Ростерия 1

– У вас такая хорошая память? – Заболоцкая облокотилась о прилавок.

– Нет, у меня мало клиентов, – склонился мужчина к девушке. – В тот день Вы единственная приобрели мой товар.

– Этого и следовало ожидать – бесчеловечная цена.

– Но я всегда готов договориться, – блеснул он глазами.

– Сейчас Вам не на что надеяться – у меня в кармане ни речушки.

– А у меня конфисковали почти всё добро, – парировал продавец. – Мы квиты.

– Да… – что, во имя всех источников, происходит? – Я заметила, что внешний вид шатров в некотором роде претерпел изменения. Возможно, Вы… – она замешкалась, не зная, как обратиться к собеседнику.

– Родион, – протянул сухую ухоженную ладонь мужчина.

– Лиза, очень приятно, – осторожно пожала руку блондинка.

– Правда Ваша, Лизанька, – задумчиво произнёс он. – Атмосфера сильно поменялась, и не в лучшую сторону. Мою палатку обыскали, перевернули вверх дном, отобрали половину товаров. Даже головной убор заставили снять.

– Но почему? – недоумевала Заболоцкая. Мимо прошла пожилая супружеская пара, и мужчина замолчал. Дворянка перегнулась через прилавок.

– Что-то назревает, – доверительно сообщил ей Родион. – И королевский двор это чувствует.

Вникнув в суть последних слов, девушка похолодела. В мозгу как будто щёлкнул или шевельнулся, показавшись на миг, давний сон, ужасным предчувствием пробежавший по коже и заставивший покрыться мурашками. Она бросила короткую благодарность знакомцу и помчалась домой. Достаточно с неё геройств – пришло время всё рассказать.

***

– Мы пропали! Пропали!

– Прекрати драматизировать, не суетись. Объясняй по порядку.

– Я… Я…

– Выведите его из круга! Это обоюдные мучения. Кто-то один должен выпытать новости, а потом передать остальным. Найдётся герой? «Сконфуженный ропот».

– Как всегда, любое задание перепоручают мне, замечательно… Максим! «Две минуты напряжённой тишины».

– Итак, товарищи, дела наши действительно плохи: гвардейцы обыскали туннели, и, собственно, глупо было бы надеяться, что они ничего не найдут.

– Ах! Ах!

– Тишина! Не время впадать в панику и расслабляться. Следователям ещё понадобится время для опроса и дознания, но грядущие четыре дня обещают стать самыми тяжёлыми, нужно браться за работу с утроенной силой. Приготовления не завершены, орудия не доставлены, место не назначено, сроки поджимают, так что…

– Секунду, трое с лишним суток? Отчего так скудно?

– Наступает последний общенародный праздник, который нам подходит. Взрослые непременно должны видеть наше выступление, иначе план не удастся воплотить. Ещё вопросы? «молчание». Отлично! Тогда ускоряемся!

***

Путь до гостиницы не сохранился в памяти Елизаветы. Единственное, что осталось напоминанием о длительной пробежке – спёртое дыхание и саднящая боль в горле, мешающая объясниться. А объясниться следовало: например, почему, стоя на пороге, девушке приходилось держаться за дверь во избежание падения; почему выходила на улицу она в шали, а вернулась без; почему она заслонила собой проход, не пуская родителей и сестру, также очень встревоженную. Но для начала следует дождаться, когда же из горла начнут появляться звуки, а не хрип. Отцу с матерью тоже требовалось время, чтобы прийти в себя, и лишь по его истечении они подхватили старшую дочь под руки, внесли в прихожую и усадили на мягкое кресло. Олеся скрылась за хозяйской стойкой, Николай присел на корточки, обеспокоенно взял Лизу за подбородок и повернул в одну сторону, затем в другую, Саша встала за спиной и положила руки на плечи сестры.

– Тебя кто-то обидел? – выпалила мама нетерпеливо, поднося ковш с водой. – Ты поранилась? Тебе угрожали? Молю, не молчи!

«Вот, оказывается, как она разговаривать умеет», – проползла отстранённая мысль, пока блондинка огромными глотками опустошала сосуд; холодная жидкость стремительно остужала полыхающую гортань.

– Лиза! – хором взвыли Заболоцкие.

– Нет, – в конце концов, оттолкнула посудину девушка и откинулась в кресло. – Со мной всё в порядке. Только устала.

– Ты бежала, словно за тобой гнались гепарды, – выдохнула Саня. – Должна быть веская причина.

– Так и есть, – блондинка наполнила лёгкие кислородом.

Сейчас, дома, среди родных, неконтролируемый страх отступал, и дворянка не понимала, что же её испугало. Но три пары глаз смотрели на Лизавету с неведомым ранее участием… И девушка, сперва решившая промолчать, начала повесть.

***

Тёплая гостиничная комнатка, рассчитанная на одного человека, погружена в предрассветную темень, хотя солнце давно поднялось над горизонтом, а шторы убраны верёвками с толстыми кистями – пожелтевшие от времени окна закрыты, а любому проникновению света препятствовали цветные расписные ставни. Обустроено помещение в меру аскетично: широкая кровать с сиреневым постельным бельём; низкая тумба рядом и серебряный подсвечник на ней, тщательно отмытый от воска; большой старый немеханический камин, за оградой которого чернел уголь. Сразу становилось ясно, что спаленка предназначена более для ночного отдыха, чем для постоянного обитания. Блондинка лежала на заправленной постели, в домашних туфлях, белом ажурном платьице с кружевами на подоле и декольте и с воздушными рукавами. Она второй час не меняла позы, уставившись в потолок и считая мелкие трещинки: один, два… Всё тело затекло, требовало малейшего движения, но Заболоцкая стойко держалась. Она надеялась, что родители, случайно ли, специально, заглянув в спальню и увидев столь выразительный укор совести, вмиг сгорят от стыда. Ещё девочка едва терпела, чтобы не начать колотить ногами и руками по кровати и не завизжать от злости и обиды, потому что вся ярость без остатка должна или излиться на родственников, или помочь придумать план освобождения. И Елизавета, дабы достичь обеих целей одновременно, сосредоточенно вспоминала: её вчерашний длинный монолог, никем не прерываемый, поначалу бессвязный, но всё более чувственный по мере продвижения и погружения в историю. Девушка, как на допросе, выдала то, чего раньше не осмеливалась рассказать родным: и про давнее знакомство с ребятами, которых поначалу она приняла за злоумышленников. И про двойственное впечатление, произведённое ими. Ведь на это и повелась девочка, поэтому и стала общаться с загадочной троицей, вечно появляющейся без предупреждения, вырастающей, как из-под земли, и так же исчезающей, оставляющей на прощание только зыбучий провал в памяти. И про развитие отношений, первые недели продвигающееся со скрипом, но потом всё больше ускоряющимся под непонятным напором прилипчивого Димы, действующего с какой-то целью, умудрявшегося без устали трепать языком, вызнавая всё о собеседнице, но ничего толком не рассказывая о себе. И про загадки да тайны, где одна из самых запоминающихся – головоломка о проникновении в имение Заболоцких, попытка разобраться в которой и привела Лизавету к ещё более ветвистой истории с подземными ходами. И про её, Лизину, исследовательскую деятельность, так печально закончившуюся ограблением и ссорой. Последующий суд, раскрывший новые подробности, прояснивший и запутавший одновременно… Слежка в школе, гигантский наплыв подозрительных учеников и безумец на августовской ярмарке, послуживший катализатором для начала мыслительного процесса, тоже случайно сорвались с языка. В общем, после разговора дворянка ощущала неведомую доселе опустошённость. И успокоение. Но реакция матери и отца вновь заставила насторожиться девочку. Нет, мама не ужаснулась или впала в истерику, как всегда. Папа не начал делать дочери ошеломлённые и обвиняющие жесты. Родители только переглянулись. Очень быстро, так, что определить выражений их лиц представлялось невозможным. Затем снисходительно посмотрели на сестёр, ибо Саша немо поддерживала Лизавету. Олеся ласково потрепала обеих по волосам, отчего блондинка окончательно растерялась. Разве не должен был вечер закончиться скандалом на почве, якобы, недоверия или хотя бы серьёзной озабоченностью всей семьи? Или старшие Заболоцкие и не слушали вовсе чистосердечные излияния? Наверное, именно этот вариант самый реалистичный, потому что девушка, по собственному мнению, привела неоспоримые аргументы. Почему же они молчат?!

– Милая, – ласково («Ласково?» – изумилась блондинка) сказала мать, – не хочу тебя обижать, но боюсь, ты переволновалась.

– Что? Нет, подождите, что?

Она отказывалась верить собственному слуху. Неужели её слова, такие убедительные, не принесли никакого результата? Папа стоял напротив и изредка кивал, а Саня… Она как будто растворилась.

– Что тебя так напугало? – участливо наседала мать. – Ты же шла на ярмарку, кто-то обидел?

– Никто меня не обижал! – взорвалась девушка. – Я же совсем о другом, вы что… – и здесь до неё дошло. – Секунду. Мы мне не верите, да?

Олеся стала ещё печальнее, губы её затряслись, она взяла Лизу за руку.

– Почему? Мы всё понимаем. Ты перетрудилась и, ах! кажется, ещё заболела.

Мама пощупала её лоб холодными пальцами. Дочь вырвалась из хватки, сверкая растерянно-гневными глазами.

– Нет же! Вы не слушаете! Мои бывшие друзья…

– Подростки? – уточнил отец.

– Да! Так вот, мои бывшие друзья подростки… Тьфу! В общем, они под руководством ПаПе…

– Вашего школьного учителя с диабетом, – подсказала мать.

– Какая разница? Да, они затеяли восстание, чтобы рабочим тоже дали возможность выпить из источника…

– Они сами из бедных семей?

– Нет же, дворяне! И на праздник весны они выйдут на площадь перед дворцом и устроят там…