Нетипичный атом общества

Странно, но после пожара Василий примирился со Стрекачем и они дружно принялись восстанавливать жильё, при финансовой поддержке Лёшки. К осени заселились в обновленный дом, причём семья увеличилась на два человека. Бывшая жена, не без усилий, сумела найти подход к близкому когда-то и любимому Василию, а с ней переехал их двенадцатилетний сын.

Помог бывшему фельдшеру свыкнуться с участью пастуха дядя Лёша Безруков. Он рассказал ему историю, как повздорил однажды с инструктором райкома партии. Дело было так. Пригнали пастухи стадо на ферму и собрались топать по домам, поспать до обеда. Прибежал взвинченный бригадир и заявил, что никто нику3да не уходит, потому что приезжает большое начальство, будет краткое собрание с речью какого-то инструктора. Сначала решили – это инструктор по пастьбе скота и стали гадать: что же такого нового, раньше неслыханного он загнет? Прождали полтора часа. Заявился директор на уазике, а с ним пацан какой-то, гладенький, модненький, вида слащавого. Начал этот парень (на вид ему и двадцати пяти лет не было) нудить о роли партии в привесе крупного рогатого скота. Директор, всё понимая, скривился в гримассе от тупости инструкторишки. В красном уголке, где проходило мероприятие, раздались смешки. Партийного юношу это задело. Он, придав себе сурово-недоступный вид, спросил высокомерно: «Вы что, сомневаетесь в роли партии, которая все силы прикладывает, чтобы накормить народ? Сами то вы каких привесов добились у коров за пастбищный период?»

Смешки перешли в хохот. Политический мальчик возмутился: в чём дело?»

Директор зашептал ему что-то на ухо, маленько сконфузя инструктора, а дядя Лёша, на правах самого старого по возрасту (он уже был пенсионером), дерзко высказал: «Мы, молодой человек, встали в три утра, километров пятнадцать со скотиной отмахали, нам отдохнуть надо, а ты, сынок, чушь порешь несусветную. Корова даёт молоко, а не привес, не путай. Почему, вообще, ждать мы тебя должны?»

Райкомовский молодец закипел: «Будете ждать сколько надо, вы же не одни у меня. Необходимо охватить как можно больше коллективов»

Дядя Лёша и тут не растерялся: «Да ты охватывай кого хочешь, только людям не во вред»

Инструктор, не обращая внимания на толчки директора, чеканным голосом, со стальными нотками отрубил: «Если вы не дорожите своим местом, м ы вас быстро заменим»

Ответ не заставил себя ждать: «Это на твоё место, щенок, желающих – пруд пруди, а на моё палкой не загонишь и никакими посулами не уговоришь. Я пас, пасу и буду пасти, а ты ещё в ногах у меня поваляешься, «кормилец» …

Балон был безмерно счастлив первые два месяца совместной жизни со Светланой, потом, просто счастлив, а под осень слегка поскучнел. Странно устроены люди. Мечтал человек о небывалом, добился осуществления мечты и охладел. Никакой логике не поддается и здравому смыслу, но… бывает.

Светлана расписала заранее, когда они пойдут в ЗАГС, когда заведут ребёнка и какую мебель купят. Витька, выросший в полудиких условиях, плевать хотел на новую мебель. Его стали тяготить лоск, ежедневное бритьё, обязательный приём душа по утрам. Размеренный и расписанный быт непредсказуемому Витьке оказался в тягость.

Светлана полюбила латиноамериканские «мыльные оперы» с их наивными страстями, а Балон тянулся к поселившимся на экране проходимцам типа Кашперовского и Чумака.

Витькины напарники, после удачной «индейской» кражи, сбыли мясо в Коломну и уселись обмывать благополучную сделку прямо на рабочем месте, в комнате слесарей. Его не пригласили – привыкли уже видеть трезвым и не поддающимся на провокации. Тем больше было их удивление, когда Балон сам напросился в компанию.

Вечером он заявился домой пьянющий и грязный (два раза падал в лужи). Светлана, мягкая и тактичная женщина (недаром педагог), встретила его не скандалом и истерикой, а лишь укоризненным взглядом, отложа разговор с нотациями на завтра. Витька же, наоборот, ожидая ругани и молчание любимой женщины его раззадорило:

– Ну что молчишь? Думаешь, небось, какой я гад и пьянчуга?

– Витя, ложись пожалуйста, отдохни, только ополоснись под душем, а то испачкался весь.

– Чистюлю из меня делаешь? А вот лягу как есть.

– Хорошо, хорошо.

Витька разделся, по-пьяному расшвыривая одежду, неуклюже залез под одеяло и приказал:

– Ложись рядом!

– Я потом, дел ещё много.

Нетрезвое, презрительно-глумливое выражение блеснуло в глазах Балона:

– Что, отказываешь мне? Сейчас голым выскочу на балкон и всем прокричу…

Он встал и с пьяным упрямством направился к двери лоджии.

– Витенька, Витенька, пожалуйста не надо, не делай этого, – Светлана, раскинув руки, загородила дорогу – я тебя очень прошу…

Утро оказалось совсем не доброе. Едва Балон продрал похмельные глаза, находясь в мучительно тяжелом состоянии, как наткнулся на свинцовый взгляд сожительницы:

– Пять минут на сборы, дерьмо колычёвское. Какая же ты тварь неблагодарная!

Вскоре, плохо соображающий Витька – смесь глупости и беззаботности, шагал с охапкой вещей в свой подъезд, напевая известную песенку:

– Были сборы недолги…

… Осенью скончался Михаил Дмитриевич Королев и Лёшка стал полноправным директором. Подрастали трое его детей – два мальчика и дочь, самая младшая в семье.

Тамара Котелкина стремительно спивалась. Твердо зная, что женский алкоголизм не лечится, сын пошёл на крайнее средство – пригрозил уволить её без всяких колебаний. Угроза подействовала и чуть более трёх месяцев доярка продержалась без выпивки…

Наступил предпоследний год советской власти. Трансляции со съезда депутатов, привлекали к телеэкранам народ почище чем приключенческие фильмы и боевики. Люди сидели, разинув рты, не понимая, что это обыкновенная шулерская игра на отвлечение внимания.

На эстраде появилось направление, которое вскоре заполонит ее полностью – безголосые «поющие трусы».

Страна устала от самовлюбленного трепача Горбачева. Простое население относилось к нему, в своём большинстве, со скептическим презрением, иные с ненавистью. Сам генеральный секретарь с победоносным пафосом заявлял:

– У меня восемнадцатимиллионная армия коммунистов…

Пролетела зима и большая половина весны. В двадцатых числах апреля зазеленели берёзы, и Витька, окончательно выгнанный с работы, заявился к другу Василию поделиться горем, а заодно, обмыть его. Когда он с трудом втиснулся в переполненный салон «львовского» автобуса, то оказался лицом к лицу с Митькой. Древний инвалид оставался таким же кряжистым и языкастым. Они проговорили все десять минут езды до Колычева и пришли к выводу: дело Ленина гниёт и подыхает.

Василий с грустной задумчивостью переплетал кнут, готовясь к сезону.

– Привет, ковбой, – ироничная насмешливость ещё не покинула Балона, – ты загорел как на курорте.

– Здорово. Стараюсь на воздухе больше время проводить, тут думается просторнее.

– Да, для мыслей теперь простора много. Судьба!

– Какая судьба! Ты не Балон, а болван. Такой шанс у тебя был, раз в жизни выпадает, а он, понимаешь, закапризничал. Я мирить вас не поеду, даже не надейся.

– Что ты, я и не надеюсь, больше к ней сам не подойду. Она смотрит сквозь меня, а здоровается так, что уж лучше бы не здоровалась вовсе.

Я тут о Ленке вспомнил.

– Поздно Витёк.

– Да я не о том. Фотографию привёз десятилетней давности, когда мы купаться на Оку ездили. Помнишь?

– Ну да, как раз Олимпийские игры в Москве шли.

– Пойдём к Лепилину, пусть он с фотографии картину напишет. Ты с ним в хороших отношениях. Помоги уговорить.

– Покажи фотку.

Витька достал из внутреннего кармана куртки снимок.

– Да-а, хороша. Эх, были времена – Василий долго и внимательно разглядывал фотокарточку – ладно, идём.

Павел Александрович Лепилин, сын организатора Советской власти в Колычёвской волости, бывший педагог, был талантливым художником самоучкой. Весь его просторный дом занимали картины, большие и маленькие. Среди них встречались портреты, картины-повествования в стиле Федотова или Перова, но чаще – пейзажи, которым отдавал предпочтение самобытный живописец.