Тексты

Возможно, я его когда-нибудь продолжу.

Сестра

Начну с того, что я был удивлен.

Моя сестра никогда не влюблялась по-настоящему. Я был в этом уверен и несколько раз пытался понять почему, но каждый раз, когда ломал голову над этой задачей, склонялся к одному и тому же немного странному ответу. Она боялась.

Да, по отношению к моей сестре все это звучит непривычно. Настолько непривычно, что многие из тех, кто ее знает, могут решить, что я говорю о ком-то другом. И я их пойму. Тому, кто имел возможность видеть, как она обсуждает с кем-то из подруг свои личные проблемы, подолгу выбирает одежду в магазинах и обстоятельно готовиться к встречам и вечеринкам, такая мысль вряд ли пришла бы в голову. Скорее наоборот, человеку могло бы показаться, что у нее какой-то сложный роман, полная драматизма личная жизнь, и, как ни странно, это тоже будет верно. Только бурные волны любовных приключений бушуют где-то на поверхности ее жизни, почти не производя изменений в ее глубине, или наоборот – то, что бурлит в глубине, никогда не выходит на поверхность. И я не могу объяснить это ничем иным, кроме страха.

Полагаю, она с ним не родилась. Являясь тонким и сильно чувствующим человеком, она поначалу просто боялась полностью отдать себя какому-либо чувству. А тут еще всякие несчастные и безумные романы ее подруг и знакомых: безответная любовь, ссоры, истерики, депрессии. Мои юношеские искания, надо думать, тоже не были образцом для подражания, так что все вместе это произвело на нее сильное впечатление. И впечатление это было непривлекательным.

В результате она выбирала не тех мужчин, которые ей нравились, а тех, кому нравилась она. Это обстоятельство долго не бросалось в глаза, поскольку, будучи весьма привлекательной особой, она нравилась многим и выбор у нее был достаточно широк и разнообразен. Но со временем я стал замечать, что даже в этом широком кругу она стала отдавать предпочтение тем, с кем было удобнее и кого могли одобрить другие. Что касается собственных предпочтений, они учитывались ею уже только потом.

Являясь человеком прямо противоположного поведения, я не скрывал своих мыслей на этот счет. Но не лез на правах старшего брата со всякими советами и поучениями, резонно, как мне кажется, полагая, что свою голову не приставишь. И вот, будучи такой редкой дамой, в чью личную жизнь я не вмешивался, она благополучно жила, вооруженная такой стратегией, не испытывая ни сильных увлечений, ни особых трагедий. Постепенно ее жизнь вошла в стандартную колею. У нее появился положительный симпатичный муж, подвизавшийся в каком-то выгодном деле, с квартирой, дорогой машиной и загородным домом, а у нее самой была хорошая работа в рекламном бизнесе и здоровый образ жизни. Поэтому, когда я однажды под утро услышал в трубке ее взволнованный голос, я был удивлен настолько сильно, насколько это возможно после бурно проведенного вечера.

– Саш, с Витей несчастье. Можно я сейчас приеду? – сквозь слезы проговорила она. И зачем-то спросила: – Ты дома? – по-видимому, от волнения забыв, какой номер она набрала, мобильный или домашний.

– Ну, приезжай, – вяло отозвался я, пытаясь сообразить, почему она называет своего мужа таким странным именем.

Дойдя до ванной, я окончательно вспомнил, что мужа зовут Марат. Значит, это не муж, в растерянности отметил я, но глубже в океан реальности мои прозрения не погрузились даже под действием холодной воды. «Витьку убили, убили Витьку…» – вертелось в голове на мотив позапрошлогодней песни. Я попытался укорить себя, напоминая, что смерть хотя и закономерная, но все же весьма серьезная штука, а не объект для такого идиотского стихосложения. Не помогло.

– Ты его не знаешь! – заявила сестренка, после того как я заставил ее снять мокрое пальто. И произнесла название небольшого подмосковного города, откуда он родом.

– Не знаю, – согласился я.

– Не знал… – всхлипнула моя бедная маленькая родственница. Я понял, что мотив вертелся не зря, и налил ей рому. У меня почему-то есть убеждение, что в случае несчастья нужно пить именно ром, поэтому в холодильнике стойко хранилась начатая бутылка. На черный день.

– Твой э-э-э… парень? – спросил я, когда она выпила.

– Друг, – шмыгнула носом сестра. – Старый.

Следует сказать, что, несмотря на всю внутреннюю и внешнюю нежность, она с раннего детства отличалась волей, собранностью и правдивостью. Причем отличалась этим не только от меня, что, вообще говоря, не так уж сложно, но и от большинства людей, которых я знал. Поэтому я поверил.

– У нас ничего не было, – пояснила она. Этому я тоже поверил, поскольку она всегда была еще и очень верным человеком.

– Из-за Марата? – зачем-то решил уточнить я.

– Да. Но не только, – убито ответила сестричка. – Я пойду умоюсь. У тебя машина на ходу?

И через полчаса мы выехали в тот маленький городок, где жил этот парень. Московские улицы были погружены в предутренний сон, мокрый и пустой асфальт напоминал декорации к ночным кошмарам, и откуда-то со стороны газонов пытался проявиться туман.

– Он пропал без вести, – пыталась объяснить мне сестра, хотя я уже давно все понял. – Ты представляешь, он пропал, а я совершенно не знала, что он пропал, что его ищут! Мне почему-то никто не сказал… И я узнала обо всем, только когда случайно услышала, что нашли тело. Где-то в лесу, около автостоянки. Ужасно. Из-за автомобиля! Так нелепо и глупо. Это был такой старый, старый «Опель».

Рекламные щиты бессмысленно излучали свои слоганы в ночную изморось. Перед светофором нас справа обогнал какой-то тип на «девятке», который несся далеко за сто. Я уже знал, что Витька некоторое время рисовал такие вот щиты, то есть делал их макеты, иногда придумывал идеи. Они с сестрой долго работали в одном агентстве, потом сестренка уволилась, стала соучредителем другой фирмы, и их служебные пути разошлись. Иногда они виделись. Витька был неудачно женат, пил, пытался писать картины. В последний год он ушел из семьи, собирался участвовать в каких-то выставках, снял квартиру в том городишке, куда мы ехали, – денег для того, чтобы снять квартиру в Москве, у него, видимо, не было. И, глядя, как в брызгах воды впереди исчезала дурная «девятка», я подумал, до чего странно устроена жизнь. Кто-то вот так вот тупо, нагло и безбашенно рискует всю жизнь и, здоровый и тупой, доживает до старости, а кто-то спокойный, славный и незаметный погибает из-за глупейшего стечения обстоятельств.

– Ну и чего мы, собственно, туда едем? – в очередной раз спросил я. Спросил скорее для того, чтобы отвлечь сестру. Наверное, на ее месте я поступил бы так же: не зацикливаясь на переживаниях, поехал, начал что-нибудь выяснять. В такой ситуации, наверное, главное – что-то делать.

– Хочу проститься, – решительно заявила сестра. – На похороны мне идти нельзя, тогда все поймут, но мне обязательно нужно успеть проститься.

– Ты представляешь, с чем ты будешь прощаться? – счел уместным предупредить я. Понимая, что чужие сомнения никак не повлияют на ее решимость.

– Представляю. Он лежал больше месяца, пока не стаял снег. И его вскрывали. Но понимаешь, я же больше его не увижу.

– То, что ты увидишь, уже давно не он, – мягко намекнул я, на что услышал неожиданно громкое:

– А так мне и надо!

Сестра сжала губы и уже в который раз сообщила мне, какая она сволочь и каким замечательным человеком был он.

– И почему это понимаешь так поздно?! Когда человека нет. Видишь все, видишь! Видишь, каким он был, и такая пустота, – всхлипнула она. – Он написал мне такие стихи!

Но стихов я так и не услышал. Потому что в этот момент толстый суровый мент вышел из своей стеклянной будки поста ГИБДД и презрительно махнул мне палкой.

Около пяти минут ушло на выяснение того, что у меня подлинные талон техосмотра, а также права и документы на машину и во всех этих документах все совпадает, а я – это и вправду я и вовсе не пьян, а примерный гражданин, который просто решил покататься на машине в четыре часа утра. И куда я еду, никого не волнует.

Я совсем не похож на сестру, и мою быкообразность сложно скрыть, как стильно ни одевайся, какие прически ни делай и какие сложные слова ни говори. Это началось очень давно, еще в первом классе. Один из старшеклассников, по имени Толик (его дурацкую фамилию я почему-то забыл), зашел как-то на перемене в наш класс и из всего многообразия моих сверстников выбрал именно меня. Я не знаю происхождения его потребности кого-то бить и унижать, не знаю, откуда в том подростке было такое любопытство к чужому страданию, потому что во всем остальном он, как я сейчас представляю, был нормальный парень, не изгой, не второгодник и не урод. Возможно, я ему кого-то напоминал, или на него просто что-то нашло и он так развлекался, а заодно развлекал и своих друзей. Но для меня его развлечения имели очень серьезные последствия, во мне появилась стойкая потребность стать таким, чтобы меня никто не смог побить. И, как я сейчас понимаю, именно эта потребность сделала меня таким.

Толик, Толик, что ты наделал…

Будучи школьником, а затем уже и студентом, я все совершенствовался и совершенствовался в тяжелом деле стояния за себя. Это чем-то напоминало процесс накопления, только я копил не деньги и не почтовые марки, а приемы и навыки, стили и программы тренировок. Я стал полным фанатом восточных единоборств, были дни, когда я думал только об увеличении собственной убойной силы, и этот процесс накопления вышел из-под контроля. Он стал ценен сам по себе, а мое тело и без того было не самым слабым и неловким. И вот это упорное стремление увеличивать мощь все больше и больше дошло до того, что когда я сбавлял темп тренировок, то с удивлением видел, что запущенный механизм боевого самосовершенствования крутится сам по себе и вещи, которые я не умел раньше, вдруг начинают получаться сами собой. Мое тело помимо меня тренировалось всегда, возможно даже во сне. А мозг привычно искал новые возможности для самозащиты. Пока в один прекрасный день я не испугался того, чего я могу. Могу походя, можно сказать, машинально.

Я не святой монах и живу не в горах. Я могу выпить, могу быть пристрастным. И после нескольких случаев, когда я едва не наломал дров, мне стало не по себе. Я сказал себе: «Стоп!», я бросил все это. Бросил в той мере, в какой это возможно сделать, не нанеся большого ущерба здоровью, но нечто в моем облике все равно несет отпечаток прошлых усилий, и как оружие, по словам древних шаманов, притягивает войну, так я притягиваю всех желающих кого-то побить. Как тогда, в первом классе. И всякие бандюги, войдя в ресторан, из всех посетителей почему-то продолжают выбирать вашего покорного слугу. Так что кто знает, может быть, это нечто было во мне и тогда, в детстве? Ну, как некоторое предвосхищение моей жизни, например?

И для этих уродов совсем не важно, чем я занимаюсь. Я мог бы торговать оружием или играть в симфоническом оркестре на скрипке, все равно на темной улице ко мне приставали бы недопившие и злые мужики, и, вот поверьте, как сильно ни пугай их могучей внешностью и изощренными восточными ударами, их желание сразиться со мной остается на редкость стойким. Хотя на самом деле я брокер. То есть торгую на бирже. Тихо сижу за компьютером и анализирую ситуацию на рынке акций; сопоставляю, кто что сказал и как это повлияет на котировки, что следует продавать, а что покупать. Но когда в нашу контору приходит очередной бандюган, желающий приумножить свои бабки с помощью наших мозгов, он, завидя меня, удивленно спрашивает:

– Ты брокер?

А когда я утвердительно киваю, начинает прощупывать:

– Ты Руслана Десантника знаешь?

Ну а если кто-то из недовольных клиентов начинает грозить разборками, как вы думаете, кого директор просит принять участие в переговорах?

Впрочем, моя работа не имеет никакого отношения к этой истории. Я просто хотел сказать, что жизнь научила меня не только приводить людей в бессознательное состояние, но и договариваться, если у человека все в порядке со слухом. А если совсем коротко, то с гаишником мы договорились, и наш путь по ночному шоссе продолжился. Только сестренка в мое недолгое отсутствие ввинтилась в свое горе еще сильнее.

– Это несправедливо! – всхлипнула она. – Все могло быть не так. Представляешь, мы могли бы все бросить, жить вместе и вечерами ездить по этой дороге с работы. Вдвоем. Он и я. В маленькую квартирку в пятиэтажке. Где-нибудь недалеко от леса. А по выходным… ездили бы по поселку на велосипедах. Все! Все было бы по-другому, и тогда бы они не сунулись! Ну кто так решил? Почему с нами все так?

– Козлы, – зачем-то кивнул я. – Ничего, попробовали бы они сейчас сунуться!

И мы, не договариваясь, посмотрели друг на друга.

Да, я, конечно, сам во всем виноват. Никто не тянул меня за язык, просто в очередной раз я сказал не то, что следовало, и в очень не подходящий для этого момент.

– Останови, я пересяду назад, – тихо и решительно сказала сестра.

– Да нет, ну это же детство какое-то, – попробовал возражать я, но тут мне голову пришла глупая мысль номер два, что это хоть как-то отвлечет ее, и я остановился.

Следующие несколько километров она провела свернувшись на заднем сиденье. Мы почти не разговаривали. Впрочем, она успела сообщить мне, что у нее есть электрошокер и что она умеет им пользоваться.