Сказка с (не)счастливым концом(?)

– Ну не знаю… Мог бы сделать меня покрасивее. И очки эти… – закокетничал Паша. В глубине души он, почему-то, ожидал увидеть нечто более… гротескное что ли, и сейчас в нем боролись два чувства: облегчение и легкое разочарование.

– Начнем процесс?

– Дай хоть я поем для начала! – Паша забрал из коридора тележку со снедью и затащил ее в апартаменты. – И потом, мне надо морально подготовиться. Вещи собрать, – он искал любую зацепку, чтобы оттянуть неприятный момент перевоплощения.

– Хорошо, с этим подождем. Нужно будет также изменить рисунок твоих отпечатков пальцев. Кстати, новые документы уже ждут тебя на вилле.

– Прелестно. А теперь не мешай, пожалуйста. Я хочу позавтракать в тишине, – немного резко ответил Паша, усаживаясь на широкий диван в гостиной. Аппетитные ароматы еды наполнили пространство и разожгли в нем неуемный голод. Напоминая себе есть помедленнее, Паша, тем не менее, подчистил содержимое больших тарелок всего лишь за десять минут. Акулий суп пришелся очень кстати, сняв остатки похмелья, а арбуз на гриле оказался просто божественным блюдом.

Поправив пошатнувшееся было равновесие духа, Паша пошел в гардеробную, чтобы собрать свой, значительно расширившийся в последнее время, скарб. Он знал, что не останется здесь навечно, а потому заранее позаботился о перевозке вещей, купив огромный чемодан модной некогда фирмы Луи Вюиттон. Сейчас эта компания по производству одежды и аксессуаров явно переживала не лучшие времена, но Паша, воспитанный на канале MTV с его навязчивой фешн-рекламой, был рад наконец-то позволить себе этот легендарный бренд.

Паша провел в гардеробной около часа, неторопливо и аккуратно складывая в чемодан нажитое за три недели имущество. Наконец, среди опустевших полок и вешалок остался лишь одиноко выглядящий костюм и рубашка, в которых он приехал в Дубай. Носки с трусами он давно уже выкинул, сменив на местные, и теперь лишь эти вещи связывали его с родиной. Паша сознательно оставлял костюм напоследок, раздумывая, не оставить ли его здесь, но теперь все же решил забрать с собой.

Первыми в чемодан отправились брюки, свернутые в небольшой валик. Затем Паша снял с вешалки пиджак и, сложив его вчетверо, собирался уже положить к остальным вещам, но тут из внутренностей пиджака на пол выпал измятый прямоугольник бумаги с нацарапанными на нем неровным почерком буквами, о котором Паша уже и думать забыл.

Узнавание молнией пронзило пашин мозг, и перед глазами возник нечеткий образ постаревшей матери, отдающей ему письмо. Паша споро нагнулся, поднимая конверт. Как он мог забыть про серегино послание? Впрочем, со всей катавасией тех дней, этот факт не выглядел совсем уж невероятным.

Вернувшись в гостиную, Паша вновь сел на диван, кончиком пальца вскрыл конверт по периметру, достав оттуда небольшой лист бумаги, с двух сторон заполненный убористым почерком Сереги, и начал читать.

«Привет, Паштет! Давно не виделись, дружище. Знаешь, у меня теперь уйма свободного времени… Решил, вот, тебе написать. Хорошо, что еще помню твой домашний адрес!

Говоришь, не давал мне его? Точно! Извини, но я выпросил твои координаты у одной знакомой девчонки с кафедры. Ирка, помнишь? Она имеет доступ к личным делам всех учащихся. Просто позвонил и уломал ее! Простишь ли ты мне этот маленький фокус? Я знаю, что ты как бы ушел из дома, и адрес этот – так себе зацепка, но другого варианта связаться с тобой, так уж вышло, у меня нет. Кто знает, возможно, ты и прочтешь это письмо?»

Паша улыбнулся. В этом был весь Серега. Шебутной и бесшабашный, он мог, что называется, влезть без мыла в задницу, а затем вылезти из носа жертвы. Не сказать, что они были близкими друзьями, но это не мешало Трямкину быть с Пашей, как и со многими другими окружающими его людьми, запанибрата. Их политические взгляды совпадали, и именно Серега вытаскивал Пашу на митинги против властей. Сам бы Паша наверняка не собрался с духом, предпочитая молчаливое неодобрение, тем более он имел перед глазами печальный пример своих деда и отца.

Однако, энергии Сереги хватало на десятерых, а спорить с ним было решительно невозможно. Проще было согласиться и дать вовлечь себя в очередную авантюру, надеясь лишь, что она обойдется не слишком дорого.

«Я вернулся в Клин. Живу с матерью. Это она помогла мне отправить письмо. Ты, наверное, не в курсе, но я только недавно освободился из колонии… Пострадал все-таки из-за этой долбанной политики, черт бы ее дрючил! Четыре года впаяли за «нанесение телесных повреждений законному представителю власти», ты представляешь? Четыре, мать их года! И это при том, что я только схватил того козла за куртку! Отсидел от звонка до звонка, УДО эти мрази мне не подписали. Я знаю, что это письмо может попасть не в те руки. У нас же теперь так делается. Хотя… моя старуха на почте работает, я тебе вроде бы рассказывал. Надеюсь, что она сможет отправить эту маляву каким-то особенным способом, чтоб без лишних глаз…

Ты спросишь, зачем я тебе пишу? Да черт его знает, братишка, черт его знает… Просто эта долбанная жизнь… Понимаешь… В общем, если будет время, можешь навестить меня, научу тебя чефир гонять, да по фене ботать, идет? Запоминай адресок: г. Клин, улица Крупской, чтоб ее, эту суку, пятнадцать. Второй этаж, квартира номер шесть. Запомнил? Ну, ладно, братан, места на бумаге, как видишь, уже мало. Буду закругляться. До встречи!

Серега!

П.С. Они отрезали мне ноги».

Паше показалось, что его глаза на пару секунд расфокусировались. Он потряс головой и еще раз прочитал последнюю строчку. Да, он прочитал все правильно. Бред какой-то! Паша не мог себе представить Серегу Трямкина без ног. Это было так же невероятно, как если бы вдруг обнаружилось, что Паша – незаконнорожденный сын папы Римского. Может, он чем-то переболел? Паша не мог вспомнить ни одной болезни, лечение от которой требовало бы ампутации ног. Да и Серега всегда выглядел как абсолютно здоровый, пышущий жизнью молодой бычок. Не даром его прозвали Бизоном. Несчастный случай? Но тогда кого он имел ввиду, написав «они»? Зэков? Черт знает что… Четыре коротких слова в конце письма напрочь выбили Пашу из колеи. Почему Серега не написал подробнее, вместо того чтобы рассказывать про какую-то знакомую девку и поиск пашиного адреса? Не захотел доверять рассказ бумаге?

Паша отложил клочок бумаги в сторону и закрыл глаза, откинувшись на спинку дивана. Душевное равновесие, которого он достиг совсем недавно, вновь было нарушено. Мысли и догадки разбегались в стороны, как круги на воде, расходящиеся от брошенного камня.

– Ну что, ты готов? – в его голове раздался голос Моргана.

– К чему? – не понял в первое мгновение Паша. – А, ты про это… – он вспомнил про грядущую трансформацию и поник.

– Да. И я уже заказал такси.

– Подожди немного, мне надо собраться с мыслями… – Паша даже не сделал попытки двинуться с места, оставаясь в той же позе.

Морган не стал спорить, давая Паше время на размышление.

Прошло около пятнадцати минут, за которые Паша успел вскочить и послоняться по апартаментам, а затем вновь в смятении упасть на диван. Все это время в нем боролись противоречивые чувства.

Нарисованные Морганом перспективы были как никогда близки к осуществлению. Паше оставалось лишь несколько минут потерпеть неприятные ощущения, и он мог стать гражданином славной страны Мальта с многомиллионным состоянием.

С другой стороны, ему хотелось повидаться с Серегой и выяснить, что с ним случилось. Все-таки это письмо не просто так попало к нему и дождалось прочтения, Паша верил в это.

Да, Трямкин не был его близким другом, а кто им был? С Артистом он поссорился, с другими сокурсниками не общался, а друзья детства остались в этом самом детстве…

Он мог бы сходить на могилку матери перед долгой, возможно, вечной, разлукой.

И снова оказаться в этой серости, холоде, грязи…

Помочь Сереге, ведь теперь у него были для этого все ресурсы!

Все равно, ноги ему уже не вернуть. Не подселишь же Трямкину копию Моргана!

– Паша, ты в порядке? Давай начинать? – спросил для порядка Морган, хотя уже знал, каким будет пашин ответ.

– Не совсем. Слушай, есть тут у меня одна мысля… – Паша замялся, пытаясь найти подходящие слова.

– Не забывай, что я знаю, о чем ты думаешь, – деликатно напомнил Морган. – Если хочешь вернуться в Россию, чтобы навестить своего товарища… – он немного помолчал, а затем продолжил: – Что ж, я приму это. Хотя должен сказать, что не могу полностью одобрить эту идею.

– Да. Я хочу этого, – твердо сказал Паша, и в ту же секунду у него отпали последние сомнения в своем решении. – Выясню у Сереги, что да как, заеду на кладбище к маме, а потом мы уедем навсегда.

– Как скажешь, – согласился Морган. – Значит, в аэропорт? Через несколько часов есть вылет в Москву.

– В аэропорт, – подтвердил Паша. – Сейчас, только чемодан захвачу.

– В этом нет нужды. Его перевезут на виллу. Новая жизнь будет ждать тебя там. Или в любом другом месте, где пожелаешь.

– Слушай, но дома-то, наверное, сейчас мороз?! Все ж таки не месяц май на дворе.

– Не беспокойся. Тебя встретит Тамаш. Он же привезет вещи по погоде.

– Ладно, как скажешь, – Паша знал, что так и будет, и больше не думал об этом. Его мысли вновь вернулись к последней строчке серегиного письма.

«Они отрезали мне ноги». А, может, это какая-то, неизвестная Паше, фигура речи, очередной тюремный жаргонизм? Серега любил, иной раз, выразиться туманно и витиевато, изображая из себя, порой, какого-то средневекового вельможу. На контрасте с его внешностью типичного простачка из провинции это всегда выглядело довольно забавно.

– Что бы ты сейчас себе не надумывал, узнать наверняка ты сможешь только на месте, – вклинился в пашины измышления Морган.

– Слушай, а ты не можешь выяснить, что да как? – осенило Пашу.

– К сожалению, нет, – возразил Морган. – Единственная оставшаяся о твоем друге информация гласит, что он действительно отбывал четырехлетний срок по триста восемнадцатой статье. Вышел девять месяцев назад. За время отсидки за ним числятся два «флажка».

– Это еще что?

– Нарушение режима содержания в месте лишения свободы.

– Понятно… а про ампутацию?