Жертва и хищник. Роман

Эдюля горестно и безудержно плакал.

– Хочешь вернуться в наш старый двор? – чужим голосом спросила мать.

– Нет! – забившись в плаче, ответил Эдюля.

Она прижала его к себе и долго-долго раскачивалась вместе с ним, пока Эдюля не успокоился.

– Никогда не осуждай, если ты не знаешь, что и почему, – услышал он голос Розы.

Эдюля не осуждал. Он постигал жизнь. Как и унитаз в их крохотном туалете, она пахла духами и мочой. Маникюрным лаком и слабым душком гнилости. И он уже в раннем детстве решил: это не для него. Не для него, понимаете?!

А если так – что, скажите, было делать ему? Пухленькому и не то чтобы уродливому, но не особенно привлекательному ребенку. Он ведь не блистал ни способностями, ни умением нравиться. Как же тогда мог он добиться того, что кто-то получает при рождении, а кто-то – благодаря остервенелому труду?

И его внешность, и беззащитность, помноженная на трусоватость, были самым верным стимулом для детской жестокости. Сверстники с удовольствием измывались над маленьким изгоем. Щипали, смеялись, толкали, раздавали обильные подзатыльники. Ответить Эдюля не мог и нередко бывал за это бит. Вначале он ужасно страдал. Плакал. Жаловался. Устраивал истерики, когда мать собиралась вести его в садик. Но в конце концов сделал удивительное открытие: если все время крутиться возле воспитательницы и стараться предугадать каждое ее желание, то обидчики от него отстанут. А потом открылась ему еще одна бесценная истина…

Интуиция подсказывала: если от тебя есть польза, а тем более что-то зависит, тебя никто не тронет. Нужно только найти какой-то иной, свой подход к тем, кто тебя окружает. И он его искал. Искал с отчаянием и недетским упорством. Главным открытием его жизни стало, что для любого яда можно найти противоядие. Если малышом, в детском саду, Эдюля крутился возле воспитательницы, ябедничая на других детей, то в школе ее место заняли педагоги. Учителя, правда, нередко его недолюбливали, но услугами охотно пользовались. В классе он был им полезен, и поэтому его приходилось не только терпеть, но и поощрять.

Все это Эдюля пытался делать, не привлекая чьего-либо внимания. Но сверстники довольно быстро его вычислили. Нередко били. Открыто насмехались. А он вовсю делал вид, что не обижается. Терпеливо сносил как грубые шутки, так и оскорбления. И все время старался кому-то угодить. Услужить. Стать нужным.

Если ты знаешь что-то, о чем другие понятия не имеют, это может сослужить хорошую службу. А уж если можешь то, что не в состоянии сделать никто иной, – ты самый востребованный человек на свете. И тогда уж всем до фени, красив ты или уродлив, симпатичен или невыносим. В конце концов, убедился Эдюля, самая перспективная и выгодная роль на свете – маклер, агент, посредник. И он вникал в нее и совершенствовал. Расширял и запутывал. Углублял и оттачивал. И она стала для него не просто способом защиты, а жизненной необходимостью.

– 7 —

Сандра терпеть не могла своего зятя Фрэнка Бауэра. Единственная ее дочь Нэнси уже пять лет увядала в тени этого конкистадора от науки. Эдюля рассчитывал, что Сандра пойдет на все, лишь бы спасти свое ненаглядное чадо из лап этого чудовища. Да и что могло ее остановить? Общие интересы? Их не было и не могло быть! Стыд перед окружением? Она такого чувства не ведала. Соображения морали? Ох, держите ее! Но самое главное, кризис в сфере высоких технологий сказался не только на прочности позиций, но и на уверенности Сандры в себе. Ей, конечно, не откажешь в мужестве, да и держится она все еще молодцом. Но не воспользуйся она деньгами, которые ей предложил Эдюля, судьба компании, пожалуй, была бы предрешена. Короче – игра стоила свеч…

На свой юбилей Сандра не могла не пригласить Нэнси с Фрэнком. Она так настаивала на их приезде из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, что отказать ей было просто неприлично. И только очутившись там, Фрэнк понял, что устроенное ею пышное торжество было задумано лишь с одной целью: показать, что лично ее кризис высоких технологий не затронул.

Обычно она появлялась в своем доме на Лонг-Айленде лишь раз в неделю. На выходной. Ее особняк мало чем отличался от других таких же. Но сейчас рядом с ним выстроилась шеренга дорогих автомобилей. Сверкали крохотными лампочками-бусинками декорированные деревья. Негромко наигрывал маленький оркестр. Собираясь небольшими группками, переговаривались мужчины в смокингах и сверлили взглядами друг дружку дамы в нарядах от модных дизайнеров. Между гостями лавировали безмолвные официанты с подносами, уставленными выпивкой.

Сандра встретила Фрэнка завораживающей улыбкой. Правда, от нее, как и всегда, веяло морозцем. Она протянула руку для поцелуя, но Фрэнк лишь пожал ее. Его отношения с матерью жены оставляли желать много лучшего.

Брови на отлакированном косметикой лице Сандры слегка приподнялись и опустились. Сделав легкий полуразворот, она стала знакомить зятя с гостями.

– Да-да, это Фрэнк! Он самый! Фрэнк Бауэр! Как, вы не слышали о его новой книге? Не читали «Импотенцию интеллекта»? Ну, вы много потеряли…

Нацепив на лицо кислую улыбку, Фрэнк со скучающим видом внимал язвительным шпилькам тещи.

– Фактически Фрэнк – патологоанатом. От науки, конечно. Препарирует идеологию и сравнивает биопсию ее вождей.

Сандра стрельнула по Бауэру цепким взглядом.

– Но при этом он всегда крушит авторитет своих коллег, – иронически поиграв взглядом и слегка ухмыльнувшись, вставил стоявший поблизости конгрессмен Томлинсон. – Будь у них такая возможность, они бы, наверное, с удовольствием зажарили его вместо бифштекса.

– А, это вы, – брезгливо кашлянув, повернулся в его сторону Фрэнк. – Зачем им жарить меня? В вас больше толку: вы бы, чтобы избавиться от огня, выдали секретов лет на сорок…

Сандра вздрогнула и громко, чтобы заглушить откровенное хамство, обратилась к даме в вечернем платье:

– Джесси, а что вы думаете о Фрэнке?

– Остер и агрессивен. Но во многом с ним можно согласиться. Спорно, конечно, но… смело, очень смело!

– А я бы сказал, – с ухмылкой произнес бритоголовый щеголь лет сорока – сорока пяти, – что политика – духовный наркотик. И излечиться от него практически невозможно.

По-видимому, чтобы смягчить очевидную неловкость, щеголя перебила дама в вечернем платье:

– В последнее время многое изменилось, Сандра, – поощрительно улыбнулась она. – Даже в политике. Кто из нас еще не так давно имел представление о компьютерах, сотовых телефонах и Интернете?

– И вы так считаете? – иронично взглянул на Томлинсона бритоголовый щеголь.

– Не совсем, – внезапно пришел в движение тяжелый мрамор улыбки конгрессмена. – Политика – одно из редчайших искусств. Сами посудите, что еще способно спасти человечество от кризисов?

Фрэнк постепенно заводился.

– Тещенька, – повернулся он к ней, – на вашем торжестве не хватает конферансье. Хотите, я возьму эту роль на себя?

Сандру передернуло от такой бестактности. Но Фрэнк не обратил на это никакого внимания. И, слегка присвистнув, прибавил:

– Вы только посмотрите, сколько у вас здесь, на лужайке, миллионов на каждый квадратный метр! И никакой охраны…

– Я обхожусь без нее, – одарила его обаятельной улыбкой Сандра. – Кстати, говорят, вы были лично знакомы с Че Геварой. Это правда?

– Ну, обо мне всегда ходит немало слухов, – остановил Фрэнк легким движением руки официанта с блюдом. – Думаю, это и привлекло ко мне вашу очаровательную дочь.

Он взял с подноса один из бокалов с коньяком и, пригубив, слегка оскалился.

– Не обольщайтесь, – мгновенно отпарировала Сандра, – она у меня всегда тянулась к пожилым мужчинам. Ведь Нэнси росла без отца…

– Я почему-то думал, что и без матери тоже, – усмехнулся Фрэнк. – Неужели ошибся?

Стоявший рядом толстячок сжал губы, чтобы не расхохотаться.

– Вы стали брюзгливы. Наверное, возраст, а? – сморщив нос, пошевелила пальцами Сандра. – Вам ведь, кажется, стукнуло шестьдесят пять?

От удачной шпильки взор ее оттаял, как шоколад на солнце.

– Только шестьдесят три, тещенька, только шестьдесят три. А вам? Говорите, что пятьдесят пять? Когда это было, тещенька?

На этот раз с трудом подавила улыбку декольтированная дама в отсверкивающих бриллиантами серьгах.

– Что вы говорите? – удивилась Сандра. – Я думала, что вы старше меня лет на пятнадцать…

Нэнси, как всегда, нашла какую-то знакомую. Пикировка матери и мужа ей давно и окончательно наскучила.

Фрэнк вволю нагружался коньяком. Кстати, отличным. В перерыве были еще текила и шампанское. Нельзя сказать, что он был пьян. Но и что трезв – тоже. Какое-то неустойчивое равновесие между духом и телом.

– Фрэнк, – подошла к нему Сандра, когда гости начали расходиться, – с Томлинсоном вы уж слишком, не обижайтесь, обошлись по-хамски. Я его задержала. Вы не против, если несколько человек останутся, и вы с Томлинсоном тоже? Мир?

Черт его дернул остаться!..