Ростерия 1

– Помните, – она обвела взглядом приятелей, – ту историю с картиной Шишкина? В середине ноября нашего Охотника на задании в России поймали и отправили в психиатрию.

– Это больше похоже не на новости, а на старости, – сказала Заболоцкая.

– Продолжай, – не согласился Миша.

– А потом два его друга, тоже из трёх «О»[9 - Три «О» – главная организация по подготовке и обучению солдат в Ростерии, имеющая три дочерних: Охотники – агенты, выкрадывающие предметы искусства из ближайших стран, в основном из России и Китая; Охранники – воины, патрулирующие границы во избежание попыток проникновения или побега; Осведомители – следят за порядком и соблюдением законов в стране, а также предотвращают бунты и восстания. При последних двух Императорах последняя организация пришла в упадок.], нарушили приказ и бросились ему на помощь.

– И? – поторопили Софью ребята.

– Так вот! – восторжествовала она. – Их нашли! Все они вернулись обратно и до последнего скрывались в УПП. Но буквально на прошлой неделе покинули своё убежище и сдались властям. Никто так и не знает, почему, кстати.

– И что теперь? – затаили дыхание слушатели.

– Ничего хорошего. Суд, приговор и изгнание в Сибру, – пожала плечами Сонька. – По крайней мере, если верить Маше.

***

Шестое февраля. Мокрые снежинки липли друг к другу в полёте, воздушными хлопьями покрывали не успевшие подготовиться к холодам растения, подошвами многочисленных зевак спрессовывались в плотный ровный пласт. Деревья, слишком поздно обнаружившие смену сезона, в кратчайшие сроки сбросили подгнившую листву и мигом обернулись сухими серыми безжизненными стволами, мол, с нас взятки гладки. Мощёная прямая дорожка, расчищаемая несколько раз в сутки, всё равно слилась с белой землёй вокруг, и удивительно, как люди ловко находят её среди однообразного ковра под ногами. Может, по следам предшественников? Белки, поменявшие красочную шубку на камуфляжную серую, почуяв большое скопление зрителей, стремительно преодолели несколько веток, в надежде на угощение и ласку. Но вскоре зверьки разочаровались: двуногие существа, обычно восхищающиеся красотой и умильностью рыжих грызунов, сегодня даже внимания не обратили на них, торопясь куда-то с взволнованными лицами. Вдруг виновата новая невзрачная шёрстка? Лесные жители подождали немного, погрустили и отправились на поиски пропитания самостоятельно. Лишь одна, самая маленькая и незаметная белочка продолжила наблюдать за длинной вереницей, вытягиваясь вперёд и балансируя хвостом. Раньше она не видела подобного оживления – не больше десятка человек в день подходили к парку, с мечтательным видом останавливались и кормили вкусными неместными орешками. Теперь же сотни людей без перерыва целеустремлённо идут в одну сторону, почти не разговаривают, только натягивают капюшоны посильнее, запахивают мантии и пальто и ускоряются. Значит, произошло что-то действительно важное, если нет времени и на то, чтобы замереть и полюбоваться на любопытного зверька, максимально приблизившегося к тропинке. Неожиданно наблюдательницу заинтересовал один человек из общей массы. Он вроде нисколько не отличался от других двуногих, так же спешил, кутался в плащ и молчал, но кое-что в нём было подозрительным даже для грызуна: во-первых, девочка (да-да, человек был женского пола и гораздо младше своих собратьев) чересчур смугла и южна для их северных краёв – медовые пряди выбивались из-под одежды, а тёмная кожа источала тепло; во-вторых, девушка нервничала, что выражалось в частых оглядываниях и судорожных попытках спрятать блокнот с карандашом под мантией. «Замышляет пакость», – наверное, мелькнуло в маленькой головке, и белка, после недолгих колебаний, поскакала за странной дамочкой. Спустя некоторое время толпа прошла через ворота и наконец-то замедлилась, и гостья, скрытая от посторонних глаз пушистым хвостом, увидела то, что заставляло так нервничать и торопиться двуногих. «Весьма вторично, – расстроенно подумала та. – Я бы ради такого не пожертвовала и кедровым орехом». Перед ней распростёрлась огромная круглая площадка – деревянный настил, – на которой красовалось непонятное извращённое устройство. Грызунья мало ведала в людских делах, но догадывалась, что механизм служит им явно не для утех. А Евгения – та самая загадочная девочка, знала, как используют конструкцию. Точнее, использовали. К счастью, применение дыбы по назначению давно кануло в Лету, но страх орудие пыток навевало славно и стояло здесь именно для создания антуража. А также в качестве вешалки – на одной из балок висел прямоугольный однородно-чёрный плакат, тоже часть церемонии. Девушку пробрала дрожь, но она быстро сосредоточилась – она пришла работать. Судя по Сашкиным словам, скоро Осведомители излазают Юрганские туннели вдоль и поперёк и лишат ребят зала заседаний, а при дурном раскладе всерьёз обеспокоятся. За площадкой расположилось недавно построенное широкое сооружение: из крепких тёмных брёвен, с покатой крышей и резными ставнями, прочным балконом на втором, последнем этаже. Люди вокруг оживились, девочка встрепенулась – открывались массивные двери, оставляя рытвины на снегу. «Пора заняться делом». На улицу, на всеобщее обозрение, вывели трёх человек, худых, коротко стриженных, с бездумным унынием в глазах. На заключённых красовались изношенные рубаха и штаны, затёртые башмаки, грубая веревка на запястьях. Приговорённых вывели на постамент.

– Как обезображены, не узнать… – послышались ошеломлённые голоса.

– Не мудрено, месяц провести в Пункте Помощи и две недели в тюрьме.

– Не могу различить, кто Владислав, а кто Владимир!

– Правосудие должно быть одинаково строгим для каждого, какой опасности они подвергли нас!

– Неужели их не пощадят?

Евгения, внимательно слушавшая обрывки фраз, резко повернула голову на звук, увидела говорящего – молодого парня в дорогом костюме и плаще – и быстро набросала на бумаге черты его лица; бесталанно, но узнаваемо. «Когда закончатся странички в блокноте, сделаю обход», – решила Женя, снова навострив уши и высматривая возмущённых и недовольных. Она не интересовалась происходящим на площадке, оглашением преступлений и вынесением приговора – об этом клуб узнает от любого другого доносчика. Сегодня её цель – вербовка, а так как Питер (девушка неприязненно поморщилась, вспомнив о бывшем друге) отказался помогать им, то придётся быть чрезвычайно осторожной: второго шанса нет, говорить следует полутонами, однозначными для тех, кто серьёзно задумывался о чём-либо в таком ключе. «Жаль, почти все зрители – взрослые люди, ровесники бы поняли меня гораздо лучше…» Тем временем бывших охотников подтолкнули ближе к краю площадки, чтобы больше человек смогли разглядеть преступников. Евгения не удержалась и бросила взгляд: на улице мороз, а приговорённые в тонкой прохудившейся одежде. Один из сопровождающих, то ли сжалился, то ли покрасовался, но стянул тёплую мантию и отдал мужчинам. Те мгновенно встали поближе друг к другу и укрылись ею. Жуткое зрелище. Девушка вновь приступила к высматриванию потенциальных единомышленников. На сцену поднялся разодетый в кричаще яркую одежду юноша, придворный, судя по старательному выражению лица; развернул берестяной свиток…

– Франт, – зло выплюнул кто-то, и Женька быстро подметила возмущённого.

… И принялся выговаривать, едва ли не по слогам, оделяя особым вниманием и даже злостью каждую букву.

– Наш Император… Эммануил Данилович, – с краткой паузой и предварительно скосив глаза на бумагу, зачитал глашатай, – очень милостив, но существует предел даже его терпению. Он гарантировал лучшую плату Охотникам, более того, из собственных средств одаривал особо отличившихся, в том числе и вас! – Карающий перст нацелился на опальных, мальчишка набирал темп. – И как вы с ним, со всеми нами поступили: едва не раскрыли тайну нашего существования этим варварам!

Установилась припозднившаяся тишина – суета, свойственная любой толпе, растворилась, все устремили взгляды на постамент. Даже Евгения ненадолго приостановила свою революционную деятельность. «Вот, значит, как зовут Императора», – с заторможенностью подумала девушка. За последние сто лет имя правителей ни разу не слышали ни в чьих устах; помнится, однажды маленькая Женя поинтересовалась у отцовских товарищей, отчего его так старательно скрывают – благо, те знакомые умели молчать. Иначе, неизвестно, оставались бы Опрасники главными купцами. Девочка подозревала, изначально обезличивание главы страны использовалось для стирания человеческих черт, создания иллюзии концентрации чистой власти без властителя, но с годами такой приём всё более и более служил возвеличиванию монарха над гражданами – ни у кого не было права осквернять его имя. И вдруг священное таинство открылось простому люду. Наверняка Эммануил или его советники почувствовали, что народ крайне недоволен ссылкой лучших Охотников (по совместительству бывших общественных деятелей), и чтобы задобрить подданных, правитель снизошёл… Евгения тряхнула головой и почти услышала зазвеневшие внутри бубенчики-мысли. А государь уже упустил момент, раньше следовало снисходить.

– Владислав Скакунов Алексеевич, Борис Замётов Абрамович и Владимир Баранов Дмитриевич обвиняются в нарушении сразу нескольких правил регламента Охотников, которому по вступлении в данную организацию давали клятву, – вживался в роль юноша. – Во-первых, они отступили от своих профессиональных обязанностей, не выполнили норму поставки ценностей, ослушались начальство, подвергли опасности конфиденциальность Ростерии, нанесли ущерб Пункту Помощи №3, скрывались от властей…

«И это только первый пункт!» – удивилась девушка, невольно вслушиваясь в длинный ряд синонимов.

– Во-вторых, они выказали явное неуважение Жизни…

– Чушь, – прошелестела добрая половина толпы, а Женя понятия не имела, как себя повести, судорожно листая блокнот.

– Таким образом, злодеи приговариваются к пожизненной ссылке в Сибру, – с довольным видом закончил парень, поклонился толпе, демонстрируя чудеса гибкости, и скрылся в ранее упомянутом доме позади возвышения.

На месте глашатая появился главный судья, в шапке, а не парике. Его задачей было лишь сказать:

– Я полностью согласен с формулировкой злодеяния и определением меры наказания, решение вступает в силу с…

Он подал жест. Первые ряды увидели Олега Лихоборова, вышедшего вперёд с очень мрачным видом. Мужчина набрал в грудь воздух, повернулся в сторону символической дыбы и полил её жидким огнём. Всё действие сопровождалось грозным рёвом, жаром, от которого таял на площадке снег, и искрами, что блохами прыгали по близстоящим. И вот плакат, точнее, верхний его чёрный слой полностью истлел и открыл зрителям… огромного красного петуха, с недавнего времени, символа правосудия. Метафорично и красиво.

– Кощунство! – выругался человек из толпы тихо. – Превращать такое мероприятие в представление…

Евгения просочилась меж людей, опять отыскала сочувствующего и схематично зарисовала. Краем глаза она заметила опоздавших: четверо людей из знатных, о чём говорила дорогая стильная одежда, с кислыми лицами. На входе они остановились около маленькой стоечки и расписались на уже заполненном чернилами листе. Значит, многие здесь не по своей воле. По окончанию первого часа народ стал медленно уходить, Женя слилась с толпой и поспешила к небольшому родному домику на границе Кирилльска, рассудив, что торжественные проводы упирающихся ссыльных – не лучшее зрелище. Вечером того же дня она впервые повздорила с ПаПе, в усадебке которого ребята и решили собираться, пока шторм не стихнет. Ссора возникла на совершенно неожиданной для девушки почве – из-за её задания. Уставшая Евгения надеялась на похвалу, а получила выговор и не сдержала обиды.

– Я не понимаю, в чём виновата! У Вас в руках целый список возможных сторонников, составленный мной, все они из влиятельных семей, что я сделала неверно?!

– Хотя бы то, – устало потёр глаза куратор, – что я просил тебя о совершенно другом. Мы уже набрали необходимое количество ополченцев, к тому же из-за недавнего суда находимся в зоне риска, поэтому сейчас для нас главное – затаиться, не привлекать внимания и быть в курсе самых последних новостей. А не вербовать каждого, косо посмотревшего в сторону королевского двора!

– Но ведь число сочувствующих тоже очень важно, – возразила Евгения. – И мы подробностях узнаем о сегодняшнем мероприятии из первых уст завтра же!

– Слухи имеют свойство несколько искажать информацию, – прервал её Павел Петрович. – И ещё кое-что: я уверен, все люди, подмеченные тобой, – взрослые!

– Я не вижу проблемы.

– Тогда посмотри повнимательнее! – вспылил мужчина. – Родители вынуждены будут поддержать детей, а дети родителей – нет!

– Но Вы сами сказали, что важен каждый новобранец, – буркнула Женя, не желая признавать ошибку.

– Да, но я повторюсь: сейчас нам важно правильно расставить приоритет задач, и только после этого приступать к их выполнению. И, да, взрослый человек с гораздо большей вероятностью сообщит о попытке провокации, чем ребёнок.

– Разъяснили, Павел Петрович, – сдалась девушка.

– Вот и замечательно, – мгновенно успокоился куратор. – Тогда иди домой, отдохни, ведь, если не смотреть на результат, поработала ты на славу.

Он встал с кресла, точнее попытался, потому что при первом же усилии охнул и согнулся пополам от стрельнувшей боли в спине. Смуглянка тревожно нахмурилась и оглядела мужчину, уже успевшего принять подобающее положение и сделать вид, словно ничего не случилось. Ладони его покрывали вздувшиеся мозоли, так что девушке не составило труда догадаться, что всё утро ПаПе вместе с мальчишками уничтожали следы их пребывания в Юрганских туннелях.

– Зачем, Павел Петрович? – с лёгкой укоризной спросила она. – Парни у нас крепки, сами бы справились.

Мужчина наградил её осуждающим взглядом, растёр поясницу и поплёлся в столовую.

– Иди домой, Женечка, – повторил он. – Или перекуси со мной, если время терпит.

«Он идеальный человек, – с обожанием подумала она: как я могла сомневаться в его решениях?» – и послушно засеменила следом.

***

Спустя пять суток без предупреждений зашептала погода, налетела метель, взвыл ветер. Несколько дней настоящего шабаша, и всё улеглось в одночасье, превратив зелёное однообразие пейзажа в белое. Отныне по улицам ходили не купцы, дворяне и рабочие, а одинаковые припорошенные снегом тулупы. Жители Кирилльска, как разбуженные медведи, бродили по дорогам, сонные и злые, жизнь замедлилась, зимний воздух словно давил на плечи и веки прохожих, так что они старались как можно быстрее укрыться в ближайшем здании. Зато светло. Встанешь до петухов, а за окном как будто день. Сашка умничает, что солнечные лучи не поглощаются, а отражаются от сугробов, но Лизе нет дела до причин. Ей нравится такая погода – холодные ураганы улеглись, шуба и сапоги греют лучше одеяла. Ей бы тоже сейчас прятаться дома в кровати, усыпанной крошками от незапланированных ночных перекусов, или скучать в школе, прижимаясь к тёплому боку Сони. Но она не искала простых путей. Будний день, без пяти минут час. Сейчас её курс зевает на лекции политологии, Лиза же по отработанной схеме в начале занятия отпросилась в туалет, достала из вместительного рюкзака верхнюю одежду и вылезла в окно на первом этаже. Потом спокойно пробралась кустами мимо охранников, преодолела местный парк и направилась по одному из лучей-дорожек куда глаза глядят – только бы подальше от лицея. Прогулы не были частыми у Лизы; регулярными – да. Сначала учителя пытались как-то пресечь – некоторым удавалось, некоторые смирялись. А Пивному Животику, кажется, было абсолютно всё равно. Он исправно ставил в журнал посещаемости плюсики и ни в чём не упрекал, ведь проверочные работы девушка писала сносно, а в полугодии выходило твёрдое «хорошо». Сегодня последними двумя уроками поставили политологию, так что у Лизаветы было достаточно времени до возвращения домой. Она опустила слезящиеся от света глаза – в них отражением блеснул искрящийся снег. «О, та же ель», – отметила девушка. Она уже третий раз проходила мимо, зациклившись на изгибающемся участке дороги. Знакомое дерево служило своего рода отметкой – финишем или стартом, думайте сами. Теперь отчётливо проявилась дорожка из её следов – Лиза не изменила себе и поставила ногу в точно подходящую по форме ямку. Она бы могла повернуть обратно или выйти за пределы круга – ей порядком надоел обступивший её хвойный лесок. Но упрямо шагала по проложенной тропинке. И всё потому, что её который день не покидало отвратительное липкое ощущение слежки. Сколько бы она внезапно не поворачивалась, сколько не выспрашивала знакомых, чувство, что затылок и спину ей прожигает внимательный, не отстающий ни на дюйм взгляд, не отпускало. Саша сказала, что это психоз… А не всё ли равно, что сказала Саша? Говорить умно многие горазды, а делать… И Лизавета делает. Например, она уже полчаса создаёт иллюзию целеустремлённости, как будто идёт она не так просто, а по делам. Правда, на втором круге стало тяжелее. Но что-то подсказывало, что её вторая тень попалась на крючок и не отстаёт, поэтому девушка не останавливалась. Вдруг, поддавшись порыву, она резко свернула к деревьям, поплутала между ними… И, едва сдерживая улыбку, вернулась на исходный маршрут.

– Да ты издеваешься! – возмутился преследователь сзади очень знакомым голоском.

Заболоцкая опешила – она не ожидала столь быстрой реакции – и резко обернулась. В десятке метров, широко расставив ноги и насупившись, стояла Женя.

Она была в десятке метров от Лизы, в валенках и шубе, шарфе до самого носа, с упёртыми в боки руками и грозным взглядом, но отчего-то совсем не грозная. Лизавета смотрела на неё и не представляла, что сказать – в голове ни единой мысли, только растерянность. Не дождавшись ответа от собеседника, Евгения подошла ближе. Да, это действительно она. Следовало догадаться… Все громкие претензии забылись в мгновение.