Живой мертвец

Брыков вспыхнул и поднял руку для удара.

– С кем говоришь ты! – воскликнул он.

– С дворовым! – грубо ответил смотритель и, зорко осмотрев Брыкова, прибавил: – А может, и того хуже!

Семен Павлович невольно отшатнулся и замолчал.

– Ты уж оставь их, батюшка, – шепнул ему Сидор, – смотри, еще в беду попадешь.

Брыков, смущенный, вернулся в комнату и решил терпеливо ждать.

Смотритель в злобной радости заставил его прождать часов шесть и наконец отпустил, предварительно ворча:

– Всякая челядь еще командовать хочет! Жирно будет!

И так было почти на каждой станции. Едва смотритель заглядывал в подорожную, как тотчас менял свое обращение.

Это несказанно мучило Брыкова, воспитанного в тогдашних традициях богатого дворянства. Сколько раз он расправлялся с этим народом нагайкой, и вдруг они с презрением шельмуют его как крепостного.

Но случалось, что иной смотритель, пораженный несоответствием его манер и замашек с подорожной и еще более отношением к нему Сидора, начинал чинить ему допрос, расспрашивая о его господах, прошлом и его надобностях в Петербурге.

Это бывало еще мучительнее для Брыкова. Он не раз попался бы или затеял шумную историю, если бы не его старый слуга, который искусно выручал его из этих неприятностей. Он сам вступал в беседу со» следователем» и ловко отвечал на его вопросы, а по дороге обыкновенно наставлял Брыкова.

– Нешто так можно? – говорил он с укором. – Теперь, чем к Петербургу ближе, тем все опасливей, а вы ишь так и рвете. А вдруг иной скажет: «Доложу?ка я исправнику! Какой такой дворовый?»

– И лучше! Я просто глупость сделал, что так поехал.

– А?то как иначе? Мертвецом?

– Мертвецом!

– Да нас тогда в кандалы закуют, вот что. Нешто кто поверит, что это вы и есть мертвец?то! И – их, батюшка! Говорите вы неподобное. Нет, уж вы, батюшка, смиритесь!

И Семен Павлович смирялся, дожидаясь на станциях иногда целыми днями потому только, что смотритель боялся приезда более важных лиц, чем простой дворовый, и удерживал для них лошадей.

Нередко случалось, что на глазах Брыкова разбирали все тройки. Какой?нибудь помещик, купец, не говоря уже о военных, – все получали лошадей раньше его. Он злился, бессильно сжимал кулаки и… поневоле терпел.

На одной из станций, уже переехав Тверь, Брыков дожидался лошадей, как вдруг к конторе лихо подкатила тройка, и из коляски быстро выскочил высокий, смуглый, красивый офицер.

– Лошадей! – отрывисто приказал он.

Смотритель поклонился чуть не до земли и развел руками.

– Не велите казнить, ваше благородие, ни одной лошадки свободной нет. Все в разгоне!

Офицер ответил обычным ругательством и вошел в комнату. Увидев Брыкова, он окинул его быстрым взглядом и, видимо довольный осмотром, поклонился ему.

Брыков, зная по опыту, как опасны для него теперь знакомства, ответил учтиво, но холодно и поднялся выйти из горницы, как вдруг офицер сказал ему мягким голосом:

– А позвольте узнать, сударь, не служили ли вы в Москве в военной службе?

Семен Павлович вздрогнул, но тотчас оправился.

– Изволите ошибаться, – ответил он, – я – дворовый человек дворянина Ермолина!

Офицер изумленно взглянул и смущенно произнес: «Никогда не поверил бы!», а потом позвал к себе слуг, двух коренастых малороссов, и велел им подать себе на стол закуску и самовар. Те быстро исполнили его приказания. Офицер сел за стол и с открытым лицом обратился к Брыкову.

– Не откажись, милый человек, разделить со мною хлеб – соль! – сказал он. – Хоть ты и дворовый, но сдается мне, что?то не так это! Ну, да мне все равно! – быстро произнес он, заметя смущение Брыкова. – Я только ради компании! Милости просим!

Семену Павловичу нельзя было отказаться, и он сел с офицером. Что?то знакомое показалось ему в чертах последнего, но он не мог припомнить, где и когда видел его.

Офицер радушно угостил его, и вскоре между ними завязалась непринужденная беседа. Брыков боялся говорить о себе и больше говорил о Ермолине, как о своем господине, и о драгунском полке, а офицер рассказывал ему, как был в Киеве, видел родной дом, ездил по своим имениям. Брыков чувствовал, что этот офицер представлял собою какое?то влиятельное лицо.

– Тройка заложена! – доложил смотритель, спустя добрых три часа.

Офицер встал, протянул Брыкову руку и, смеясь, сказал:

– Теперь меня не обманете! Вы – барин, а не дворовый! Ну, да мне ваших тайн не надо!..

Брыков смутился и что?то невнятно пробормотал.

– Ну, ну! – ответил офицер. – Всего доброго! В Петербурге, может быть, свидимся! – И, кивнув Брыкову, он вышел из горницы.

– Кто это? – спросил Семен Павлович, когда тройка отъехала.

Смотритель, пожав плечами, ответил:

– Офицер! Полковник Грузинов.

– Грузинов! – воскликнул Брыков и с досадой хлопнул себя по лбу.

Грузинов! Этот фаворит императора, который неразлучен с ним, который спит в одной спальне с ним! И как он не узнал раньше его имени. Был такой случай, и он упустил его!

– Ах, Сидор, Сидор, – сказал он, когда они поехали дальше, – ты шепнул бы мне только!

– А я почем знал?то? Офицер, офицер и есть. Мало ли их я перевидал! А тужить вам, сударь, нечего. Приедете в Петербург и к нему!

– Ну, там он совсем иным будет, чем в дороге.

От станции Валдай уже начал чувствоваться Петербург. Смотрители станций все были до крайности напряжены. То и дело встречались быстро несшиеся из Петербурга фельдъегерские тройки. Лошади все в пене распластывались от бега; легкий тарантас метался из стороны в сторону, и в нем, полуприподнявшись, находился лихой фельдъегерь, который должен был так мчаться с каким?нибудь царским приказом, может, неделю, другую и, не медля, вернуться назад. Случалось по дороге встречать и крытые повозки с солдатами на облучке. Брыков бледнел, видя их. Он знал, что это везут обреченных на ссылку, обреченных иногда за пустое слово, за неловкий шаг.

«Вдруг и меня так?» – мелькало у него в уме, и он дрожал от страха.

– Колпино! А там Петербург! – сказал однажды Сидор. – Ну, помоги Господи! – И он широко перекрестился.

Семен Павлович невольно последовал его примеру. Последний перегон. Три станции – и он будет в столице хлопотать о своей участи. Кони мчались, а он лежал, откинувшись, в коляске и шептал про себя молитвы. Петербург был уже в десяти верстах.

XIV