Тексты

– Извольте сейчас же отдать, я вам приказываю!

– Нет, что вы… Оставьте, капитан. Это же… Это же слабость.

– Какого черта вы говорите о слабости? Что вы в этом понимаете? Пока не прошел шок… – Гриневич поморщился от боли и сделал два глубоких вздоха. – Отдайте!

– Нет! – повторил Шорин, сглотнув, и засунул пистолет за ремень портупеи.

Гриневич отвернулся. Он сидел на земле, прислонившись спиной к доскам какого-то дома. Сквозь френч его мундира проступало большое бурое пятно крови. Волосы на его непокрытой голове взъерошились и слиплись, отчего его лицо, обычно казавшееся добродушным, теперь было капризным и злым.

– Ну тогда, дружище, сделайте милость, оттащите меня на ту сторону дома… Там видно реку.

Шорин взял огрузшее тело Гриневича и потащил его вдоль завалинки. За углом дома лежал убитый – совсем еще молодой парень, по одежде – рабочий. Его широко открытые глаза застыли, глядя в небо, а на мятой косоворотке еще не высохли пятна пота. Гриневич заметил труп и ухмыльнулся сквозь стон.

«Идиотизм! – подумал Шорин. – Какой же идиотизм! Что привело сюда этого парня? Повинуясь каким побуждениям он взял в руки оружие? И чего, в конце концов, хотят добиться такие, как он? Всеобщего счастья? Но ведь убивая можно добиться только одного – всеобщей ненависти!»

За углом дома дул ветерок. Он дул с реки и шелестел ветками большой березы, стоявшей на краю горы.

– Бросьте, Шорин, – тихо проговорил Гриневич, – меня не стоит перевязывать.

– Да что вы. Это ерунда. Рана вовсе не такая серьезная. – Шорин постарался, чтобы его слова звучали как можно бодрее.

– Прекратите, поручик. Вас противно слушать. Лучше расскажите, что вы хотели сказать за ужином.

– За ужином? – не сразу сообразил Шорин.

– Да. Вы остановились на мальчике.

– Ах, это… – Шорин вспомнил. – Все это пустое, – проговорил он, расстегивая френч.

– Ну, все же? Это любопытно.

Шорин замялся.

– Я уже все сказал, – ответил он. – В общем, найду мальчика, попробую вложить в него что-то хорошее. А скорее всего… Ну, там видно будет. – Шорин разматывал бинт. – Скорее всего, возьму с него клятву, что он никогда не изменит себе. В конце концов, это главное, ведь если бы никто не изменял себе…

– Это было бы черт знает что, – перебил Гриневич. – Это был бы ад, дружище! – Он застонал. – Впрочем, если у вас будет такая возможность, найдите еще одного мальчика, быть может похожего на меня. Обещаете?

– Обещаю, – ответил Шорин и поспешил добавить: – Только у вас, как мне кажется, у самого будет такая возможность.

– Спасибо, – проговорил Гриневич совсем тихо. – Пусть он только будет хотя бы немного похож на меня в детстве. Представляете? На меня или на Рыльского. Он там, около церкви, на площади. Он тоже был неплохой человек.

* * *

«Девяносто шесть – восемнадцать, девяносто шесть – восемнадцать, девяносто шесть – восемнадцать…»

Если бы Сидорова спросили, для чего ему было нужно запоминать номер такси, на котором он догнал автобус, то, по всей видимости, он не ответил бы ничего путного. Просто запомнил, и все.

Автобус немного запаздывал, но до конца посадки он все же должен был прибыть в аэропорт – так сказал полный мужчина у окна, который должен был лететь одним с Сидоровым рейсом. Так что повода для беспокойства почти не было.

Сидоров попытался представить себе Москву, в которой не был уже месяц, дома, метро, теплый свитер, который ему, по-видимому, придется надеть сразу же после приезда. Это были привычные мысли, всегда посещавшие его при возвращении из отпуска, только сейчас они почему-то не вызывали в нем того прилива энтузиазма, какой им обычно сопутствовал. Из головы не шел тот старик, являвшийся таксисту, его предсказания, сон…

За те несколько минут, которые он ехал в автобусе, Сидоров уже успел придумать не одно правдоподобное объяснение случившемуся. В конце концов, разве может таксист всех упомнить? Да еще в курортном городе! Может быть, он когда-то обсчитал того старика или дурно с ним обошелся? Кроме того, многое не вязалось чисто логически. Ведь умирают все, значит, смерть нельзя рассматривать как из ряда вон выходящее наказание. Но и объяснения не успокаивали. Дело было не в них.

– Да-а! – возмущенно протянул его сосед и с тревогой посмотрел на часы. – Это же просто безобразие. Мы же и так опаздываем, а тут еще стоим уже целых пять минут!

– Да! – встрепенулся Сидоров: автобус действительно стоял.

– Эй, в чем дело?

– Послушай, у мэня самолет! Опаздиваю! – раздались голоса из заднего конца салона.

– Не беспокойтесь, все нормально! Это просто затор. Сейчас поедем, – громко проговорил водитель. И он был прав. Вскоре автобус действительно тронулся.

– Что там? Что там? – услышал Сидоров вокруг себя. Часть пассажиров с нездоровым любопытством прильнули к окнам.

– Кажется авария!

Внутри у Сидорова что-то тревожно екнуло. Такое было с ним второй раз в жизни. Когда-то давно, совсем маленьким, он увидел пожар. Черный дым, клубами валивший из пустого оконного проема, так испугал его, что он, проходя мимо, еще долго боялся смотреть в ту сторону. Так и сейчас. Ему казалось, что если он ничего не увидит, то ничего и не произошло.

– Ого! Ничего себе!

– Вот это разворотило!

– А водитель-то, водитель… Смотри, руки торчат!

– Ой, это же надо.

– Да, мощно! Наверное, с верхнего витка серпантина упал!

Сидоров не удержался и посмотрел в окно. На обочине дороги лежала покореженная груда металла, которая когда-то была автомобилем. Рядом валялись осколки битого стекла, ободок от фары, какие-то скрюченные железки с оборванными краями и аккуратно отлетевший прямоугольник номерного знака.

96—18, – решил Сидоров.

Впрочем, он мог и ошибиться: номер лежал обратной стороной вверх.

* * *

Прошло три года.

Сидоров защитил диссертацию, сменил четыре места работы, развелся с женой и провалил вступительные экзамены во ВГИК. «Что это вдруг с тобой?» – спрашивали его друзья, но Сидоров только улыбался осунувшимся лицом и молчал. Он был счастлив. И теперь он знал, что сказать, если ему явится тот старик. Уж он-то, Сидоров, держит клятву.

    Апшуциемс, июль 1987

А этот – написан уже в двухтысячных, в холодные пасмурные дни.

Возможно, рассказ получился таким же холодным и пасмурным.

И и не совсем таким, как был задумал.