Деньги для путан

Она частила словами, много нечленораздельного, и это звучало куда внятней и выразительней слов и вызывало ответную боль. Вотуш застал себя на том, что его занимает не боль души, но перепады голоса этой переполненной страхом женщины и частые перемены в ее лице. И все это взывает к мысли постороннего, безучастного наблюдателя. Вот, мол, много человечку дано: и личико, и фактура и полётность голоса. Она могла бы играть в театре или вести программу на телевидении. И тут же горькая улыбка: Ксана была бы заметной, известной в городе звездой, но две квартиры, наряды и легкую трату денег она себе позволить не могла бы. Со страхом улавливал, что молодая женщина психически совместима с ним. Она вводит мужика в свою жизнь, делает приятелем, а вернее – жилеткой, в которую хорошо всплакнуть. Только ему нужна безгласная любовница, и не более, как на час. Он рад бы коллизии, какую видел в старом зарубежном фильме. Там поздним вечером к холостяку приходила аппетитная дамочка. Они, как сомнамбулы, молча предавались любовным утехам. За полночь дамочка уходила – ни здравствуй, ни прощай. И это было впечатляюще, про такое мечтают десять из десяти продуктивных мужчин.

Долго плавать в эмпиреях на свидании не дадут. Над ухом легкое дыхание и по-деловому звучит команда Ксаны:

– Снимай портки. Или тебе помочь?

Смена настроения в девушке огорошила Вотуша. Пробуя смягчить переходы, он коснулся ее плеча:

– А ты загорела!

– Выходной провела на море. Наняла водилу – туда утром, обратно вечером. Тысяча триста деревяшек…

О такой роскоши в провинции и мечтать не могут ведущие телевидения и примы театров, – подумал он и невольно хохотнут.

– Ты что? Я что-то не так сказала? Прости. – Это она говорит в спешке, слишком заурядно, по деловому похлопывая Радия по ягодице. В памяти всплыла конюшня и конюший, вошедший к любимому мерину. Да ладнл: джентльменыв Англии нежно обзывают своих любимых лошадками.

– Да нет, все так. И спасибо тебе за искренность.

Она поняла по-своему:

– В нашем деле бесстыдство и есть искренность. Без такой искренности клиента не привадишь.

Ксана переключила какой-то тумблер внутри себя. Совсем другим человеком она двумя пальчиками сворачивала с него плавки, теплой ладошкой толкала в грудь:

– Ложись. – И совсем весело, вполголоса воскликнула: – Аттракцион «наездница»!

Было хорошо, хорошо до оргазма. Даже под душем и при одевании. Потом стало плохо. Ксане позвонил очередной клиент, видимо, еще не посещавший ее, видимо, расспрашивал про виды услуг, про цену и явно нагрубил под конец. Ответила она в трубку зычно и захлебываясь, не стесняясь присутствием солидного человека и забыв недавние ласковые и вдохновенные слова:

– Ты!.. Пошел ты на хуй, мурло!

Она швырнула телефон так, словно вся горечь теснилась в этом крохотном японском изделии. Голенькая и неаппетитная, она шлепнулась рядом на растоптанный диван и прилипла мокрым взглядом к его глазам, видела в нем доверенное лицо, друга, родственника. На сию минуту другого такого у нее не было. Говорила, изливала желч:

– Пришел один повторно. Я помнила его тихие речи, чопорность, как он загодя, без напоминания положил сотенные на тумбочку, как аккуратно снимал и ровнял по складке брюки, как позволял мне править бал… А во второй приход бросился с порога в объятия. Я обрадовалась: вот он постоянный. А этот постоянный насытился и так же аккуратно оделся, как в первый раз разделся. И вдруг стал совать руки по своим карманам, потом хлопать себя и по бедрам и по ягодицам.

– Ба, забыл кошелек дома! – излишне простодушно ахнул.

Я смутилась: что тут скажешь?

– Принесете в следующий раз.

Минул год, следующего раза не случилось… А то позвонил крепкий баритончик: нашел, мол, меня в интернете, понравились, мол. Дала адрес. Пришел. Рослый и в форме сержанта милиции.

– Не смущайся, подруга. К делу.

Я старалась не смущаться. Когда-то у меня был даже вождь районного масштаба. А этот справил свою подлую нужду и положил не на тумбочку, а на тот вон столик… протокол.

– Гони штраф за проституцию.

Я озверела:

– Проституток у нас не штрафуют. Про сутенеров и сводней есть статья, Я грамотная…

Он оказался зверем покрупнее меня, поднаторел на поборах, он хохотал:

– Не заплатишь, я устрою крах твоему бизнесу!

И нагло показал, что протокол на столе вовсе и не протокол – какая-то выписка про материальные траты… Запугал меня, грозил избить. Потребовал полтысячи. У меня на тот случай, в межсезонье, при себе было две сотни. Я на нем планировала приработать. Отдала…

Она еще и еще сыпала пестрые эпизоды из своей трудовой биографии. И все приближалась к нему и буквально и душевно. И чем больше проникался Вотуш ее перипетиями, чем нужнее он ей был как отдушина, тем глубже сам чувствовал неприязнь к девушке. Даже отодвинулся, излишне резко и бестактно. Чтобы замять неловкость, принялся одеваться:

– Мой час исчерпан… Мне на службу…

Уже в транспорте, смакуя и обдумывая свидание, Вотуш повторно решил не ходить больше к Ксане. Да и к любой другой путанее. Все соблазненные, отчаявшиеся, сексапильные… блондинки, брюнетки, шатенки, – все они, даже вышедшие из интеллигентных семей, вскоре делаются Ксанами. И делают их мужчины…

4

Нравственность в душе Вотуша царила две недели. За приработком не гонялся, всю наличность отдавал супруге. И размышлял, корил себя за двуличие. Публично старик красиво пишет о людях со стержнем, а исподтишка крушит Заповеди Исхода по своему усмотрению. В оправдание повторял строки:

Не беда, что Янус был двулик,
в общем-то он жизнь достойно прожил.
Пусть он был одним лицом ничтожен,
но зато другим лицом велик…

В третью неделю горячие угли подступили к причинным местам чувствительно. Таков темперамент мужика. Кому-то дан глубокий ум, кто-то исповедует физический труд и поднимает штангу в триста килограммов, а тут – самая пошлая забава. И надо же Господу было свести его с опрятной, хлебосольной, общительной женщиной, но с неприемлемым для Радия хобби – лечением от всех болезней и всеми способами, даже воздержанием. В наказание ему за грехи предков, что ли!

Память для Радия Вотуша не благо, но бич. Сколько он себя сознает, он все помнит. И хорошее и плохое. Для хорошего наша планета мало оборудована, потому душа в сторонке от людей постоянно скулила. А так как мужику выпала профессия лицедея, то физиономию приходилось носить придурковатую, поворачивать на смешок все, на что озабоченный куском хлеба гражданин обратит его внимание. Многим такой мужик нравился, особенно пожилым соседкам. Им он расточал вычитанные, услышанные, придуманные комплименты, каждую уверял, что она для него радость, не встреченная во время. Люди просвещенные настораживались и даже побаивались Афоныча, разумно полагая, что сверху светятся люди, как правило, темные изнутри. Такое суждение – через чур, но что-то в нем есть.

Давным-давно злая память затеяла с ним игру: стенка на стенку. У Порошина права и деньги, у Вотуша память и лицемение.

Биографическая справка. Сорок лет назад из потерянного в пригородном дворике яйца вылупился низкорослый, лобастый и осмысленный курчонок, мальчик. Рос в школе и на малом ипподроме, учился в местном педагогическом институте. И вдруг принялся писать патриотические стихи – для стенгазеты. На один из таких шедевров Вотуш наткнулся в тот несчастливый день, когда ему, Афонычу, нужен был паровоз для сценической композиции, продажной, «датской», то есть, ко Дню освобождения города.

Артисты на два голоса с чувством прочли стихи студента. Газета переоценила их и опубликовала. Слава пришла к студенту Прошину. А он оказался парень не промах, да к тому же талантлив. Писал много, отделывал мысль и строку дотошно, и показывал дюжим людям только готовое.

Показывал и Вотушу. А этот при следующей встрече по памяти, да со взболтанным чувством воспроизводил поэту его детища. Пока Прошин не «вышел в люди», – а вышел он через комсомол, стал инструктором областного комитета, потом через компартию, стал редактором городской газеты, – пока можно было свысока похлопывать стихотворца по плечу. Далее пришлось высокому Радию смотреть на невысоклика Вадимыча снизу вверх.

В комсомоле парень научился пить. Как же без этого на широких мероприятиях в колхозах и на заводах – традиция. Парень даже лечился и, говорят, стал пить меньше и втихую. Сотрудники не наблюдали, а семья страдала. И тут стало понятным, что Вотуш и Прошин дышат разным составом воздуха. Радий Афоныч – беспартийный фрондер, публикует свои взгляды и за такого его держит город, многое прощает как слободскому дурачку и единственному прозаику в тощей провинции;, а Вадим Прошин коммунист и карьерист: истинную свою поэзию припрятывает, а парадную публикует. И газету редактирует глазами от властей предержащих, по-простому: одолженными у Серка.

Внутренний, подсознательный раскол между прозаиком от сохи и поэтом из пригорода произошел в силу заурядной коллизии.

Чтобы утвердить Прошина главным редактором, партия послала его в столицу на два года, в высшую партийную школу. Перед отъездом молодой специалист крепко поссорился с женой. Даже согласился на развод. Минул месяц, второй. По городу зашелестели слухи: Алина Прошина погуливает.

Завсегдатай форумов, выставок, газет и спектаклей, Вотуш чутким ухом слушал жизнь литературной, журналистской, театральной богемы. Его уши – губка, а мозги – сейф. Он знал все и про всех, одним рассказывал о других, зато от сих, других, получал пикантные сведения о первых. Ухитрялся носить звание первого городского сплетника, и ни разу не был бит.

Как-то перед премьерой, в театральной брехаловке говоили о Прошине, а попутно и об Але. Резюме: тихоня и блюститель нравов Вадим Прошин бурно скандалил с супругой. Уезжая в столицу, спровоцировал ее подавать документы на развод. Еще пару дней спустя, за кружкой пива, разбитной корреспондент говорил своему вялому и глухо озабоченному коллеге::

– Ты кукожишься потому, что постишься. Зайди к Але. Вариант беспроигрышный. Она отмоет тебя, согреет твою кукожицу, и спасибо скажет.

В ином случае Вотуш пропустил бы реплику мимо ушей. Но в те дни супруга уже начинала отлучать его от титьки, и он тоже постился. К тому же в нем жил интерес к коллизиям Прошина и его половинки, а та обязательно поделится с давним, хоть и шапочным, знакомым. Да вообще, иногда один нечистый знает, что и куда ведет раба Божия. Радий позвонил Але вроде бы справиться, как там ее карьерист в столице?