Всё, что необходимо для смерти

– Я бы пошёл…

Винтерсблад присел на корточки, посмотрел в глаза Медине.

– Я тут пуп себе рву, а ты вертел на кардане все мои усилия и намекаешь, что лучше бы сдох?

– Нет, сэр.

Офицер кивнул, поднялся и вновь взялся за шинель.

– Зачем… зачем вы вернулись за мной, сэр? – с видимым усилием произнёс Медина. – Устав запрещает… в таких случаях.

– Не хотел потом объясняться с твоей безумной бабкой, – бросил Винтерсблад, – и помолчи уже! Язык не работает, а всё «сэр» да «сэр»! Обсэрился весь, – и он поволок раненого дальше.

Он не помнил, как набрёл на патруль Распада. Или патруль набрёл на них? Медина не помнил и подавно – он уже был без сознания. Но ещё жив.

– Столько времени прошло, но никаких признаков некроза я не вижу! – удивился хирург, готовя офицера к операции. – Молодому человеку очень повезло с боевым товарищем, который явно знал, что делает.

***

Часы пробили четыре утра. Самое отвратительное время: засыпать уже поздно, а бодрствовать рано. Яростно драю противень, чтобы запечь третью по счёту курицу на завтрашний праздник Дня рождения императора. Первую я сожгла. Вторую пересолила. Эта – последняя. Если умудрюсь испортить и её, мы с Аддерли будем ужинать крекерами. Бедный милый Джеймс, он такого не заслужил! Если бы не он, если бы не наши долгие разговоры обо всём на свете, в госпитале я бы свихнулась. Правда. Теперь я дома, но бессонница по-прежнему мучает меня; в груди, словно комок слизи, застряло непонятное беспокойство, а штанина форменных брюк не лезет поверх повязки на сломанной ноге. Придётся прибегнуть к платью. А с ним и к корсету. Не носила их так давно, что даже не помню, как правильно надевать эти штуки!

Противень отчищен от последствий инквизиции предыдущей курицы, моя новая жертва уложена на него посреди долек яблока, кружков апельсина и ягод клюквы, словно древний северянин перед погребальным обрядом. Выглядит весьма нарядно. Будем надеяться, этой несчастной повезёт закончить свой бренный путь в наших желудках, а не в ведре с помоями. Открываю духовку, балансируя на костыле, аккуратно беру противень… Чёртова подпорка выезжает из-под моей руки, я теряю равновесие, падаю вслед за костылём на бок и едва успеваю прикрыть голову руками, чтобы защититься от летящего на меня противня. Рядом смачно шлёпается куриная тушка, клюква раскатывается по всей кухне. «Да чтоб тебя!» – кричу в голос и запускаю в стену уже пустой железной посудиной. Раздаётся и медленно затихает оглушительное «бам-м-м!», а я рыдаю от бессилия и злобы.

Некоторое время мы лежим посреди кухни, осыпанные фруктами: я и моя несчастная третья курица. В открытой духовке умиротворяюще горит огонь. Я потихоньку успокаиваюсь, вытираю слёзы и вспоминаю, что не сполоснула руки после того, как посолила чёртову птицу. Слишком поздно! Глаза немилосердно жжёт, слёзы припускают с новой силой. Да чтоб тебя! Да чтоб тебя, Винтерсблад!

***

– Ух ты! – Аддерли замер на пороге с бутылкой игристого вина в руках, разглядывая Скади. – Ну ничего себе!

– Не преувеличивай, Джеймс, – на ней было изумрудное шёлковое платье с открытыми плечами и прозрачными рукавами, в золотистых волосах поблёскивали украшенные камушками шпильки, а румянец окончательно стёр с лица обычную строгость.

– Хотел для начала поздравить тебя по уставной форме, но язык не поворачивается назвать эту фею «господином подполковником», – растерянно улыбнулся Аддерли.

– Не припомню фей с клюкой, – усмехнулась Скади, – по-моему, это атрибут другого персонажа, – она кивнула на свой костыль, который Джеймс сперва даже не заметил.

– Погоди, – он сунул ей в свободную руку вино и вышел за порог. – Ты что, не украсила дом к празднику? – раздалось из-за двери.

– Дже-е-еймс! – со вздохом протянула Грин, постучав костылём по полу.

– Ах, да, прости! – через минуту он вернулся с куском бумажной гирлянды. – Надеюсь, твои соседи не будут против?

– Подполковник Аддерли, ты спёр соседскую гирлянду? – изумилась Скади, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.

– У них ещё осталось, – Джеймс обмотал костыль украшением, – вот, теперь совсем другое дело! И даже по цвету идёт к твоему платью. А вообще, лучше так! – он отставил нарядный костыль к стене и подхватил Скади на руки. – Куда прикажете, мэм?

Усадив её в кресло, снял шинель и перчатки.

– Что случилось? – удивилась Грин, глядя на разбитые костяшки Аддерли. Он был не из тех, кто готов махать кулаками по любому поводу.

– А, не стоит внимания, – офицер чуть замялся. – В прошлом бою нас взяли на абордаж, трое солдат прорвались в гондолу управления. Всё нормально, я, как видишь, не пострадал. И мы их сделали, так что… М-м-м, это курица в апельсинах? – он неуклюже перевёл разговор на другую тему.

– Да. И вот она как раз настрадалась.

Несчастная курица оказалась на удивление вкусной. Мы ужинали в полумраке моей маленькой гостиной, освещённой лишь огнём в камине. Блики пламени плясали на столовых приборах, кружились в бокалах среди пузырьков игристого, отражались в грустных и нежных глазах Джеймса. Мы говорили о какой-то ерунде, и непонятная тяжесть, поселившаяся в моём сердце в последние месяцы, почти оставила меня. Мне было легко, уютно и спокойно. Пока часы не пробили половину третьего ночи, и Джеймс не засобирался домой.

– Спасибо, Скади! Я знаю, ты не любишь этот праздник, но сегодняшний вечер… он был лучшим для меня в этом году, – Аддерли улыбнулся, – а теперь отдохни, ладно?

Мы стояли в прихожей. Он застегнул шинель, взял со столика перчатки и фуражку, наклонился, чтобы поцеловать меня на прощание. Его губы коснулись моего лба.

Сейчас я закрою за ним дверь и вновь останусь в пустоте своего дома. Выключу свет, проковыляю на второй этаж, в спальню, и проведу там несколько мучительных часов в ожидании рассвета. Только я и тишина. И то, что в этой тишине прячется. Невидимое глазу, оно наблюдает за мной, дышит в спину и ждёт удобного момента, чтобы напасть. А я разбита, раздавлена, обезоружена. Лишена даже голоса, чтобы позвать на помощь…

Где-то на улице взрывается очередной фейерверк. Аддерли слегка отстраняется, но не уходит. И я только сейчас замечаю, что мои пальцы вцепились в лацканы его шинели, не отпуская его. Ох, как неловко! Я разжимаю пальцы, но ладонь Джеймса накрывает их раньше, чем я успеваю опустить руки. Он смотрит мне в глаза непривычно серьёзно, медленно целует моё запястье. С грохотом падает костыль, следом за ним на полу оказываются перчатки и фуражка Аддерли. Он делает шаг ко мне, обхватывая мою талию. В его поцелуе вся страсть, настойчивость и нежность нескольких лет ожидания, и в тот момент мне кажется, я сама все эти годы нуждалась в Джеймсе не только как в друге.

В эту ночь я засыпаю не в своей постели, а на пушистом ковре перед камином, в объятиях Джеймса, согретая его дыханием, и мой сон впервые за много недель глубок и спокоен.

***

Какой-то шум вернул Винтерсблада из задумчивости, в которую он погрузился над картами, в комнату офицерского общежития. В коридоре громко спорили, но, кажется, ничего из ряда вон выходящего не происходило, и Винтерсблад не стал обращать внимания на крики, пока не сообразил, что крайне возмущённый голос принадлежал женщине. Дама что-то настойчиво требовала, а солдатик, стоявший на входе, пытался вежливо возражать. «Забавно», – мысленно усмехнулся Винтерсблад. А когда до него донеслись звуки если не драки, то явной потасовки, не выдержал и вышел посмотреть, что же там происходит.

Солдат выскочил из своей будочки и грудью загораживал проход к офицерским квартирам. На нём, вцепившись мёртвой хваткой сухоньких пальчиков в воротник его кителя, висела маленькая старушка. Видимо, не сумев договориться, женщина решила прорваться к своей цели силой. Солдат явно не ожидал такого поворота и вконец растерялся. Не переставая что-то ей объяснять, он аккуратно, чтобы ненароком не сломать хрупкие косточки, пытался отцепить настырную бабку от своей формы, но цепкие ручки старушки успевали ловко перехватиться. Во всей этой возне она ещё умудрялась улучить момент, чтобы от души огреть солдата объёмным ридикюлем, висевшим на её остром локотке.

– Это что за танцы с фланцами? – повысил голос Винтерсблад, стараясь сохранить серьёзность.

Старушка мигом отцепилась от несчастного караульного, выглянула из-за его широкой спины.

– Ты, что ль, Винтерсблад? – деловито спросила она.

– Ну допустим.

– А в газетах краше! Скажи своему этому, – она ткнула в рёбра караульного тощим пальцем, – чтобы пропустил! Меня зовут Роза Дельгадо.

– А, бабуля Медины? Наслышан, наслышан. Капрал, пропусти.

– Подполковника Медины! – сурово поправила женщина, обошла посторонившегося капрала и не преминула напоследок, будто случайно, шлёпнуть его своей сумой. – Куда пройти?

– Боюсь, что никуда, мэм. Подполковник Медина в госпитале, разве вам не сказали?

– Я знаю. Там я уже была. Я к тебе. Ну, чего сразу скис?

Пришлось проводить бабулю к себе в квартиру. Она без лишнего стеснения прошла в комнату, сдвинула разложенные карты на край стола, освобождая место для сумки, из которой с торжественным видом извлекла что-то маленькое, завёрнутое в салфетку.

– Ты спас жизнь моему мальчику. А эти упыри сверху тебя не наградили. Это несправедливо.

– Я нарушил устав. Хорошо – не наказали, – ухмыльнулся Винтерсблад.

– Это несправедливо, – с нажимом повторила женщина.

Она развернула салфетку, взяла ладонь полковника и ловко надела на его палец наградной перстень с вензелем.