Рассказы от первого лица

Ущербность щенка подтвердил хозяин, сказав, что просит за него меньше чем за любого другого в этой клетке. А может просто маркетинговый ход. Но щенка я купил.

По дороге домой в такси она на меня написала. Я промолчал, чтобы не заострять внимание таксиста на данной неприятности. Дома она сделала это еще раз, уже на диван. Я дал ей молока, кусок колбасы, себе коньяку. Мы смотрели телевизор, я гладил пальцем ее маленькую головку, она начала покусывать мой палец, играть с моей рукой. Так довольно весело мы провели пару часов. А потом я обнаружил, что кормить себя и собаку мне больше нечем, да и коньячок начинал кончаться, и диван опять был мокрый. То есть все шепчет о том, что пора идти на прогулку.

Я взял собачонку, называть ее Светкой, все-таки язык как то не поворачивался, сунул в карман куртки, так что торчала лишь головка с нелепыми большими ушами. Сначала все шло очень хорошо, даже я бы сказал позитивно. Я поговорил во дворе дома с соседом, который выгуливал на поводке добермана. Тот посоветовал мне купить корм для щенят, лучше всего куриный. Потом проходившая мимо маленькая девочка, заметив мою подружку, задергала маму за рукав «смотри какая!». Я гордо погладил пальцем собачонку между ушами. Довольный, я решил еще больше приобщиться к жизни собачников и пошел выгуливать свою подопечную в парк недалеко от дома. Там я поставил ее на жухлую осеннюю травку. Та в недоумении постояла на месте, понюхала траву. Ее худенькие ножки некрасиво дрожали, но она быстро освоилась, покопала лапками землю, сделала пару кругов в погоне за своим хвостом, справила нужду и побежала. Я шел размашистыми шагами за ней. Она выбежала на детскую площадку. Детки были в восторге от такой игрушки, манили ее палочками, выкрикивали команды. Собачонка разыгралась, была рада детям взаимно. Где же тот несчастный щенок, для которого я собирался стать героем? Нет, надо было брать с улицы. И тут в пылу веселья моя собачонка неожиданно для всех затявкала. Малыш, оказавшийся в этот момент рядом, и тянувший собачонке травинку, испугался, отшатнулся, сел на попу и заплакал. Подбежавшая мамашка подняла малыша и принялась за меня. Кричала что-то о знаке запрета выгула собак на детской площадке, о моей безответственности. Я, молча сунул собаку в карман и ушел. Ей-то хорошо, ее отпрыск, небось, ее любит, ну или начнет в ближайшее время.

Я направился в магазин за коньяком и кормом. А на двери наклейка: с мороженым, на роликах и с собаками нельзя. Я постоял, подумал и вошел. Взял ей поесть, мне попить, купил еще яиц, колбасы, и на кассу. Кассирша недовольно покосилась на собачонку, чья ушастая голова выглядывала из моего кармана.

– Это ж разве собака? Блоха! – улыбнулся я ей. Она, молча, пробила мои покупки, рассчитала меня и я вышел.

С тобой еще и в магазин не пускают! Как же вы бедные живете? Остаток дня мы провели в компании друг друга и телевизора. Я старался захватить ее ладонью снизу, со стороны живота и положить на лопатки, она кусала мои пальцы, я побеждал каждый раз. Играл с ней одной рукой, второй подливал себе коньячок, глаза в телевизор. Нам не было весело, наличия смысла в жизни так и не обнаруживалось, хотя я внимательно прислушивался к себе. Выходил пару раз на улицу подышать, брал ее с собой. А ночью положил ее рядом на кровати, она беззаботно уснула. Это меня настораживало. Она ведь совсем кроха, ее, наверное, только от мамки отняли, сегодня лишили братьев и сестер, отдали чужому дядьке. А она даже не скулит, не скучает, весела и довольна новой жизнью. Способна ли она вообще любить, и в частности меня?

Потом я долго ворочался в кровати, вспоминал мамашку на детской площадке, кассиршу в магазине. Какие вы все бездушные, я пытаюсь спастись, а вы меня топите! Вынашивал план мести, искал слова, чтобы нагрубить этим и подобным им бесчувственным женщинам. Ворочался, ворочался, потом включил свет, растормошил собачонку, сфотографировал ее на телефон и дал объявление в рубрике «отдам в хорошие руки». Уже на утро мне позвонили и через часик приехали, забрали ее. Уверен, что и по мне она скулить не станет.

В понедельник, в своем офисе, вышел из-за ширмочки, решил поделиться своим приключением с Лизкой. А она стоит, нервничает в телефон. Опять с дочкой ругается. Я усмехнулся, вот тебе и смысл жизни, я-то свою быстренько сбыл, а ты свою еще не скоро сможешь.

Но вечером на прощанье все-таки кинул ей:

– Не работает, Лизка!

– Влюбиться попробовали? – быстро среагировала она.

Я остановился.

– Влюбиться не пробовал.

И вышел. Домой я шел пешком, хоть и далековато. Как добропорядочный гражданин, на машине я уже давно не ездил. Шел, шел и встретил Машу, бывшую соседку. Соседку тех времен, когда у меня была Светка, квартира и какой никакой, а смысл жизни. А у Маши тогда был муж и сварливая свекровь, потом муж куда-то делся, и осталась одна свекровь.

– Привет, остановил я ее посреди тротуара.

– Привет.

– Я Коля, помнишь?

– Помню.

Мы преграждали путь идущей на нас парочке и, взяв Машу за локоток, я аккуратно повлек ее в сторону.

– Ты все там же?

– Нет, съехала.

– Васька вернулся? – это муж ее, числился пропавшим без вести, когда мы еще жили по соседству.

– Вернулся. Только не ко мне.

Стало не по себе. Но я нашелся, решил показать, что я не менее несчастен.

– А от меня Светка ушла.

– Знаю.

Мне хотелось еще немного задержать ее, но я не нашел для этого слов и отпустил.

На следующий день я стоял в то же время на том же месте в надежде встретить ее еще раз. Если это судьба, то она вчера уже сделала, все что могла, остальное должен я сам. Сижу в засаде. Стою. Прождал сорок минут, покинул пост и пошел домой. На следующий день пришел чуть раньше и простоял подольше, с час, наверное. Маша – странная женщина. Кажется, что просиди с ней хоть целый день, проговори хоть целую ночь, а выйдешь от нее и как будто ничего о ней не понял. Ей лет двадцать семь, думаю, а я при ней робею. Вот уж кто точно молчунья.

Не зря стоял-ждал.

– Привет – вышел я из засады.

– Привет.

– В гости пригласишь? – начал я с главного.

– Пойдем – и пошла вперед, я за ней.

– В магазин зайдем? Коньячок, там… – предложил я.

– Пойдем.

Так и сделали. Я взял еще конфеты, виноград, лимон. Маша взяла хлеб.

Маша снимала маленькую квартирку в старом двухэтажном доме. Мы перенесли стол из крохотной кухни в комнату. Маша разогрела суп, нарезала хлеб, я разлил коньяк.

– Ты недавно здесь? – спросил я ее, после первой ложки. Комната ее была совсем безликой, никаких личных вещей – ни фотографий, ни картин на стенах, ни книг, ни нечаянно брошенной вещички гардероба. Только массивный обшарпанный шкаф, диван, пузатый телевизор.

– Второй год.

– Странно – я выпил рюмку.

– Что странно?

– Не обжито, как-то – следом вторую.

– Не хочу привыкать, мне здесь не нравится.

Ели молча, потом я спросил:

– Работает? – кивнул на телевизор

– Нет.

– Ну, еще бы! Раритет такой – выпил третью.

Маша не пила вовсе. А я напился. Заикался, с трудом подбирал слова, некоторые и вовсе не мог осилить, говорил, что попало и вот он рубеж – выпил еще одну – и речь моя полилась ручьем. Я говорил ровно, томно, умно, чем производил на Машу впечатление приятного мужчины немного подшофе. Так я слышал себя:

– Понимаешь, Маш, я ведь недавно понял, что предательства не существует. Ты думаешь, Васька тебя предал? Нет, он просто предпочел другую. То есть не тобой пренебрег, а предпочел другую. И меня Светка не бросала, просто ушла, чтобы предпочесть кого-то другого. Они не собирались нам делать больно, мы тут вообще не при чем…

И так я говорил долго, говорил много, и говорил красиво, как мне казалось. И только могу предположить, как все это выглядело на самом деле. Я не знаю, как это закончилось. Смутно помню, как Маша одевала на меня куртку, усаживала меня в машину, какой-то мужчина ей помогал. Я почти не сопротивлялся. В машине вел себя прилично, смог назвать свой адрес.