Бык и бабочка

В последние несколько дней, когда он смотрит на лицо своей жены, ему на ум приходит только одно слово – апокалипсис. Игорь не может выносить всего две вещи в своей жизни – это вареную морковь и страдание своей жены. Он даже уже готов к тому, что она сделает аборт. Он даже готов к тому, что у них никогда не будет своих детей, но он не может смотреть на ее страданье. Ее страданье изводит его.

– Нет, ты, конечно, если не хочешь, можешь не говорить, – вновь произносит Игорь, мерно вышагивая взад-вперед по комнате. – Но ты хотя бы подавай признаки жизни. Улыбнись, в конце концов. Растяни рот в улыбке. Для того чтобы улыбнуться, нужно совсем немногое. Нужно всего лишь растянуть рот, как будто бы стараешься дотянуться уголками губ до неба. Ты главное, начни растягивать рот, а природа сделает все остальное. Послушай, если тебе так досаждает мой сперматозоид, то выкинь его нафиг. В конце концов, у меня есть еще. Боже мой, ну что ты молчишь, что ты изводишь меня своим молчанием?! – останавливается Игорь и кидает обессиленный взгляд на Леночку, свернувшуюся калачиком.

Лена лежит на диване, повернувшись к стене. Игорь не знает, о чем она думает и думает ли она вообще. Он пытается ее развлечь, как может. Но у него ничего не получается. Он понимает, что несет какую-то ерунду, чтобы развлечь ее. Он пытается каким-то образом облегчить ее восприятие текущего положения, но ему кажется, что это только усугубляет ситуацию. В какой-то момент Игорю даже начинает казаться, что она воспринимает его речь, как издевательство над ней и ее чувствами. Но остановиться он уже не может. Он хочет сказать ей что-то, чтобы утешить, но вместо этого ее утешительная речь больше напоминает насмешку, которая не знакома с угрызениями совести и чувством такта.

– Ты можешь вообще мне ничего не говорить, – произносит он нервным голосом. – Это твое личное дело. Ребенок в твоем животе – это твое личное дело, и ты можешь с ним делать что хочешь. Если хочешь, то ты даже можешь его убить, и я не скажу тебе ни слова. Многие женщины делают аборты – и ничего, живут дальше, как будто ничего не было. Я, честно говоря, думаю, что это ребенок нам даже не нужен. Он бы занимал много места, отвлекал нас от дел. К тому же я уже не молод, чтобы заниматься его развитием. Он бы не сблизил нас, а только развел. Раньше я хотел, чтобы он был, а теперь понимаю, что не хочу. Не хочу… Нет, ты, конечно, если ты решила рожать, можешь рожать, но если нет, то нет… Я так думаю, – произносит Игорь задумчивым голосом и понимает, что совершенно запутался.

Ему кажется неестественной поза, в которой лежит Лена. Она лежит, как будто она неживая в моральном смысле. Ее хочется обнять, как ребенка, прижать к себе. Игорю кажется, что если он кинется к ней и прижмет ее к груди, то это только усложнить ситуацию и сделает ее еще более напряженной. Ему хочется разрыдаться в голос, хоть он мужчина. Но он боится своих эмоций, так как они попахивают театральностью. Он всегда стеснялся проявлять сильные чувства в реальной жизни. И сейчас у него от безысходности готовы слезы хлынуть из глаз, но он не может себе этого позволить, потому что он служил в армии. По мнению Игоря, человек, который служил в армии, не имеет право заплакать.

Игорь стоит посреди комнаты так, как будто он стоит посреди вселенной, на которой сгущаются тучи. Он стоит совершенно потерянный и раздавленный своей же иронией. Ему страшно и стыдно, как будто в этот момент его видят все, видят, что растерялся и не знает, что ему делать. Видят, что он вот-вот заплачет, видят, что он никакой, потому что он не может оказать моральную помощь своей беременной жене, не может найти правильных слов. В этот момент Игорь как будто бы возвращается в детство, где он на утреннике стоит в углу и смотрит, как другие дети без него веселятся и прыгают от радости. А он стоит ненужный забытый и одинокий с маской медведя на голове и ему так же хочется плакать, как и сейчас. Ему хотелось плакать, потому что никто с ним не играет. С тех пор прошло почти четыре десятка лет, но сейчас с ним тоже никто не играет.

– Ложись спать и выключи свет, – говорит, обернувшись, Лена, не обращая никакого внимание на метафизическую потерянность Игоря. – Слышишь? – отворачиваясь, добавляет она.

Ее голос немного приводит в чувства Игоря. Лечь спать и выключить свет очень просто, и Игорю жаль, что в жизни не все так просто, как выключить свет и лечь спать. Игорь понимает, что на заданный Леной вопрос отвечать не нужно, потому что она не ждет ответа. Он в этом уверен.

– Нет, – продолжает Лена, не оборачиваясь, – если ты, конечно, не хочешь, ты можешь не отвечать, – с болезненной язвительностью замечает она. – Нет, если ты не хочешь, ты, конечно, можешь не отвечать. Ты даже можешь не жить. Я разрешаю, – убийственно точно обрисовывая состояние его душевного надлома, говорит Лена, не понимая, насколько она приблизилась к истине.

От ее слов на бледном лице Игоря возникает недоумение, граничащее с потрясением. Игорь начинает мучительно думать о том, что жизнь опять обхитрила его, и он в который раз уже ошибся.

– Я не могу выключить свет и лечь спать, – твердо произносит Игорь, сам не веря, что его голос внезапно стал твердым. – Я не могу выключить свет и лечь спать, – повторяет он, – потому он не горит. Уже давно.

25

Жан не любил проживать свою жизнь через слово «спасибо», он всегда предпочитал говорить слово «не за что». Он ждал от судьбы подарков, потому что получать что-то от судьбы в качестве подарка логично. Он считал, что жизнь ему должна и обязана дарить подарки, чтобы компенсировать ему моральный ущерб, нанесенный проживанием без родителей. И сейчас, когда его голова лежит между двух грудей Евы, расплывшихся светло-коричневыми сосками, он думает о том, что она должна быть ему благодарна. Но Ева так не думает. Она выглядит так, как будто каждый день получает физическое удовлетворение в объятьях молодых любовников.

Ева лежит и смотрит в потолок, она не понимает, почему Жан пошел с ней на сближение, не дав ей, как следует, его соблазнить. Все как-то получилось так быстро, что Еве даже грустно. Жан был хорош в постели, но для Евы это не главное. Для нее главное это игра, которая предшествует соитию. Ей важен акт соблазнения. Прелюдия. Перформанс. Но он не потребовался, поэтому Ева пребывает не в духе. И Жан тоже не в духе, потому что ему пришлось переспать с Евой. Сношение с Евой не доставило ему особого удовольствия, но оно было необходимо для Жана, потому что он уже сказал Элоне, что у них с Евой все было. Жан очень ценил честность, поэтому решил все исправить, чтобы его вранье стало правдой. Можно даже сказать, Жан переспал с Евой из принципиальных соображений. Он переспал, чтобы не быть лгуном.

– Молодец, идет в зачет! – бодро говорит Ева. Она это говорит исключительно из вежливости, чтобы поддержать это молодое дарование по имени Жан. Молодое, разумеется, для нее, потому что ей 45, а ему почти вполовину меньше.

– Надо вставать, – произносит Жан, пропуская ее слова мимо ушей. Он старается не смотреть на Еву, потому что по сравнению с молодой красотой Элоны уже немолодые прелести Евы приводят его в смущение, а точнее будет сказать, в легкий ступор. Ему неловко. – Да, – повторяет Жан, как будто пытаясь скрыть свою неловкость, – надо вставать.

Тело Ева не слишком хорошо выглядит, потому что у нее есть лишний вес, целлюлит и растяжки, несмотря на то, что она никогда не рожала. На бедрах у Евы капиллярные звездочки и грудь уже совсем не такая, какой, наверное, была в молодости, но это ничуть не смущает Еву. Она ведет себя очень естественно, как будто ее тело – это всего лишь одежда, надетая на ее душу. Ева считает, что очень глупым комплексовать перед молодым мужчиной по поводу несовершенств тела, ведь все равно же уже ничего не исправишь. Ева не может себе позволить комплексовать, потому что она перестанет себя уважать. А в ее возрасте уважение к себе – это гораздо большее достоинство, чем хорошо сохранившаяся фигура. К тому же, Ева приучает себя гордиться своим варикозом и сосудистыми звездочками, раз уж она их заслужила.

Совершенно голая Ева встает вслед за Жаном и садится на стул. Жан старается не смотреть на нее, чтобы не смущать ее, потому что в комнате говорит свет. Но поняв, что ее невозможно смутить, он инстинктивно смотрит на нее. Наверное, от неловкости, которую испытывал Жан, он стал бы красным, как вареный рак, но красным стать ему воспрепятствовал темный цвет его кожи.

– Здесь где-то должна быть моя футболка, – смущенно говорит он. – Она должна лежать где-то здесь, ты не видела? – спрашивает Жан Еву, и она в ответ тихо качает головой, даже, несмотря на него, как будто то, что произошло между ними – это нестоящая ее внимания мелочь. – Серая такая футболка, – добавляет по инерции Жан, – а вон она…

Жан слишком много говорит, больше, чем ему хотелось бы, потому что он волнуется. Он волнуется сам по себе, но еще больше его волнует невозмутимость Евы, граничащая с бесстыдством. У него складывается такое впечатление, что она воспользовалась его телом, а не он ее. Она не слишком волновала его до постели, он относился к ней крайне сдержано, но после постели, в которой тоже не все было слишком хорошо, она стала его волновать. Жану почувствовал, что от смущенья, плавно перетекшего в стыд, у него горят щеки. Поэтому Жан, подняв с пола свою футболку, нырнул в нее, надеясь, что когда он высунет голову из горловины, красноты на его щеках уже не будет.

– Тебя не мучает внутриутробный страх? – неожиданно спрашивает Ева, на животе которой от сидячего положения образовались три складочки. Вопрос Евы застал Жана врасплох. – У тебя нет страха так никогда и не высунуть голову из этой футболки?

Голос Евы показался Жану очень холодным и резким. И если бы он не знал, что она сидит голая на стуле, то подумал бы, что ней надето что-то с погонами.

– Нет, – высовывая свою темнокожую голову из горловины, – отвечает Жан. – А даже не знаю, что это такое.

– А у меня он есть, – монотонно говорит Ева. – Только вместо футболки на мне Земной шар, и я боюсь никогда не высунуть голову из него. Как будто он навсегда, – пускает Ева в философские рассужденья вместо того, чтоб одеться.

– А почему боитесь? – спрашивает заинтересованно Жан, и Ева разражается звонким смехом. – Неужели с нами так плохо? – договаривает он уже немного смущенно, не понимая, чем вызван смех Евы.

Ева смеется, потому что это единственная реакция организма, которую она себе позволяет всегда. Ева смеется, потому что, даже переспав с ней, Жан продолжает ее называть ее «на вы». Ева смеется, потому что она приговорила себя смеяться над такими вещами. Она смеется, потому что смех уничтожает важность и хорошего, и плохого, делая их просто материалами, с которыми можно делать все, что угодно.

– Мальчик мой, – немного успокоившись, говорит Ева с тихой улыбкой, никак не комментируя свой смех, – с вами не столько плохо, сколько скучно. – Хотя, возможно, после того, что ты сказал, я пересмотрю свое отношенье к Земному шару.

26

Несмотря на то, что Еве нравилось быть женщиной, она иногда жалела о том, что бог не создал ей мужчиной, чтобы она могла встретить свою судьбу во всеоружии. Ева прекрасно понимала, что судьба еще себя покажет во всей красе, она чувствовала, что в ее судьбе вскоре случится нечто такое, к чему она еще не вполне готова. Что это будет, Ева знала, но старалась об этом пока не думать. Она просто знала, что ей придется заплатить за то, что имеет возможность создать свой мир на сцене, за право быть режиссером. Но расплата уже не сильно не пугала ее, потому что когда женщина в климаксе, она уже как будто бы немного находится в смерти.

Еве нравится Жан, но она вряд ли бы решилась на отношения с ним только потому, что он неплохой темнокожий парень. Она бы не допустила отношений с ним, если бы Жан не был парнем Элоны. Потому что к Элоне у Евы отношенье особое, она ее раздражает. А Еве нужно это раздражение, раздражение подталкивает ее к жизни, к эмоциям, и Ева получает от этого кайф. Именно поэтому она и взяла Элону на главную роль. Еве хочется дразнить молодую и красивую Элону. Еве хочется манипулировать ею, нажимать на ее слабые места, дергать за ниточки и смотреть, что из этого получится. Ева специально взяла Элону на одну из главных ролей, чтобы организовать себе острые ощущения. Поэтому постельные отношения с Жаном предвещали Еве, помимо эротического удовольствия, еще счастье уязвить и ужалить Элону. Еве хочется посмотреть на нее в стрессовых ситуациях, посмотреть, как Элона будет извиваться со всем своим изяществом на раскаленной сковородке предложенных обстоятельств. Эти обстоятельства, разумеется, предоставит ей Ева. Ева уверенна, что Элоне нужен этот опыт, чтобы на этом опыте она могла играть не только кисейных барышень. А Еве нужно посмотреть, послушать и почувствовать, как будет себя вести эта женщина. Ева провоцирует Элону в ознакомительных целях с человеческой природой, и, разумеется, Ева прощает себе эту маленькую слабость.

– Мне, кажется, вы сидите на моих перчатках, – произносит очень напряженно Элона. – Я положила их именно сюда, где вы сидите.

У Элоны высокая прическа и чистое почти без косметики лицо. Ева рассматривает ее, как картину. Ева выглядит так, как будто она сильно не выспалась, но все равно счастлива. Помятость ее лица хорошо сочетается с ее улыбкой. Ева по-своему любуется Элоной, ей нравится, что Элона так хороша, потому что по натуре Ева – эстет с большой буквы «Э».

– Ничего не знаю, – немного развязно отвечает Ева с улыбкой, как будто играет с Элоной. – Когда я садилась, здесь ничего не было.

Еве нравится, как реагирует Элона. Ева видит, что она задевает ее, провоцирует, и Еве нравится наблюдать, как на чистое и прекрасное лицо Элоны, как дождевые червяки от дождя, выползают эмоции. Элона и вправду рассержена и возмущена. Она пытается скрыть свои чувства под маской отстраненности, но у нее ничего не получается.

– Нет, я положила их именно сюда, – произносит с напряжением Элона. – Я положила их на это самое место, где вы сидите. Поэтому, если вас не затруднит, встаньте, пожалуйста, и я их возьму.

– То есть ты утверждаешь, что сможешь носить перчатки, которые побывали у меня в жопе?! – смеется Ева. – Нет, встать, конечно, не проблема. Но я бы на твоем месте побрезговала. Но что это за дела, молодая краля будет носить перчатки, которые побывали в чужой старой жопе. И куда только мир катится, – игриво качает она головой. – К тому же, не факт, что они есть, а мне лишний раз вставать и не хочется. Не тот возраст и агрегатное состояние.

Еве интересно, что ей ответит Элона, но Элона не намерена реагировать на подколки Евы. Элона старается делать вид, что не слышит их, хотя ее лицо выражает озлобленность и недоумение.

– Вы сидите на моих перчатках, – произносит, уже шипя от негодования. – Встаньте, пожалуйста, – приподняв голову вверх, говорит Элона.

Ева встает. Ей импонирует выдержка Элоны. В голову Евы закрадывается даже мысль, что Жан как мужчина не достоин этой стойкой прелестницы. Ева видит, как чинно и благородно Элона опускает глаза вниз, немного наклоняя вперед голову, и Еве кажется что в этот момент она похожа на лебедя с его царской осанкой. Но на сидении, где сидела Ева, ничего нет. Оно пусто. И выражение лица Элоны после увиденного мгновенно меняется. Она мельком смотрит то на Еву, то на сиденье, а потом растеряно отводит глаза в сторону.

– Ну, я же говорила, – произносит с наигранной важностью Ева, – что их здесь нет. – Вероятно, пока я сидела, они заползли мне в задницу, и сейчас, по логике вещей, я должна вытащить их изо рта, – смеется она своим хриплым прокуренным смехом.

Элона поворачивается и уходит. Еве нравится ее прямая спина и то, что Элона не нашла, чем ей ответить. Еве нравится, что Элона не нашла слов, потому что это показывает, что у нее вся злость осталась внутри. Элона так старалась быть выше этой ситуации, что промолчала. Ева радуется, что у нее получилось задеть Элону. Ева берет свою сумку, лежащую на соседнем кресле, и достает из-под нее длинные черные перчатки Элоны. – Эй, детка, – произносит Ева так громко, чтобы Элона могла услышать ее на расстоянии. – Не это ли ты искала? – качает Ева перчатками. Элона оборачивает и смотрит на Еву, в вытянутой руке которой болтаются ее перчатки. – Мне они не нужны, – говорит Ева, – у этих перчаток есть маленький недостаток, они недостаточно длинны для того, чтобы на них можно было повеситься. А, судя по тому, как вы играете, это можно сделать прямо сейчас.

Ева возвращает перчатки Элоне, потому что украсть у нее перчатки было совсем не этично. Ева и так взяла у нее мужчину на время, чтобы попользоваться, поэтому перчатки ей ни к чему. А все забирать у своих молодых актрис Ева совершенно не планирует. Она, согласно своему кодексу чести, возьмет у Элоны что-то одно: либо ее мужчину, либо ее перчатки, и пока она выбирает первое.

– Вы предлагаете мне подарить Вам подлиней? – с радостью произносит Элона, как будто она нашла, что ответить Еве, теперь они с Евой квиты.

– Ну, зачем же, – парирует невозмутимо Ева, как будто знавшая наперед, что Элона именно так ей ответит. – Теперь у меня имеется такая длинная и черная перчатка, как Жан, и я, конечно, не могу на него положиться, а то раздавлю, но вполне могу на него повеситься, – смеется она.

27

– Завтра возможна гололедица, – говорит как будто бы между прочим Лена. – Минус десять.

Лена договорилась с собой, что ее беременности ее как бы нет. Она сидит за ноутбуком и смотрит в монитор. Она договорилась сама с собой не замечать ее и не думать о ней, поэтому ей требуется произносить больше слов, чтобы переключать внимание со своего живота на что-то другое. И Лена переключает.

– Гололедица – это плохо, можно упасть, разбиться, залететь, – говорит она, обдумывая смысл последнего сказанного ею слова. – Гололедица – это очень плохо. Что хорошего, когда мир покрыт коркой льда, и людям приходится по нему ходить, и машинам приходится по нему ездить. Крыльев-то нет, – произносит Лена, думая о чеховской «Чайке».

Лена боится, что если она будет о чеховской «Чайке» и дальше, то это непременно снова вернет ее к мыслям о театре, а потом о несовместимости театра с ее беременностью. Поэтому Леночка старается найти в своей голове что-то более приземленное.

– Тапочки, – произносит Лена. – Быть в тапочках – это гораздо лучше, чем быть без тапочек. Потому что в тапках тепло и ноги не так мараются. В тапочках нельзя ходить по гололеду, потому что это будет выглядеть дико. И тапочки быстро промокнут, – говорит Лена, и ее глаза наполняются слезами. Лена плачет, потому ей кажется очень жалким то, что она говорит. – Быстро промокнут, – сквозь слезы тихо говорит она.