– Ты очень серьёзно рассказываешь. Остановись, – проговорил я и, отняв руки, сцепил на них пальцы. – Проклятие, проклятие.
– Но я не хочу никаких проклятий.
– Да кто их хочет?
– У меня есть одна мечта.
– О чём ты мечтаешь?
– Я настоящий мечтатель, – сказал Марк с гордостью. – И я мечтаю о том, чтобы исцелять людей своей музыкой. Не смейся надо мной.
– Мне совсем не смешно.
– Почему ты не поворачиваешься? Улыбаешься, считаешь меня глупым? Если так, то я обижусь. Представляешь, я написал маленький отрывок, а уже хвастаюсь перед тобой. Наверное, это неправильно.
Я обернулся. Сердце у меня ныло. Марк, удивившись, отпрянул назад.
– Что… ты плакал? Что случилось?
– Ничего. Мне грустно и тепло.
– Бедняжка, – прошептал он сдавленно.
– Вот, что делает твоя музыка. А ты ещё почему-то не уверен в себе.
Марк выпрямил руки и рассеянно уставился на них. Они чудились ему странными, чужими.
– Существуют позитивные практики. Музыка залечивает душевные раны. Не знаю точно, как она действует на тело. Не затянется же порез быстрее от мелодии. Если бы я спасал людей, то был бы по-настоящему счастлив.
– Как же проклятие?
– Да в том-то и дело. Если я умру, то кого смогу спасти? А ведь я люблю, когда люди улыбаются.
– Ты справишься, – сказал я и улыбнулся дружески.
– Ты сделал это специально?
– Я сделал это нарочно. Почему же у вас стоит пианино на самом видном месте? Родители бы его давно убрали.
– Я попросил оставить, потому что мне его жалко. Сказал, что не стану упражняться.
– Но ты продолжаешь играть?
– Когда их не бывает дома, очень редко. Кстати!.. Подожди минутку.
Марк скрылся на втором этаже, а я подвинулся вплотную к инструменту и попробовал сыграть.
Пианино издавало ряд нестройных звуков, и я ничего путного не мог с ним поделать.
Марк принёс разноцветные полные тетради и спросил ласково:
– Хочешь научиться?
– Я просто баловался. Мне уже нельзя побаловаться?
– Можно, конечно. Какое у тебя было выражение!
– А что с ним было?
– Да так, ничего угрюмого. Чисто детское любопытство.
Марк положил тетради на корявую тумбу, подошёл к пианино и начал нежно касаться белоснежных клавиш. Он показал, куда мне можно нажимать. Я присоединился к нему, и мы достойно проиграли вдвоём грустную плавную мелодию, во всех смыслах совершенную. Марк прекрасно знал ноты, хотя и был самоучкой.
– Ха-ха-ха! – засмеялся он одобрительно.
– Я ничто в музыке.
– По крайней мере, ты забавное ничто. Мне нравится, что ты открыт к экспериментам и пробуешься в чём-то новом.
– Кажется, меня и самого это радует. Покажи тетради.
Он с упоением рассказал о не до конца сочинённой музыке. Я пришёл к однозначному выводу по поводу его серьёзного увлечения и сказал шёпотом, уверенный в словах, как никогда прежде:
– Ты будешь исцелять людей.
Глава четвёртая
ЗИМА
В середине декабря уроки физкультуры стали проходить на большом катке, расстилавшемся за школой. Мы с Алиной любили скользить на льду в фигурных коньках и ловить вязаными рукавицами серебристые снежинки. Перед выходом на мороз я плотно кутался большим шарфом, чтобы изрядно не продрогнуть. Марк страшился льда и всех весёлых забав, которые были связаны с катанием. Пока жгучий ветер обдавал наши красные довольные лица, он присаживался на дощатую скамейку, вынесенную из зала, и скучал, стряхивая с плеч искрящийся снежок. Он дружески говорил с учителем, когда тот присоединялся к нему и ужасно смущался, что не умел ездить по катку.
Алина с отцом уехали в субботу на хоккейную базу.
В тот же день я гостил у Марка, хлебал горячий травяной чай с душистым абрикосовым вареньем. Пар исходил от пузатой чашки лёгкими бледными полосами.
Тени летали вокруг пианино и громко шептались.
– Так ты хочешь научиться?
Марк произнёс в напряжении, сковавшем тело:
– Очень. Но как?
– Это не тяжело. Пойдём.
Он поставил цветастый чайник на столешницу возле мыльной мойки и вновь сел на стульчик, обтянутый мягкой тканью. Вода мерно текла из крана редкими блестящими каплями.
– Сейчас? Как? Мне ещё чашечки мыть.