Сведи меня в могилу

Невозможно.

Она не могла попасть в такую ситуацию. Худший вариант из миллиарда возможных не сбывается. Никогда.

От предположения о главном заблуждении человечества всё внутри перевернулось и похолодело. Что на самом деле не одна. Что через метр-другой по соседству в своих могилах столетиями стенают несчастные. Кому это нужно? За что?

«За что, Господи? Почему Ты меня оставил?»

Потому что Богат не мог промахнуться. Не мог отомстить. Что обделила финансово? Но ведь компенсация по решению суда озолотила его. Бизнес наладил, встал на ноги. Она ведь не задумывала оскорбить пятнадцатью процентами вместо традиционного «завещаю всё своему мужу». Они ведь… ведь стали наравне. Достойный честности. Самостоятельный, решительный и хитрый, с лёгкой помощью устроится в жизни. Не различил знак уважения? Трактовал примитивно? Не мог. Только не он.

Даже после того, что сказала напоследок. Правду, что сильнее её.

«Только посмотри – я выиграл пари. Купи две банки «Джизу» и другу подари. Раз, два, три. Раз, два, три».

Он опозорил её. Год коту под хвост. Репутация – туда же. Какой запомнят? Самодостаточной женщиной? Чутким руководителем? Жалкой лгунишкой. Вертихвосткой. Рябь на воде от камней, брошенных в сторону журналистов, за год вроде разгладилась. А сейчас-то ничего не поправишь.

Липкие от крови пальцы поочерёдно касались подушечки большого. Запомнила этот жест от психолога как успокаивающий. Счёт про себя всегда был менее эффективным.

«Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три. Раз, два, три.Раз, два, три. Раз! два! три! Раз. Два…»

Марида… Девочка также в неволе где-то по сей день, определённо. Кукла для утех, которую после запихивают в такой же тесный тёмный шкаф. Красавица. Охотников уйма найдётся. И виновницу нашло наказание. Аналогичное. Только без надругательств. Никому-то не нужна. Никто не придёт.

Почему брат сдался? Чисто женское стереотипное мышление, но плевать. В последний раз, получив отворот-поворот, сел и посмотрел. Побоялся штрафа? Что выставят за дверь? Или? Или… устал. Устал от сестры. В какой-то степени был удовлетворён происходящим. Искуплением скупости.

«Какого я цвета?»

Вини постучала по крышке, как в кабинет, где её не ждали. Какой подлый обряд посвящения. Под стать организаторам. Чтобы закоренелый богобоязненный, не дождавшись помощи от Него, обратился к единственному, кто никогда не бросит. Ко всегда внимательному и отзывчивому. И терпеливые бесы отопрут дверь немедленно. Схватив за волосы, затащат в адские чертоги, в коих гроб и стоял всё это время. Прокляв своего убийцу, она не побоялась мысленно послать и дьявола, соглашаясь, что в конечном итоге последний её дождётся.

А снаружи не сырая земля. Там наверняка ох как жарко! Также наверняка, как то, что племяшка пожелала своей тётке гореть в аду до скончания веков.

«Одиночество – это когда слышишь тиканье часов!»

Голова тяжелела. Гудела, как волновой генератор, что пускал по всему телу поочерёдно холодные и горячие потоки. Горло стягивало огненным обручем. В груди плющило, до скрипа. Пытка первая – задыхаться.

Вини вздрогнула, ударившись коленками. Жгучее онемение отметило области, где скорее раньше, чем позже, расцветут пролежни. Правую икру свело. Расквасила только недавно заживший нос, но не дотянулась. Так и стерпела судорогу, пища.

Отключилась, не заметила. Потеряла сознание от недостатка кислорода. И там, где очнулась, стало только хуже. Кисло пахло железом и аммиаком.

«Мне… мне надо выйти!»

Смерть – не изящное падение в объятия любимого. Не аристократическая бледность и выражение миролюбивого покоя на лице. Это неприятное, скверное в своей неуклюжести событие. В момент гибели организм непроизвольно освобождается от всего лишнего. Положение спасает подгузник – такой же обязательный элемент одежды, как наряд с вышитым крестиком.

Слезинка скользнула по виску, затерялась в волосах. Всё к одному. Годовалый ребёнок. Знай себе – оконфузиться и плакать. Но там взрослые причитали. А тут ей стесняться некого. Куда с подводной лодки? В том же нет её вины. И каково теперь, состоятельной, взрослой, здоровой женщине справляться под себя? Томиться в нечистоте.

Насколько хватит? Насколько хватит Вини?

Вдыхая со свистом, какой издаёт при сжатии лопнувший резиновый утёнок, она раскрыла железную ладонь перед глазами, будто могла видеть. Если кибер-рукой впору раскалывать черепа – рёбра для неё, что та же вилочка! Раз – и вырвать. Только надо быстро. Лучше биться сердцем. Мясным мешочком терпеть нецелостность свою и нехватку крови. Без толку качать воздух, как сломанная паровая машина. Чувствовать мир как место, где ты просто есть. Без запахов. Без холода. Без мучений. Что воля, что не воля – одно, пока не тронут. И не тронут. Человеческому телу по номиналу предоставлено слишком много форм страданий. Вот хотя бы мурашками по телу подкрадывался следующий обморок.

Стальные дугообразные выпуклости, имитирующие кончики ногтей, ткнули в грудь, да так и замерли. Проклятый «Скалолаз»! Не даст. Не по программе. Там, наверху, имеет распространение странное развлечение. Храбрецы пробуют петлю, яды, а то и остриями нашпиговывают живот. Всё равно потом их, любопытных, вырастят заново из сердечной косточки. И если Вини, всегда принимающей подобное чудачество за необходимое зло, недоставало бы решимости, сейчас, в конце концов, хватило бы безумия. Если б не «Скалолаз». Протез – последняя надежда, в итоге оказался издёвкой.

«Больно. Больно отрубать руку. Как рыбу потрошили, выковыривали косточки. Плечи, ключицы. Как мишку плюшевого на живую зашивали. Некачественный наркоз. Они ведь, фактически, работают и на меня. Почему не слышали, как я прошу? Почему циничные? Хирург сказал – я фантазёрка. Медбрат сказал – это фантомное, пройдёт. Санитарка сказала – я дура конченая».

– Паскуда.

«Не прошло. Медбрат. Он ничего не понимает. Зачем его допустили?»

– Бляха-муха, я забыла!

«Кости. Мои кости. Где они? Почему не в гробу? Почему не со мной? Не упокоюсь. Из-за них. Не упокоюсь. Сучьи колдуны. Они мои. Верните. Верните! Откройте!»

– Только без мух! Никаких мух! Никаких мух! За-крой-ся-я-я.

Проваливалась и возвращалась. Проваливалась и возвращалась. Держалась на плаву, считая до минуты, когда лёгкие откажут вновь. Но в какие-то моменты, точно чего вкололи, как припадочная дрыгалась, дралась с демонами.

«Моё сердце. Где оно? Почему не со мной? Где оно? Почему? Где оно? Почему? Почему так хочу? Я так хочу. Я так хочу есть».

Словно сама себе не принадлежала. Добровольно отдала поводья. Кому угодно, кто хоть теоретически мог доселе спать в её голове. Это удобно. Защитный механизм. Лишь бы не оставаться с ситуацией один на один.

Сон являлся спасительным убежищем. Но, несмотря на состояние варёного овоща, сбегать туда с каждым разом становилось всё труднее. Её саму затягивало, как арканом, но что-то мешало. Точно туннель заваливался сперва каким-то жухлым тряпьём, потом картонными коробками, а следом и деревянными ящиками. Волочило. Не удавалось увернуться от острых углов. Убивалась, как под камнепадом. Знакомые образы, яркие и хаотичные, со временем тускнели. Обращались в серый ком бессвязных мыслей. Бессмысленное бормотание двух и более голосов. Но чёрное глухое ничего, которое вскоре и накрывало медным тазом, всё равно лучше реальности. Ибо ненадолго притупляло чувства. Особенно зуд. Будто жучки под кожей.

«Их нет. Ну, мне-то ты веришь, зайка?»

Время от времени какой-то ребёнок отравлял её сон. Испуганно, жалобно звал:

– Мама! Мама! Мамочка!

«Обещала же встретить. Где ты?»

Невидимая гиря, давящая на грудь, всё тяжелела и тяжелела. Ощущения чем-то напоминали пытку водой. Её артхаус-версию. Льют, льют в безразмерный желудок. А он всё расширяется, вылезает из пуза. Вот уже как планета, как Галактика, а несчастный – как титан, молящий о смерти… Несуразное, неуместное сравнение родил повреждённый ум. Натолкнули сухость ладони, жажда с привкусом гнилой горечи, плёнка кожного жира, мерзко стягивающая лицо.

Желудок, поурчав, смирился со своей участью. В отличие от мочевого пузыря. Внизу живота пылало и тянуло.

– Я больше не могу!

Но смогла ещё минуту-другую. Запястья коснулось упругое, мягкое. Кое-как открыла рот, стала сжимать челюсти. Чуть не взревела, но только трещинки губ напитались первой тёплой каплей, принялась жадно пить. Скудно и мерзко, зато жидко. Струйки щекотали подбородок и шею, расползались по щекам.

«Всё-таки обиделся?»

В мозгу неоновым знаком горело предупреждение – от крови рвёт. Нет бы предложить вариант получше. С низа-то до лица в ладошке в положении лёжа да в такой тесноте ничего не пронесёшь. И, несмотря на малое, что попало на язык, позывы не заставили себя долго ждать. Сжимаясь от спазмов, отплёвывалась.

Прокус запястья оказался не такой уж и плохой идеей. Липко, зато потеплело. Да и горло, как-никак, смочила. Вдыхать легче. А от потери крови нырять в безвременье сподручнее, чем от удушья.

– Смилуйся. Избави. Я больше не могу.

Неожиданно для себя Вини разрыдалась без слёз. Быстро устала и стихла.

Забытая игрушка в тесном ящике. Только пластиковые глаза уставились в темноту. Не закрываются.

Этому нет конца.