Пределы нормы

– Лечил тебя якобы заграничными, дорогущими препаратами, каких больница отродясь не видела, да и он сам тоже. Мамаше твоей сказал, если пролечиваться два раза в год, и соблюдать определенный образ жизни, то надежда есть на полное излечение. Видишь, какой заботливый!

Она кивнула на мой нетронутый бокал.

– Ну пей уже, я тебя расколдовала!

Одним глотком допила вино из своего бокала, поморщилась.

– Спасибо, конечно, помогли молодой семье. Не знаю, откуда у вас были деньги …

От продажи большого дома, больше неоткуда, подумал я.

– А потом источник иссяк! – Театральная грусть на лице Алены Игоревны. – И Эдик с вами попрощался. Надо отдать ему должное, мучить вас дальше не стал. Но справочку все-таки, гаденыш, выдал, за что, наверное, твоя мамаша до сих пор его ненавидит.

Она жевала очередной кусочек сыра. Долго молчала.

– Ну…?

Хотела еще что-то сказать, но мы оба услышали шорох ключа в замочной скважине. Она смотрела в пустой бокал, я по-прежнему на свои руки, ждали появления Эдуарда Владимировича.

– Ну и погодка! А, Алешка! Меня ждешь?

Доктор вошел в кухню, разутый, но в мокром пальто. Я кивнул. Он посмотрел на стол, потом на жену.

– Спаиваешь? – весело спросил Алену Игоревну. А она ласково ему:

– Я бы с удовольствием, да не получается.

Гибкой змеей выползла из-за стола и, потеснив мужа в дверном проеме, вышла из кухни, почти шепотом сказав ему на ходу:

– Тебя ждала, да пришел не ты.

Эдуард Владимирович проводил жену взглядом, в котором уже не было прежней веселости и сел за стол на ее место.

– Долго ждешь? – взял оливку и закинул в рот.

– Нет, только пришел.

Положил косточку на стол, рядом с такой же.

– Ну как у тебя дела, Алексей? Я как раз недавно думал о тебе, – его голос был также ласков, как недавно у его жены.

– Мне пора – сказал я и встал.

– Уже? Ну ладно. Слушай, – он тоже встал, почесал затылок, несколько дождевых капелек упали с его волос, – мы с друзьями завтра в баню идем, пойдем с нами? Там и поболтаем!

Я кивнул. Опять сладкий, аж липкий, голос за моей спиной:

– Я провожу.

– Завтра часикам к шести подходи. – И Эдуард Владимирович подмигнул мне.

Я второпях шнуровал ботинки, застегивал молнию на куртке. Под пристальным, насмешливым взглядом Алены Игоревны пальцы не слушались. Хотелось скорее бежать. Когда уже была распахнута дверь и губы хозяйки оказалась рядом с моим лицом, она прошипела, обдавая винным запахом:

– Это не все, птенчик. Мне еще есть, что тебе рассказать.

Глава 6

С неба вода, под ногами вода, просачивалась в ботинки, затекала в глаза, холодила губы. Слизывал с губ безвкусные капельки дождя, это я пил ее вино. «Ну пей уже, я тебя расколдовала!» И я пил и пил, потому что хотел быть расколдованным. Хотел быть деревом, чтобы она обвила мой ствол своим гибким телом, щекотала кору вибрирующем язычком, я бы приказал моим листьям замереть, а ветру не беспокоить их, чтобы снова и снова слушать ее шипение: «…как любому нормальному человеку». И я бы пил корнями, еще тысячу лет бы простоял под этим ледяным дождем лишь бы верить ей. Вышагивал деревянными, негнущимися ногами – левой, правой, левой, правой, я, нормальный, я, нормальный.

Наслушаюсь сейчас вдоволь, стряхну с себя змею и возьму Веру за руку, скажу – я нормальный, Вера. Дойду с ней до дома, с порога крикну маме: «Я нормальный!», и Лада услышит, выйдет к нам из комнаты, засмеется, Марсель одобрительно кивнет. Станем обниматься, а Вера будет стоять в уголке и счастливо смотреть на нас.

«Мамаша», слышал ее насмешливое, пренебрежительное, и снова сжимал кулаки, стискивал зубы. Алена Игоревна ни добрая волшебница, ни волшебной палочкой она меня расколдовала, ни живой водой окатила, ни зельем опоила, она обрызгала ядом. Он вылетал из ее рта вместе с именем мужа. Но я увернулся. Ее яд – ненависть. Я не хочу никого ненавидеть.

Зубы стучали от холода, я сбрасывал с себя ее улыбку, неприятную, некрасивую, моя собственная примерзла к лицу, пытался греть себя радостью. До котельной ближе, и я отправился туда, греться.

В котельной было тепло, даже душно, пахло дядей Пашей и чем-то кислым.

– Кто ж в такую погоду гуляет?! – сказал дядя Паша, не отрываясь от сканвордов.

– Чай хочу.

– Еще бы.

Снял с себя мокрую одежду и остался в одних трусах. Достал большую спортивную сумку из-под кровати, в ней лежала моя сменная одежда. Штаны, футболка, теплая кофта, носки, а вот ботинки у меня одни, мокрые насквозь. В сухой чистой одежде, но еще трясущийся от холода, я держал их на вытянутой руке, а с них капало на бетонный пол.

– Мои надень, – кивнул дядя Паша на старые тапочки со стоптанными задниками, – а свои на трубу ставь.

Так и сделал, потом включил чайник. Стоял над ним, потирая замерзшие руки. Никак не мог согреться, обхватил ладонями чайник, он становился все горячей и горячей. Закрыл глаза от удовольствия. Когда стало невмоготу, отдернул.

Чай пил сидя на кровати, стул у нас только один, сейчас он был под дядей Пашей. В дверь постучали. Я поставил стакан на пол и, шаркая по полу неудобными тапочками, пошел открывать. Наверное, один из жильцов дома, попросит подтопить сильнее. Дядя Паша будет отказывать, ссылаться на нормативы, установленную температуру. Хорошо, что не я тут главный. Я бы так не смог.

Открыл. С улицы на меня холодный ветер и Вера. Сделал шаг назад, чтобы впустить ее внутрь. Она сама захлопнула за собой тяжелую дверь. Я стоял неподвижный, удивленный, мучимый стыдом за нечистый дух, неопрятность нашего жилища.

– Здравствуйте, – поздоровалась она со мной, и сразу дяде Паше: – Мама вам «спасибо» передала. – И вручает мне теплый, пухлый пакет.

Беру, бережно прижимаю к себе.

– Спасибо, доченька – говорит дядя Паша, расплываясь в улыбке.

Сколько сегодня открытий, я ведь и его улыбку вижу впервые. Сколько морщин у глаз, и несколько зубов не хватает…

– Чай будешь? – спрашивает дядя Паша гостью.

– Нет, спасибо, мне уроки надо делать!

Улыбнулась мне, мне лично. Я помог открыть ей нашу тугую дверь, и она вышла в дождь. «Провожу», – еле слышно сказал я ей, или себе, или дяде Паше.

Торопясь, спотыкаясь, дошел до стола, отдал дяде Паше пакет, там же у стола скинул неудобные, но сухие тапочки, взял с трубы свои ботинки, куртку, в стоящей на полу сумке нашел шапку. Одевался на ходу, путался в рукавах и шнурках, шапку сунул в карман, выбежал на улицу, с грохотом захлопнув за собой дверь.