Пророчество темной бабочки

– Может, для начала пообедаем? – робко предложил Деон.

– Увы, дядюшка. Опыт подсказывает мне, что такие путешествия лучше совершать на пустой желудок.

Часть 2. Лазурный храм. Глава 1. Жрица Диомеда

Фелот (территория современного Йемена)

Древность

Ароматный дым от большой медной курильницы на витых ножках медленно и лениво поднимался к расписанному придворным мастером потолку кабинета патриция. Его светлость Ниал, правитель города на берегу моря с самой чистой в двух мирах водой, сидел на шелковых подушках напротив гостьи и вот уже несколько минут изучал большое блюдо с разноцветными камешками, прикидывая следующий ход. Обычно патриций думал быстро и играл решительно, но сегодня полуденная жара казалась невыносимой. От нее не спасали ни прохладные ванны, ни юноши-слуги с опахалами из павлиньих перьев. Диомеда, главная жрица лазурного храма, мелкими глотками пила ледяное ягодное вино и обмахивалась крохотным веером.

Наконец его светлость переставил несколько камешков и выжидательно посмотрел на соперницу. Диомеда улыбнулась.

– Какой бы ход я ни сделала, ваши войска окажутся в осаде. Стоит ли продолжать? Эта игра закончится ничьей.

– Ты хотела сказать, моим поражением, – вернул ей улыбку патриций.

– Вы спасли жителей вашего города от голодной смерти, а воинов – от защиты стен, которая могла бы длиться целую вечность, – возразила жрица. – Я бы сочла это победой, ваша светлость.

– Моя госпожа умеет находить правильные слова.

– Как и любой советник из вашей свиты, мой господин.

Его светлость убрал блюдо с разноцветными камешками на пол и взял из стоявшей на столе глиняной плошки апельсин. При личных встречах он сидел вполоборота к собеседнику – странная привычка, долго удивлявшая Диомеду. Узнав патриция получше, она поняла, что он обожает демонстрировать свой профиль. Очень красивый профиль, мысленно соглашалась жрица, за пять веков жизни повидавшая привлекательных мужчин: орлиный нос с легкой горбинкой, гордая посадка головы, волевой подбородок. Лицо его светлости, впрочем, профилю не уступало. Несмотря на возраст – вот-вот встретит пятьдесят третью весну – морщины почти не тронули смуглую кожу, седина едва посеребрила волнистые иссиня-черные волосы, убранные под тканевый обруч, а во взгляде каре-зеленых глаз до сих пор читались любопытство и неуемная жажда жизни. Отец Ниала скончался от тяжелой болезни, когда ему исполнилось шестнадцать. Юный принц, баловень судьбы и любитель шумных пиров, он взошел на трон правителя Фелота мальчиком и понимал, что придется быстро взрослеть. И его светлость повзрослел, но привычкам, которые он приобрел в молодости, потакал с завидным удовольствием. Давний последователь культа Великой Богини, он обожал вино, изысканную еду, танцы и не пропускал ни одного пира в честь полной луны. Но самым желанным блюдом для него были и оставались женщины. Живи они где-нибудь в Амине, за такое поведение закидали бы камнями, но Ее милостью Фелот от подобных предрассудков свободен. Женщины и мужчины могли любить кого угодно, как угодно и в каких угодно количествах. У патриция было три жены, двадцать обитавших во дворце наложниц и пятнадцать детей. Чужеземные вожди и богатые купцы, приезжавшие в город, неизменно дарили его светлости то светлокожих славянок с огромными голубыми глазами, то черных нубиек, диких, как пустынные кошки, то жриц из храма богини любви, расположенного в землях огнепоклонников. Кого-то он оставлял в своем гареме, кого-то дарил своим советникам, а кому-то давал свободу.

– Ты любишь льстить, Диомеда.

– Не больше чем вы любите проигрывать женщинам, ваша светлость.

– О, коварство, – добродушно рассмеялся патриций.

В его присутствии она часто ловила себя на мысли, что пора бы пересмотреть устаревшие традиции культа и отказаться от обета безбрачия, который испокон веков принимает женщина, получившая обруч главной жрицы. Они сидят в душном кабинете и играют в глупую игру, а могли бы лежать в его постели. Диомеда часто представляла себе это во всех подробностях – обет распространяется на тело, но в мыслях можно сколько угодно предаваться грехам. Святых вековых традиций она, конечно же, не изменит, это было бы неуважением к Ее заветам, но как же сладко об этом думать. Шелк покрывала прикасается к влажной коже, губы Ниала ласкают ее шею, медленно – слишком медленно, он любит растягивать удовольствие и дразнить своих женщин, она в этом уверена – опускаясь все ниже, а пальцы гладят внутреннюю поверхность бедра. Еще мгновение – и они окажутся там, где уже влажно и горячо, и при одной мысли об этом она чувствует, как внизу живота начинают раскрываться лепестки прекрасного цветка.

– Сегодня ты румянее обычного, – донесся до жрицы голос патриция. – Я прикажу слугам принести еще ледяного вина?

– О нет, благодарю, ваша светлость. Ее милостью, скоро наступит вечер – а вместе с ним придет прохлада. Но Она учит нас, что мы должны получать удовольствие даже от душной погоды. – Диомеда спрятала веер в рукаве мантии и скромно улыбнулась. – Я беседую с вами, и это наполняет мое сердце радостью.

– Возблагодарим Великую Богиню за маленькие радости. – Его светлость разделил апельсин на две половинки и протянул одну из них жрице. – Праздник полной луны обещает быть шумным.

– Вот уже вторую весну подряд мы разжигаем на побережье большие костры, – кивнула Диомеда. – Жарим мясо, танцуем, приносим из храма множество кувшинов с вином и веселимся до утра. На летние праздники полной луны приходят юноши и девушки, ранее не имевшие ничего общего с культом. Злые языки рассказывают о нас ужасные вещи… но молодежь, в отличие от людей и темных существ постарше, никому не верит на слово. Многие после пиров решают принять обеты.

Патриций отправил дольку апельсина в рот и с наслаждением прожевал сочную мякоть фрукта.

– Третьего дня советник Валар говорил со мной об этом, – сказал он. – Его мнение остается прежним: жителям Фелота нужно предоставлять выбор. Якобы мы навязываем религию и не думаем о тех, кому она не подходит.

– Но у каждого из нас есть выбор, ваша светлость. Мы можем либо блуждать во тьме невежества, отказываясь от предлагаемых Ею наслаждений, либо открыть глаза, научиться слушать свое сердце и жить в соответствии с истинной природой.

Правитель Фелота доел апельсин и с усталым видом откинулся на подушки.

– Женщины, – тоном, полным тоски, произнес он. – Любое слово, слетающее с вашего языка, пропитано ядом соблазна. Впрочем, чего я жду? Главное божество нашего культа – тоже женщина. Напомню тебе, что советник Валар – не один из твоих жрецов, а темный язычник, поклоняющийся камням. Священнослужители на его родине жили вне деревни, и политика их не интересовала.

Диомеда молча жевала апельсин, наблюдая за поднимающимся от курильницы ароматным дымом. Советник Валар, хранитель городской казны, родился в знатной семье в землях огнепоклонников. Тамошние храмы находились в труднодоступных подземельях, но поклонялись жители не камням, а грифонам, которые сторожили залежи золота и драгоценных камней – и которых почитали за богов. Жрецы стражей-грифонов селились в горах и приходили в деревню разве что по большим праздникам. Они свято хранили тайны культа и бдительно следили за тем, чтобы непосвященные не приближались к храмам. Суть веры была проста: цель жизни каждого – преумножать богатство. Грифоны благоволят всем, кто умеет обращаться с деньгами: зажиточным купцам, королям светлых эльфов, первым советникам в вампирских кланах – а они, как известно, занимаются казной.

Люди и темные существа полагали, что культ предписывает своим последователям купаться в роскоши, но все обстояло с точностью до наоборот. Валар поклонялся не камням и даже не стражам-грифонам, а самим деньгам. Точнее, искусству обращения с ними. И толк в этом искусстве он знал. Хранитель казны служил у его светлости Ниала в течение двадцати с лишним весен, и зимние пиры во дворце были такими же пышными, как и летние, жалование солдатам и городским стражникам всегда платили исправно, а количество золотых монет в мешках увеличивалось будто по волшебству, хотя патриций любил жить на широкую ногу. Валар проводил в обществе счетных книг почти круглые сутки. Изредка он заводил любовниц, порой позволял темнокожей красавице устроиться у него на коленях во время шумного ужина, но не женился, а незаконнорожденных детей к себе слишком близко не подпускал. Он был убежден: стоит ему хотя бы ненадолго отвлечься от денег, оказавшись во власти сильного чувства к женщине – и боги-грифоны проклянут его, превратив заработанное золото в холодный пепел. Культ сладострастия воплощал в себе все, что отрицал Валар. К главной жрице он относился с отстраненным уважением, не забывая подчеркивать, что слишком активное вмешательство религии в городскую жизнь считает неправильным.

– Простим советнику Валару его заблуждения, – примирительно сказала Диомеда. – Каждый из нас хорош в своем деле, ваша светлость. Вы правите, он считает и преумножает деньги, а я – всего лишь слабая женщина, которую Она по ведомым лишь Ей причинам назвала своей сестрой.

– Ты чересчур скромна. Если бы ты сидела по правую руку от меня на советах, о Фелоте бы заговорили по обе стороны моря.

– О нем и так говорят по обе стороны моря. В базарные дни сюда стекаются торговцы со всего света, паломники проходят полмира для того, чтобы встать на колени перед ступенями храма нашей госпожи и прикоснуться губами к лазурному камню.

– Мне не нравятся разговоры, которые ведет Валар, – вернулся к прежней теме патриций. – Он сеет смуту среди советников и моих приближенных. Но и приказать ему замолчать я не могу.

– Я поразмышляю об этой проблеме, ваша светлость.

Правитель Фелота кивнул собеседнице.

– Благодарю заранее.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время, ваша светлость. – Жрица грациозно, как и подобает особам ее сана, встала и, преклонив колено перед патрицием, поцеловала перстень. Отстранившись, она на мгновение подняла глаза и вновь прикоснулась губами к его пальцам. – Исполняйте ваши обеты и помните, что они святы. Госпожа всегда рядом, и Она наблюдает за каждым нашим шагом.

***

Храм в полуденный час был погружен в тишину. Придерживая длинные полы мантии, Диомеда поднялась по ступеням и вошла в главную залу.

– Трина! – позвала она. – Надеюсь, ты уже вернулась с базара и принесла травы для курильниц?

В ответ не раздалось ни звука. Жрица подошла к мраморному фонтану и с наслаждением ополоснула лицо холодной водой. Нужно разобраться с мелкими делами, принять ванну, выпить успокаивающий травяной отвар и подремать до заката. Вечером начнутся приготовления к большому пиру.

– Трина, ты здесь? Нам нужно поговорить, дитя.

Одна из внутренних дверей скрипнула, и в проеме показалась встрепанная голова Эрлина.

– Матушка! – ахнул он. – Я решил, что ты пробудешь у его светлости подольше. Разве вы не обедали?

– Перекусили фруктами, для обеда слишком жарко. Куда запропастилась твоя сестра?

Сын с рассеянным видом попытался причесать светлые кудри пальцами, зевнул и сладко потянулся.

– Не видел ее с самого утра. Вроде бы она уходила на базар с Азой и Ломасом… а, может, и с кем другим. Может, и вернулась, а я все проспал. Наверное, положила травы в комнате возле святилища и пошла в лес. Ты же знаешь, она любит спать в гроте возле озера.

– Эта несносная девочка встретила сороковую весну. Когда она наконец-то повзрослеет и поймет, что благодаря Ее милости является моей старшей дочерью и преемницей?

Эрлин смущенно улыбнулся.

– Ты чересчур строга, матушка. Это же Трина. Да и что такое сороковая весна для Ее жрецов? Мы ведь не люди. Смертные сказали бы, что она не так давно встретила совершеннолетие…

– Свое темное совершеннолетие она отпраздновала очень и очень давно, – заметила Диомеда. – Однажды я накажу ее, помяни мое слово. И она надолго это запомнит.