Королевство Теней

– Кажется, я немного отвлёкся, – признался я виновато.

– На что? Хорошо, неважно. Я не в обиде. Зато размялся, – проговорил он огорчённо.

Я всё равно поблагодарил его за игру. Мы попрощались, когда вернулась Ольга Николаевна. Всё же, я сильно обидел Снежкина.

По прошествии шести игр на пианино Марк почти привык к моему обществу. Я был достаточно пытлив и любил задавать вопросы. Мы ежедневно посещали библиотеку, находили там изрядно обшарпанные книги и, утопая в густом ковре, читали с выражением по абзацу под бледной лампой. Марк читал невдумчиво на животе и, передавая томик мне, поворачивался на широкую спину и размётывал нелепо руки. Набросанные угольным карандашом и пастелью рисунки, которые я приносил, доставляли ему несказанное удовольствие. Он прищуривался, вертел листы и озадаченно рассматривал их, как видный живописец, обладающий солидным опытом.

Радость творчества тесно сблизила нас.

Глава третья

ВДОХНОВЛЁННЫЕ КЛАВИШАМИ

Впервые я навестил Снежкина на осенних каникулах. Я познакомил его с мамой, как закончилась первая четверть, и она, к удивлению, оказав радушный приём гостю, вскоре пустила меня к нему на целый день.

Дом, в котором жил Марк, вырастал одиноко на отшибе коттеджного посёлка. С одной стороны проходил извилистый путь к добротным бревенчатым домам, а с другой темнел бескрайний лес с его разнообразными обитателями. Он был особенно сумрачен и глух в ноябре, когда с деревьев осыпались сочные краски, и торчащие травы поникли под серым безликим небом.

Мне представился случай пообщаться с родителями Снежкина.

Отец его был человеком необычайно серьёзным и любезным. Сергей показал собрание рукописных сочинений на древнегреческом языке и коллекцию быстроходных кораблей, выставленных на всеобщее обозрение по закупоренным бутылкам. Он сыпал беспрерывно устаревшими терминами, а я кивал энергично, любуясь полотняными треугольными парусами.

(Что же это за корабли без пиратов и награбленного золота?)

Несколько раз я упомянул Чёрное море, на котором отдыхал в детстве.

Я купался подолгу с мамой, в то время как папа жарил мясо на берегу. Насыщенный запах костра, чеснока и красного перца доносился до прозрачной воды. Папа готовил изумительно, как шеф-повар.

Сергей любопытствовал и намеренно смущал меня странными вопросами. Я спросил, почему он настойчиво интересуется моим прошлым. Он ответил, что бывает чересчур назойливым и бестактным, но только потому, что беспокоится за сына. Я понимал его отцовские чувства и, конечно же, принимал их.

Мы обедали ровно в двенадцать. Марк отчего-то избегал разговоров и казался скрытнее, чем обычно. Когда его мать сварила кофе с сахаром, он вышел из-за стола и уединился в своей комнате.

– Что с ним?

– Наверное, плохое настроение. Оно у него легко портится, – сказала Татьяна и убрала тёмные кудри с лица.

– У меня тоже. Он на вас злится?

– Да не за что! Если только не обиделся на какую-нибудь мелочь.

– А вы давно живёте в посёлке? – спросил я, сменив резко тему.

– Два с лишком года. Марк не хотел переезжать. Он мечтал остаться в городе, чтобы не расставаться со школьными друзьями.

– Покажусь вам сейчас невежливым, но зачем вы переехали? – спросил я и выпил нелюбимый горячий кофе. Мне совершенно не хотелось расстраивать хозяйку.

– Серёжа ушёл с работы. К тому же, мы всегда хотели купить дом, да вот только не предоставлялось удобного случая, – сказала Татьяна и сняла опрятный передничек с карманом.

– У вас, наверное, была интересная профессия?

– Я был юристом, – ответил Сергей. – В работе я нашёл призвание, разъезжал всюду. Учился, правда, без передышки, но это было ожидаемо с самого начала.

– Надеюсь, Маркуша отыщет своё место, – проговорила Татьяна.

– И ушли вы, наверное, потому что осознали, как ошиблись?

Сергей хмыкнул, а я занервничал. Неизвестно, что мог сделать со мной этот крупный мужчина с рубцами под закатанными рукавами и с белым шрамом, уродливо пересекающим покатый лоб, если бы рядом не была приземистая и хорошенькая Татьяна, чья улыбка действовала успокаивающе на усталые нервы. Марк поразительно походил на неё. Сыновья довольно часто напоминают матерей как внешним видом, так и характером.

– Ты прав, я начал с чистого листа. Бывали, конечно, проблемы, но у кого их нет, а?

– Понимаю, что для вас я чужой, и не имею права затрагивать личные темы… Просто вы хорошие люди. И мне нравится Марк.

Татьяна допила кофе.

– Он чуткий и застенчивый мальчик, – сказала она с нежностью.

Её безграничная нежность согрела меня.

Я больше не говорил с недоверчивым Сергеем и общался только с Татьяной.

К трём часам они уехали в город. Я отдыхал в просторной гостиной и слышал, как тоскливо завывал ветер. Из окна доносилось глухое ворчание леса, но я намеренно притворялся, что не замечаю его, и наслаждался музыкой по памяти. После я ушёл исследовать дом, остановился на душном чердаке с плохо заколоченным круглым оконцем, которое выходило на задний двор. Я перебрал громоздкие коробки, обмотанные скотчем, и поиграл с деревянной лошадью со стёртыми копытами, которые были золотыми.

Марк отправился за мной и сказал, что написал короткую мелодию. Мы заторопились вниз по длинной лестнице, перепрыгивая через ступеньки.

– Ты не отвернёшься? – спросил он, когда сел за чёрное раскрытое пианино.

Я был перед ним на синем табурете с каретной стяжкой.

– А что так?

– Я боюсь, что сгорблюсь, а мне нельзя, – ответил Марк.

– Тебе это мешает?

– Иначе я плохо сыграю, – произнёс он еле слышно. Раскидистые ветви елей скрипели по стеклу. – Не знаю, как играть для одного слушателя. В библиотеке были школьники и Ольга Николаевна. Я привык к ним.

– Тогда я сделаю, как ты просишь. Уже отвернулся.

Он прикоснулся к клавишам, и у меня быстро хлынули блаженные слёзы. Я плакал без прерывистых всхлипов, казалось, целую вечность, бледнея и краснея от простодушной откровенности Снежкина, густая тень которого бесшумно двигалась по виноградным узорам вышитого ковра. Меня опьянила полнота непривычных головокружительных ощущений. Я прикрыл лицо ладонями и обмяк на табурете, точно тряпичная кукла.

Бессонные тучи отяжелели. В укромном садике с каменной дорожкой и с обломанной низкорослой яблоней захлестал дождь. Я был не прочь освежиться под ним.

Марк закончил мелодию и потянулся к моему напряжённому плечу. Я сердито оттолкнул его узловатой лапой, чтобы он не видел, как глубоко растрогал меня. Он вздохнул с досадой.

– Родители не запрещали ничего. Дело в пианино. Оно опасно для меня и моей жизни. А я пустой, я не могу жить без него.

– О чём ты?

– Понимаешь, все мои предки, которые придумывали музыку, погибали по неочевидным причинам. И смерть наступала после того, как они становились известными. Пусть даже в узких кругах. Прадед задохнулся, когда дул в кларнет, его старшего брата проткнули его же скрипичным смычком. У бабушки остановилось сердце возле рояля после выступления на первом домашнем концерте. Сердце у неё было абсолютно здоровым. Я не верю в проклятия. Мне кажется, что их не существует. Но что делать, если это правда? Я уехал с конкурса, но сказал маме, что готовил со всеми кабинет ко дню рождения классной. Хорошо, что она не звонила Ирине Петровне и не поздравляла её. А не то бы кранты!