Сведи меня в могилу

Борта сузили обзор. Обивка, обшитая белоснежной тканью, обжимала, успокаивала холодом. Как в стоматологических клинике делают невыносимо комфортное кресло в попытке компенсировать предстоящие муки. Хотя… нет, не «как». Какое «как»?! Что вообще может сравниться с лежанием в гробу?

«Держись. Потерпи. Представь… представь, что это уже случилось. Что это воспоминание».

«Какое воспоминание?!»

От невысказанной паники начала ехать крыша. Материю тишины, точно нож, рвала возня. Где-то рядом хрустел пластик чемоданчика, шелестела бумага документов, цокали ногти по стеклу капсулы… прыскал Баят из шприца.

Тусклый свет софита заслонил Богат. Не отдавая себе отчёт, озверевшая, отупевшая Вини, часто-часто дыша, с едва слышным мычанием, царапая ногтями манжеты рубашки, потянулась к нему. К единственному, кто оказался рядом. Хотя именно он сжимал в кулаке её смерть. Прежний – заботливо-взволнованный, сочувствующе-отрешённый. С уст провожающего ритмичным шелестом потекли звуки, какими успокаивают маленьких детей. Спешно гладил по лицу, плечам. Якобы спасёт. Вызволит Белоснежку из хрустального гроба.

Ласковый убийца. На самом деле пресекал попытки встать, удерживая. Ему в помощь смертоносное оружие, от которого сам чуть не помер. Дважды. Дёргалась от иглы, насколько позволяла теснота. В смертный час растеряла нажитое – лицо, самообладание. Трусливый зверёк. Ни больше, ни меньше.

Лучи нимбом расходилось от его головы. Чуть наклонившись к ней, проваливаясь в её зрачки, ворочая нутро, как муравейник толстой палкой, чтобы слышала только она, Богат спросил:

– Ты мне веришь?

Несмотря на простоту формулировки, это был самый важный вопрос. Вспомнив всё, что их связывало, соскребя со дна остатки души, не отводя взгляда, Вини сказала своё финальное, искреннее:

– Нет.

Простояв секунду-другую с каменным лицом, Богат жадно впился в её губы. Украл последний вдох. Мятный, согретый спиртом. Прикусил, лизнул. Оторвавшись, с размаху засадил шприц в сердце Вини.

Вцепилась в руку, так и не сжав. Парализовало. Только железная кисть охватила диковинным браслетом чужое запястье. При жизни представляла, как будет отсчитывать десять секунд. Не то, что цифры – все слова погасли разом. Мясной мешочек, сбиваясь со своего ритма, тяжелел, набухал. Баят распространялся по артериям с невероятной скоростью, выжигая, разъедая органы, словно перекручивая в мясорубке. Как если бы ею из пушки выстрелили. Мозг, прежде чем лопнуть, родил:

«Нет! Остановись! СТОЙ!».

Пленница собственного тела, обречённая вариться заживо, таращилась на прильнувшего к ней Богата. Отчего-то мокрые пряди прилипли к его лбу. Одна капелька, прочертив дорожку на виске, капнула ей на ухо. От усилия, с которым давил на поршень, скалился. Уже нечем было узнать в этом торжество. Ликование. Нечем разобрать, как именно подытожил:

«Не зря»

или

«И зря».

Всё теряло значение очень быстро. Бессмертное сердце разорвалось от боли. Сразу же отступила и она.

Ни тишины.

Ни темноты.

Ничего.

Не почувствовать, как госслужащий критически щупает шею – удостовериться в отсутствии пульса.

Не увидеть, как грохает свинцовая крышка.

Не ощутить жара горелки, сваривающей гроб в единое целое.

Не узнать, что Богат отвернулся, зажав рот ладонью в приступе тошноты, отошёл к заднику, навалился на него. Оттуда заставил себя смотреть, как четверо неизвестных в робе уносят гроб за кулисы.

Бездна дыхнула электрическим ветром.

Разбросанные по Вселенной лоскуты разума парили хаотично. Раз в тысячелетие, как форма немыслимого чуда, сталкивались друг с другом. Лениво склеивались, срастались бумажные волокна, делаясь значительнее для гравитации. Долго, бесконечно долго вольные течения кружили их по просторам бескрайнего космоса. Беззвёздного. Слепого.

Спустя вечность последствием череды случайных столкновений явилось призрачное подобие жизни. Блеклое воспоминание, посмертный рефлекс. Импульс, недостойный сравнения даже с искоркой. Дымок, рождённый всполохом пламени, окислился, множа прочие микро-вспышки. Энергия прорастала в материю вяло, неумолимо. Взрыв сингулярности не разбух до сияющего букета Галактик – встретился с непреодолимой преградой. Обрисовал фигуру человеческого тела, отозвавшегося мурашками по коже. По коже.

Как в предрассветный час. Невмоготу ползти из пучины сна. Он наваливается тяжёлой липкой массой. От попыток сопротивления лишь пуще неистовствует. Вселяется, чужой дух, подчиняет всецело, изводя пограничным состоянием. И давит. Давит. Давит. Не меч для борьбы – динамит с зажжённым фитилём подкинет сама реальность. Озарение. Что ты, соня эдакая, опаздываешь страшно. Расколдованный, соскочишь тут же с постели, с правой ноги уже в брючине. Очнёшься только на пороге, с ключом в замочной скважине. И к птицам крикливым, восхода пернатым свидетелям, великодушное прощение станется, как к матери надоедливой, заботливой и участливой. К светофорам – обида. У всех в эстакадной очереди. Сиюминутный гнев выплёскивается на руль. Отхватит и ни в чём неповинный гудок.

Но не было руля, ключей. Места, где немедленно требовалось её

«моё»

присутствие, также не было. Лоб упёрся в плотную мягкость до того, как пришло понимание, что есть лоб и что он есть. По первобытному сценарию природы живая сущность, вместилище неохотно заворочалось. Тесно, неудобно в утробе.

Оцепенение и беспамятство отхлынули. Кромешная темнота и полотняная плотность обернули её

«меня»

в рулон. Не раскручивался. И воздух, сжатый, душный, смрадный пробуждению способствовал значительно. Уже после того, как веки разлепились, а вдох оборвался, гробовую тишину раздробил грохот выстрела. Игра воображения. Точно тесное обиталище сорвалось и полетело вниз.

Зажившее сердце болезненно, ритмично сжималось, вопреки немым мольбам, только ускоряясь. Руки

«мои руки»

замельтешили по обивке гроба. Тупая паника, сдавившая горло, вырывалась из груди судорожными выдохами, скулежом. Совершенно жалкие, нелепые звуки. Для собственного успокоения их источник можно было бы найти в стороне. Только не было стороны. Короб со стенками два на полметра и высотой сантиметров сорок. Вини здесь одна.

К пыхтению, рыку и подвываниям добавился треск рвущейся ткани. Кончики невидимых лоскутов лизнули лицо и шею. С обивкой справилась бы и живая рука, но вот железная наткнулась на что-то холодное и гладкое. Хныканью аккомпанировал скрежет металла о металл, а после удары кулаком. Со всей силы, насколько хватало пространства для замаха.

«Поче..?»

Почему сердце не может разорваться от страха?

У бессмертия свои недостатки. Последствия. Через считанные часы с момента гибели человек гниёт моментально. Буквально на глазах разваливается на куски и тает, как какой-нибудь вурдалак, окочённый святой водой. Жижа – то, что остаётся от покойника, радиоактивна (пусть и период полураспада исчисляется неделями). Кто не знаком с азами современной биологии – тому объяснять бессмысленно. И без того вечное сердце – нечто из разряда тёмной магии. Кровавая лужица убить не убьёт, но от лучевой болезни приятного мало. А перерабатывать мертвеца – неэтично. Хоронят в свинце, как ядерные отходы. Гроб заваривают сразу же, как убедились в отсутствии пульса.

Как убедились…

«Как убедились».

Вини оглохла от вопля дикого необъятного ужаса. Не считаясь с потребностью дышать, надрывалась немыслимым по силе, страшным криком отчаяния. Руки то скользили всюду, то дрожали на груди, то били крышку. И левой толстый свинец не по силам, так правая ранилась понапрасну. Сдирала ногти под корень. С голосом точно душа покидала тело.

Странное новое чувство посетило Вини. А с ним – запоздалое открытие. Разум – гладкое литое стекло на дне песчаного театра, где пальчиками размашисто пишут мысли, рисуют картинки. Как бокал от пения оперной дивы, её надломился. Одна половинка выступила над другой. Некомфортное, неправильное соединение. Теперь проведи рукой – порежешься. Песчинки, прежде льющиеся единым потоком, забьются, противно заскрипят в стыке. Заползут в кровоточащую рану, защиплют.

Разум… дефектный, в мгновение ока сгоревший от скачка напряжения «аппарат», без шансов на восстановление. Предсмертная сирена охрипла. Будто лезвие гильотины вгрызалось в горло. А Вини, не пережившая потрясения, в одночасье безвозвратно утратившая единство своего «Я», никак не могла остановиться.

– БОГАТ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!!!

Вместе со словами, за которые не прощают, высвободившимися откуда-то из самого нутра, брызнули слёзы. Маской застилали лицо.

Если бы можно было бы. Если бы…