Пределы нормы

– А-а, Лешка! – Лада поставила на стол очередную тарелку с салатом, – Я ж теперь звезда интернета!

Весело засмеялась и ушла в спальню за смартфоном. Села рядом со мной на диван. Пару кликов, включила десятиминутный ролик в ютубе, на котором она, Лада, красиво сидит на красивом диване и рассказывает о своей красивой американской жизни. Первые несколько минут я слушал внимательно, остальное из вежливости. По окончанию спросил:

– Зачем это?

Засмеялась.

– Слава и деньги! – выдала, словно заранее заготовленный ответ.

И Лада другая, понял я. Хотя голос тот же, все посмеивается надо мной, как и прежде. Она повзрослела. Когда уезжала, была, как Вера, как весна – тонкая и свежая. Ею хотелось дышать. А теперь от нее становилось душно. На ней всего много – косметики, украшений, духов, а самой как будто меньше стало.

Пришла Ладина подруга, я ее почему-то не знал. Потом за столом рассказывали, что они в институте учились вместе. Нас познакомили, Розой зовут. Коротко стриженные черные волосы искусно торчали в разные стороны. Кроме задорной прически, еще красные губы и пушистые ресницы. Большего разглядеть не успел. Она принялась целовать Ладу, пачкая ее щеки помадой, обняла маму, Марселя, а мне достался шуточный поклон. Убежала помогать на кухню.

Сели за стол. Говорили про Америку. Я почти не слушал, с удовольствием уплетал вкусную мамину стряпню, думал про Веру. Как она не похожа на них, на Ладу, на Розу. Они бы никогда с ней не подружились. Она вряд ли бы понравилась Марселю, ведь Марселю нравится Лада. А вот маме она наверняка бы понравилась. Думаю, мама бы ее полюбила.

– Гуляем сегодня? – спросила Лада Марселя.

– Я нет.

– А меня с девчонками отпустишь?

Марсель хотел ответить, но Лада не дала, добавила:

– Мы вот Лешку с собой возьмем, будет нас охранять!

Подмигнула мне.

– Идите, – пожал плечами Марсель, перестал есть, с бокалом вина откинулся на спинку дивана.

– Пойдешь с нами, Лешка? – теперь Лада смотрела меня.

Я кивнул.

– Отлично! Тогда мы отдохнем немного и часиков в девять выдвинемся из дома. Ну, Розка, куда нас поведешь? – и, не дав Розе ответить, принялась рассказывать об ужасном перелете, шумных детях, что сидели позади в самолете, и все время пинали спинки их кресел.

Глава 3

Хорошенько поев, я откланялся. Мама собрала с собой гостинцев для дяди Паши. Я нес теплый пакет, бережно прижимая его к себе. Шел через пришкольный двор и увидел Веру. Она стояла в компании таких же, как и она, школьников. Содрогнувшись всем телом, я невольно замедлил шаг. Поздоровается, если заметит? Испугался, развернулся, вышел со школьного двора. Пойду другим путем, пусть тот и длиннее. Наши сокровенные «здрасте» не для посторонних глаз. Они только наши.

Конечно, теперь все остынет, невесело думал я, но я сберег нечто более ценное, чем горячее мясо с картошкой для старшего товарища.

Дошел до котельной, смотрю, Вера на качелях сидит, рюкзак на коленях. На ватных ногах подхожу к ней, внутри все застыло, вздохнуть больно.

– Здрасте, – сказала Вера, легонько оттолкнувшись от земли носочком сапога.

Кивнул, ответил, было слышно только мое «сте».

– Тепло у вас? – спросил я, хваля себя за смелость.

– Не жалуемся, – и она улыбнулась. Так искренне, так тепло. Будто хотела засмеяться, но с трудом сдержалась. А глаза не послушались.

– Меня Леша зовут.

– Я знаю, дядя Паша говорил. Я Вера.

– Я знаю.

– Дядя Паша говорил? – засмеялась Вера. – Да, дядя Паша давно здесь работает. Я еще маленькая была.

Я стоял перед ней молчаливый, напуганный, влюбленный.

– Я пойду – опустил глаза, и сбежал в свою котельную.

Конечно, уходил шагом, но еле сдержался, чтобы не побежать. Зашел, поставил пакет на стол, в одежде сел на кровать. Руки тряслись, и я спрятал их между колен.

Почему мне хорошо, когда Вера незрима, во мне, вокруг меня, а когда вот так, по-настоящему, хочется бежать?

Дядя Паша стоял у стола, один за другим открывая пищевые контейнеры, причмокивал, передавал благодарности маме.

Вера – облако, в котором я живу. Свет, проходящий сквозь меня. И я так часто кажусь себе окутанным ею, светящимся… Но я темный профиль на белом альбомном листе.

За окном пустые качели и грязные лужи. Все ждут свежего, чистого снега. И за столом сегодня кто-то сказал, наверное, мама: «скорее бы снежок выпал».

– Мне уйти надо, – говорю я Дяде Паше. Он так увлекся едой, что и присесть забыл, ел стоя.

– Так иди, у тебя ж выходной – ответил он невнятно, с набитым ртом.

Вышел на улицу. До встречи с Ладой оставалась пара часов. Суббота, есть шанс застать доктора дома. Сегодня я шел во всеоружии – в одной руке до боли в мышце стискивал свою решимость, в другой бережно держал горстку слов, среди которых было ее имя.

Шаги отбивали слова, но другие, питая эту решимость, заставляя улыбаться редким прохожим:

– Здрасте.

– Здрасте.

– Тепло у вас?

– Не жалуемся.

Я забывал обходить лужи и высохшие за ночь ботинки снова промокли. Да, лучше бы выпал снег.

И опять, дорогой, я рассказывал Вере свою историю. На следующий день после возвращения из больницы, после слез за закрытой дверью, мама выдернула из сети телевизор, унесла из дома компьютер. Посадила меня на диван рядом с собой, взяла мою руку. Не пей, Лешенька, и не кури, даже если предлагать будут. После школы не задерживайся – повторяла каждый день, подавая мне рюкзак. Она испугалась, понял я. Испугалась того, что сказал ей на прощание доктор, потому кричала на него в кабинете, плакала дома, а на утро взялась огораживать меня забором. Мы понимали, что она бессильна если одна. И я сказал ей «хорошо», сидя тогда на диване, и отвечал так каждый раз на ее просьбу не задерживаться после школы.

Поэтому я иду сейчас не к маме, объяснял я Вере, она пуглива. Я иду к доктору, потому что ему нечего бояться. У него есть статоскоп, белый халат и медицинская энциклопедия, и нет любимого сына с диагнозом шизофрения.

– Здрасте.

– Здрасте.