В голове

– Ты, пожалуйста, не злись на Колю. Он не прав был, что спорить с тобой полез.

– Мне делать больше нечего – злиться на Колю. Он парень неплохой, только слишком сам себе нравится. Это может для него плохо кончиться.

– Коля из всех наших самый умный, на самом деле. Не в плане общения, тут он иногда перегибает, – Никита ковырял пальцем стенку, не спеша уходить.

– Никит, правильно общаться с людьми намного важнее, чем быть академически способным.

– Прогибаться под всех что ли? – поморщился мальчик.

– Нет, зачем же. «Правильное» общение в первую очередь подразумевает воспитанность. Мне казалось, мы с тобой об этом еще в детском садике говорили – здороваться и прощаться со всеми, слова «спасибо» и «пожалуйста» говорить.

– Так Коля же поздоровался, – возмутился Никита.

– Да при чем тут Коля! – Терентьев закурил. – Ладно, раз уж ты про Колю заговорил, то, как, по-твоему, вежливо ли спорить со старшими? Тем более, когда ты в гостях у этого человека?

– То есть спорить нужно, когда не ты в гостях у человека, а когда он у тебя в гостях?

– Во-первых, со старшими лучше вообще не спорить, по определению. Во-вторых, если и спорить, то на нейтральной территории.

Терентьев согласился взяться за написание сценария. Пришло лето, не жаркое и не холодное – самое обычное лето для умеренных широт. Наступил август. Вечером зазвонил телефон.

– Мишенька, – звонила мать, – Андрея Макаровича только что скорая увезла, отравление. Я бы с ними поехала, но чувствую себя плохо. Съездишь к нему в больницу?

Последние годы Макарыч часто попадал в больницу с отравлением. Травился он исключительно алкоголем, но каждый раз выкарабкивался и снова запивал. В нем сидела какая-то непонятная Михаилу сила духа. Правда, в последнее время он все меньше и меньше говорил, голос его стал тихим, а встать с кровати утром было все сложнее, но ведь и не мальчик уже был.

– Съезжу, мама, обязательно съезжу. Завтра с утра и поеду.

– Как с утра?

– Мама, он не первый раз в больницу попадает. Зачем мне сейчас ехать? Они ему там желудок пока промоют, пока он в себя придет – глядишь, утро настанет. Тут я и приеду.

– Миша, нехорошо это. Он же там совсем один.

– Мама, там врачи. И потом, в последний раз я тоже не в тот же день, а на следующий приехал. Ничего же, все в порядке было.

– В прошлый раз ты в тот же день не приехал, потому что в тот день был еще в командировке. Миша, я тебя прошу…

– Я тебя тоже прошу. Поеду завтра.

Ночью Макарыча не стало. Он ушел, не придя в сознание.

«Почему, – думал Михаил, покидая больницу, – я чувствую себя виноватым? Он прожил долгую жизнь, для инвалида войны – невообразимо долгую. Тем более учитывая, сколько он пил. Я виноват, что ли, что он пил? Если бы не пил, прожил бы, может, еще дольше. А может и нет. В чем я виноват? Что не приехал ночью? Он был не в сознании, легче от моего присутствия ему бы не было. Или было бы? Вообще я ведь не его дочь. Когда она в последний раз к отцу приезжала? Лет пять назад, должно быть. С внучкой его. Смышленый ребенок. Старика испугалась. Жалеть потом будет, что многое не спросила. Или не будет? Я вот зря не спросил. А ответил бы он? Макарыч о войне говорить не любил. Умный потому, что. Был».

На похоронах дождь лил стеной. Казалось, мрачное серое небо оплакивало своего седого товарища. Бегал возле гроба священник, пришедший по просьбе дочери Беляева. Пахло чем-то, от чего Терентьеву стало нехорошо.

«Зачем священник? Макарыч же был атеистом».

Беляева похоронили рядом с его женой и родителями, на Донском кладбище. Когда Терентьевы вышли на улицу, небо тряхнуло разрядом молнии, и тут же дождь стих.

– Вот и все, – сказал Михаил и закрыл зонт.

***

Девяностые сменились нулевыми. Двадцатый век – двадцать первым. Менялись цифры, паспорта, машины, мода, но не люди. Литература стала более женственной. Развивался интернет, появлялись социальные сети и новые платформы. В 2008м начался экономический кризис, продолжившийся до 2012го. В 2012м же люди с нездоровой долей азарта ожидали конец света.

У Михаила Петрович Терентьева все было прекрасно. Его звали экспертом на множество передач, посвященных в основном проблемам современных подростков. Он ходил на приемы и мероприятия, куда его звали некогда юные, а теперь сильно выросшие высокопоставленные поклонники. Они с уважением жали Терентьеву руку, заглядывали в глаза и говорили: «Рады, что вы никуда не пропадаете». И, будем честны, эти слова, произнесенные вслух при море свидетелей, играли определенную роль в том, что Терентьев никуда не пропадал. Впрочем, сам же Михаил Петрович был безоговорочно убежден в том, что порох в пороховницах у него еще остался, и зовут его везде потому, что людям его мнение совершенно необходимо. Он недолюбливал интернет, считая его рассадником грязи и пошлости, и в компьютере пользовался только текстовыми процессорами. Он ругал сына, за то, что тот позволял внучке Симе играть с размалеванными куклами.

И все же отчего-то на душе у Терентьева было неспокойно. Надя и Валя, вернувшаяся с маленькой дочкой после смерти матери в Москву, говорили, что он просто устал и нужно поехать куда-нибудь отдохнуть. Сын говорил, что нужно сходить к врачу, потому что возраст – не шутки. Внучка говорила, что надо просто сходить за мороженным. Всех, кроме внучки, Терентьев посылал и шел с ней в кафе, попутно рассказывая, что в его юности пломбир был вкуснее – не такой приторно-сладкий и более нежный. Сима кивала, соглашалась и просила к мороженому еще кока-колу. Он покупал.

Михаил Сергеевич работал над новой книгой в своем кабинете. Раздался звонок телефона. Надя ушла в магазин, так что пришлось подойти.

– Слушаю.

– Это Михаил Сергеевич Терентьев? Вас беспокоит корреспондент телеканала «Туча», Марина Никанорова.

– Да, это я.

– В последнее время на интернет-форумах распространилось мнение, что вы исписались и никому не интересны. Как вы можете прокомментировать это?

– Что я должен комментировать? – раздраженно уточнил Терентьев. – Мнение?

– Да, – то ли не заметила, то ли сделала вид что не заметила подвоха корреспондент.

– Каждый может думать, что ему хочется. С их мнением я не согласен. Думаю, меня бы не приглашали на такое количество телепередач, не будь я людям интересен. Еще вопросы? Мне, знаете ли, надо идти над книгой работать, хоть я и, по вашим словам, исписался.

– А как называется ваша новая книга?

– Эту информацию я не могу разглашать. Всего хорошего, – он повесил трубку. Новая книга называлась «Снова в космосе», и в ней Саша, Дуня и Комета боролись с интернетом и гаджетами, поработившими некую планету.

Еще Терентьев участвовал в написании сценария к фильму о Великой отечественной войне. Сюжет еще был в процессе обсуждения, вносить изменения было можно и нужно. В этот момент Михаилу Сергеевичу пришла в голову идея. Он обратился к своему соавтору, режиссеру фильма:

– Слушай, Андрюш, а что, если мы в фильм введем еще одного персонажа, у которого был реальный прототип?

– Что за человек?

– Сосед мой был по коммуналке. Хороший мужик, переводчик с чешского. В Сталинграде ногу потерял. Пил, правда, много, но кто тогда не пил?

– Пил – это хорошо. Давай добавим. Как, говоришь, его звали?

– Макарыч. То есть, Андрей Макарович Беляев.

– Тезка, значит. Ладно, был Беляев – станет Черновым.

Терентьев довольно откинулся на спинку кресла. Может быть теперь, когда он увековечит память о Макарыче, ему станет легче на душе? Он не подпускал к себе мысли о том, хотел ли бы этого Макарыч, да мысль эта и не смогла бы подобраться – слишком мощную защиту вокруг своего сознания возвел Терентьев.

В процессе написания сценария персонаж Чернова изменялся и искажался. Из тихого уравновешенного переводчика, начавшего пить уже после потери ноги, герой оказался алкоголиком, готовым за бутылку и в плен сдаться, и голыми руками человека задушить. Ногу свою он терял, собственно, потому что по пьяни с палкой на перевес побежал на врага. Стоит отметить, что советские солдаты по сюжету фильма в целом вели себя непристойно и добродетелью не отличались. Фашисты на их фоне выглядели мирно и даже несколько забито.

– Зачем это? – в недоумении обращался Терентьев к режиссеру.