Гостьи

Девушка шутке не улыбнулась. Будто и вовсе меня не услышала. Я пожал плечами и пошел на кухню. Уже из коридора крикнул ей:

– Может все-таки воды?

– Вино.

Налил вино. Понюхал его. Может и впрямь себе налить? Да нет, бред какой-то. Она-то поминает, а мне зачем?

Девушка приняла из моих рук очередной стакан и сказала:

– Меня Геля зовут.

– Угу, – ответил я.

А она улыбнулась. Блин, невероятно хорошенькая, тут потеряешь дар речи! Геля? Это как, Гильотина что ли, если полностью?

– А полностью? – спросил я.

– Что? А-а. Ангелина.

И стоило называть девочку Ангелиной, если ее потом будут звать «Гелей»?

– А ты?

– Что я?

– Как тебя зовут?

– Павел, – смущено ответил я, ненавидя себя за эту смущенность.

Она хихикнула. Потому что сказал: «Павел», хотя следовало Паша. Дурак. А может, и не я ее веселю вовсе, может это все вино?

Ангелина поставила полупустой стакан у своих ног. Какое-то время сидела, покачиваясь взад-вперед, смотрела в пол. Потом будто очнулась:

– Слушай, мне вообще не трудно. Деньги есть деньги. Вернуть-то я их не могу. Я их потратила.

И, не вставая с дивана, сняла через голову кофточку, повесила ее на подлокотник. Я замер, онемел. Понимаю, что нужно подбежать, всучить ей в руки обратно ее кофту – пусть наденет, пусть уйдет. А грудь у нее такая маленькая, что под бюстгальтером и не угадывается. А если Роман вот сейчас позвонит в дверь? Что я буду делать? Буду держать его на пороге? Ведь не впущу же я его в квартиру. Что он подумает обо мне?

Геля – не Женя, я ее не боюсь. Думаю, она моя ровесница, ну может чуть старше, на пару лет, наверное, с ней будет проще договориться. И я попробовал:

– Слушайте, – почесал нервно затылок.

Почему я к ней на «вы»? Меня это ставит в невыгодное положение. И я исправился:

– Ты уже третья, кому мне приходится объяснять, что мне не нужны ничьи услуги…

– А деньги? – спросила она.

– Фиг с ними.

И горд, конечно, за себя – такой я получаюсь благородный. Так просто швыряюсь пусть и не своими, но деньгами. А с другой стороны… Конечно, я бы никогда не решился, но если бы где-нибудь в параллельной вселенной… Она такая худенькая, тоненькая…

И я зачем-то сказал, наверное, больше себе:

– И вообще у меня девушка есть.

Она раздумывала недолго, потом:

– Точно?

Это она про деньги, не про девушку. Я кивнул, да точно.

– Ну смотри, как хочешь.

Она надела кофточку. Подняла с пола стакан, допила вино. Встала. Пошатнулась.

– Я пошла.

Я посторонился, дал ей пройти. Уже у самого порога спросил:

– Ты приходила только за деньги?

Нужно же было спросить хоть что-то, чтобы она еще хоть на секунду задержалась. Да и Геля, Ангелина, ну правда, просто ангелочек – неужели только деньги?

Она обернулась, усмехнулась. Точнее, думаю, что она хотела, чтобы это выглядело как усмешка. Но вышла жалкая гримаса. Голос дрогнул, и она так плаксиво:

– Нет, блин, у меня страсть к лысым старикашкам!

– Каким старикашкам? – растерялся я.

А она уже ушла. Выбежала.

Я прошел на кухню. Насколько хватило сил, всунул пробку в горлышко бутылки и убрал вино обратно в шкафчик.

Сидел на полу у дивана, пил кофе. Так значит «старикашка»? Теперь было как-то не по себе от моих «ты» и «Алексей». Лысый старикашка. И я его вообразил. Одел в те пиджачки да галстучки, начищенные туфли, что заполняют собой шкаф. Получился такой аккуратный, чопорный старичок. Вот это да! Так сколько ему было – шестьдесят, семьдесят? Во сколько лет эти старички уже «бывают болтливы», но еще способны делить ложе с молоденькой девушкой?

А маме сорок четыре, подумал я. И стыдно, стыдно мне представлять двадцатитрехлетнюю маму и сорокалетнего мужчину (как минимум сорокалетнего) рядом. И настолько рядом, что появился я. Зачем же мне это знание? Я воображал себе его… Да, да признаюсь, что воображал себе его и ранее. Но таким как Роман – высоким, подтянутым, уверенным в себе, «здравствуйте, Павел». А он… Он опять меня подвел.

Если бы не эти женщины, может и не узнал бы я о его возрасте. Просто не обратил бы внимания на дату рождения в свидетельстве о смерти, которое мне непременно вручит Роман. А если бы и увидел, то не очень бы, наверное, удивился, если бы не знал о его женщинах…

И что же получается, они мне достались по наследству, как неотъемлемая часть квартиры? Это как ногти и волосы, которые продолжают расти после того, как человек уже умер?

А может это план? Он знал, что умрет. Совесть-то мучила, что бросил когда-то жену и сына. Вот он и решил хоть как-то искупить вину – завещать квартиру, и заодно познакомиться. Показать мне каким он был. Вот смотри, как я чистоплотен, как легко дышится в моей квартире, как выглажены мои рубашки, и для этого у меня есть верная, но грустная старушка. А еще я умен, рассудителен, глубокомыслен, философ, одним словом, и на эту нужду у меня есть преданная Женя. Она молода как твоя мать, деловита, только детей мне не рожает, а сидит и слушает. Да и мужчина я еще хоть куда, не смотря на преклонный возраст, вот Геля ко мне захаживает. Красивая, глаз не отвести. Я умер и теперь все твое – и квартира и женщины. Пользуйся, пожалуйста.

Тьфу, противно.

Лег, ветровку под голову. Не думать об Алексее! Не думать. Трудно уснуть с чувством гадливости.

Оказалось, не так уж сложно о нем не думать, когда все мысли о Геле. Пустой на вид кружевной бюстгальтер. И как ей было не стыдно вот так сидеть передо мной? Неужели и Алиска также не будет стесняться, снимет через голову кофточку, а потом стащит с себя шорты? Конечно, образ Алиски мерк рядом с Гелей. Алиска казалась большой, неуклюжей… А если я влюбился? Могу же я, в конце концов, влюбиться? Тогда все можно, решил я. Любовь она такая – ей все простительно, там все не грех, там лишь ошибки, заблуждения. Может этого и хотел Алексей? Я слышал, многие отцы так поступают. Помогают своим сыновьям становиться мужчинами, оплачивают им первую женщину. Глупости, все глупости, – ругал я себя, – он мне не отец. Геля не шла из головы, ее образ уже проник в тело. Насильно пытался заменить его Алискиным. Ничего не вышло, и я позволил себе побыть немного с Гелей, заглянуть в ее бюстгальтер, поцеловать ее плоский животик…