледен и совсем не сопротивлялся.

Карлос поспешил увести отца Амаро в аптеку, дал ему выпить воды, крикнул жене, чтобы приготовила постель, и предложил батюшке осмотреть больное плечо.

– Спасибо, пройдет и так, – сказал Амаро, весь бледный от испуга, – это пустяки. Довольно двух глотков воды.

Но Ампаро полагала, что портвейн полезнее в подобных случаях, и побежала за ним наверх, опрокидывая попадавшихся ей на пути малышей и объясняя на пути прислуге, что на отца Амаро было сделано покушение.

У дверей аптеки столпился народ, заглядывая внутрь. Один из каменщиков, работавших в соседнем доме, утверждал, что священника «пырнули ножом», и какая-то старуха стала ломиться вперед, желая видеть кровь. Наконец, по просьбе Амаро, опасавшагося скандала, Карлос вышел на площадь и торжественно потребовал, чтобы толпа разошлась. Отец Амаро чувствовал себя уже лучше. Его не ранили, а только ударили слегка. Он, Карлос, отвечал за драгоценное здоровье священника.

Затем Карлос посоветовал обоим священникам подняться наверх в гостиную, чтобы «не возбуждать любопытства народа». Ампаро появилась в это время с двумя рюмочками портвейна для Амаро и Сильверио, который тоже был взволнован и сидел на диване бледный и подавленный.

– Мне пятьдесят пять лет, – сказал он, высосав последнюю каплю портвейна: – но я впервые попал в такую историю.

Отец Амаро уже несколько успокоился и решил даже пошутить над коллегой:

– Вы приняли это слишком трагически, мой дорогой. И не рассказывайте, пожалуйста, что это случается с вами впервые. Всем известно, что вы подрались с Натарио.

– Да, конечно, – воскликнул Сильверио: – но то было между священниками.

Ампаро налила им еще по рюмочке и высказала желание узнать «все подробности происшествия».

– Никаких подробностей нет, сеньора. Мы шли с коллегой и разговаривали, а этот негодяй подошел ко мне и ударил внезапно по плечу.

– Но за что-же? За что? – воскликнула добрая женщина, всплеснув руками.

Карлос высказал свое мнение. Он говорил еще на-дняхь, что идиотский материализм и атеизм приводят молодежь к самым дурным и вредным эксцессам… И его слова оправдались на сегодняшнем примере.

– Да, к несчастью, это так, – вздохнул отец Сильверио.

Но Ампаро была равнодушна к философским причинам преступления и горела желанием узнать, что происходит в полицейском управлении, что сказал Жоан Эдуардо, заковали ли его в кандалы… Карлос вызвался пойти разузнать все немедленно. Он считал своим долгом, как человек науки, просветить правосудие относительно последствий удара в нежную область ключицы (еще слава Богу, что дело обошлось без перелома и без опухоли), а главное, открыть властям, что покушение было вызвано не личною местью. Что мог сделать священник собора секретарю нотариуса Нуниша? Нет, это был целый заговор атеистов и республиканцев против служителей Христа.

– Верно, верно, – согласились оба священника с серьезным видом.

– Я пойду докажу это сеньору комиссару.

Он был так одушевлен пылом консерватора, что собрался итти в полицейское управление в мягких туфлях и рабочем костюме. Но Амяаро догнала его в коридоре.

– Послушай, голубчик, одень хоть сюртук. Сеньор комиссар – ведь, должностное лицо.

Она сама помогла ему надеть сюртук в то время, как Карлос обсуждал свою будущую речь в полицейском управлении, которая должна была наделать много шуму в городе.

– Я докажу им строго логично, что вся эта история – результат заговора рационалистов. Можешь быть уверена, Ампаро, что все это результат заговора рационалистов, – повторял он, застегивая сюртук.

– Заметь, будут-ли там говорить об Амелии или о сеньоре Жоаннере…

– Хорошо, замечу. Но дело не в них. Это политический процесс.

Он торжественно прошел по площади, уверенный, что соседи говорят, глядя на него в окна. – Вон Карлос идет давать свидетельские показания, – открывая дверь, он приостановился на минуту, чтобы не выказать поспешности и не ударить лицом в грязь. Жоан Эдуардо сидел на краю скамейки с раскрасневшимся лицом, уставившись в пол идиотским взором. Артур Косеро, служивший в полицейском управлении и смущенный присутствием знакомого сеньоры Жоаннеры в таком месте, уткнул нос в огромную книгу, сняв с неё газету от предыдущего дня. Писарь Домингош деятельно писал что-то карандашом. Карлос решил, что он составляет протокол, а по этому пора давать показания…

– Господа, можно видеть сеньора комиссара?

Но из соседней комнаты послышался как-раз голос его превосходительства.

– Сеньор Домингош!

Тот вскочил со стула и сдвинул очки с носа – Что прикажете, сеньор комиссар?

– Есть у вас спички?

Домингош стал поспешно рыться у себя в карманах, в ящике стола, в бумагах.

– Может быть, у кого-нибудь из вас найдется коробка спичек?

Все стали деятельно шарить по столам, но спички не находились…