Оценить:
 Рейтинг: 0

Усталые люди

Год написания книги
1891
<< 1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 46 >>
На страницу:
26 из 46
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Молись за нас, пресвятая дева Мария!

* * *

Под вечер, на горе в лесу. Воскресенье.

Тишина. Ни звука. Лишь время от времени откуда-то издалека доносится с дуновением ветерка замирающий звук колокольчика.

Светлая, мирная, святая тишина. Тишина воскресная. Белка беззаботно взбегает наверх по стволу дерева; садится на нижнюю ветку и принимается щелкать.

Солнце садится. Красный теплый свет заливает сочные зеленые откосы гор; длинные бледно-золотые лучи солнца пробиваются между желтоватыми сучьями сосен. Длинные синеватые тени ложатся на воде, и в глубине долины.

На меня нисходит какая-то такая блаженная тишина, только и слышу по временам, что биение своего собственного сердца. И потом эти далекие звуки, время от времени долетающие сюда с ветром, – какой-то отзвук – может быт, пастушьего рога. Как знать, может быть это какая-нибудь свежая, краснощекая девушка там на горе в своем летнем пастушьем доме сзывает своих коров. А может быть, и какая-нибудь русалка… хотя теперь, на лето, по всей вероятности, она переселилась куда-нибудь подальше в горы.

Солнце опускается все ниже и ниже; золотистый свет его все бледней и бледней разливается над миром. Тени темнеют и густеют; кругом такая безмолвная тишина, что поневоле задерживаешь дыхание.

«В лесу, среди чащи душистой
Живут легкокрылые эльфы.
Молчи-ж на тропинке тенистой:
Безмолвствуют там сами эльфы,
Их арфы чуть слышно звенят».

* * *

Какое счастье на время освободиться от жизненной страды!

Изо дня в день одни и те-же впечатления, – вот, что может свести с ума. Это капля, которая постоянно, непрерывно падает человеку на темя, с мерными до жестокости промежутками, пока не разбередит в нем души. Постоянно одни и те-же площади, улицы, люди, ландшафты… они до ран мозолили мне глаза и отражались в мозгу моем целым непрерывно возобновляющимся рядом булавочных уколов.

Эта чистая, свободная, спокойная природа действует на меня успокоительно, как холодный компресс. Все здесь мне нравится; я люблю даже этих фантастично одетых поселян; они представляют собою такой благотворный контраст нашим навагам в Христиании. А их язык: он звучит для меня бесконечно изящнее, чище и аристократичнее этого ломанного восточного жаргона. Во мне настолько еще со. хранился уроженец запада Норвегии, чтобы не утратить чуткости к грубости звуков языка «викингов».

Сухие, напоминающие овечье блеяние голоса бюрократов, ведущих интеллигентные беседы в салонах Христиании, в конце-концов тоже истощают всякое терпение уха, способного предъявлять хоть какие-либо музыкальные требования.

Горный-ли воздух, или же все эти новые впечатления, или вынужденное ограничение употребления спиртных напитков, – как-бы то ни было: я чувствую себя спокойнее. Меня уже не преследуют так все одни и те-же мучительные мысли. И у меня являются силы для борьбы.

Я, действительно, в состоянии теперь бродить и думать о посторонних вещах. И без особенного напряжения. А когда она опять является ко мне, я прогоняю ее во-свояси помелом в образе её «супруга».

Ну, naturam furca… Всего хуже приходится мне ночами. Мне грезится, будто она вышла замуж от отчаяния; что она ведет разгульную жизнь, чтобы забыться; что вдруг, в один прекрасный день, она приходит к убеждению, что так продолжать нельзя, бросает все и убегает; возвращается назад к единственному человеку, которого она любит; по железной дороге едет вслед за мною до Конгсберга, а там с ямщиком до Гитердаля; расспрашивает и находит отель, комнату – стучится, врывается; слезы, объятия… «вот я; возьми меня!»

Но выпив значительное количество пива, я все-же засыпаю.

* * *

Есть тут и великие бичи деревни: туристы и газеты. Последние еще хуже в том отношении, что положительно невозможно не иметь с ними дела. А между тем в них ежедневно повторяются все одни и те-же пошлости.

Политика да политика. То в одном месте представитель правой показал себя продажным человеком, то в другом месте потерпел фиаско представитель левой. А когда это выходит чересчур громко, – фельетон по поводу женского вопроса.

Здесь у нас ни с чем не умеют расстаться во время! Стоит ухватиться за какой-нибудь оборвыш идеи и его затаскают до того, что он наконец провоняет.

Впрочем, странные существа эти эмансипированные женщины. Они по существу ненавидят мужчин, а между тем изо всех сил стараются уподобиться этим же самым отвратительным мужчинам. «Женщины всегда действуют вопреки логике».

Только в одном отношении требуют они, чтобы мужчина уподобился им, и именно в добродетели. Их сердит то, что они постоянно должны думать о своем благонравии, между тем, как этот болван смотрит на это так легко и вовсе не задумывается над возможностью иметь потомство; он должен исправиться и уподобиться нам! – говорят синие чулки.

Я придумал следующую мистификацию, которую и напечатаю при удобном случае:

«Один подвижник аскетизма говорит, что женщина ни в каком случае не должна иметь более одного мужа; напротив того вполне естественно, что мужчина имеет сношения со многими женщинами. Доказывает он это следующим образом:

Мужчина является для женщины божеством; но поклоняться нескольким божествам непозволительно. Для другой стороны дело иное: для мужчины женщина по большей мере существо высшее, неземное; но ведь божество может обладать множеством таких высших неземных существ, целыми тысячами их, и это решительно не противоречит никаким свидетельствам учителей…

Но ведь и то правда, что синие чулки утратили почтение даже к великим учителям.

* * *

Здесь, на горах, человек становится до того нищ духом, что у него хватает) времени даже на обсуждение женского вопроса. А пробудь я здесь еще месяца два, и я пожалуй начал бы даже интересоваться политикой.

Что такое „женственность?“ – Причастный газетному делу синий чулок ограничивается заявлением, что он не имеет ясного представления об этом предмете. Этому я охотно верю.

– Если бы вы, милостивые государи, соблаговолили определить нам наконец это понятие „женственности“! – вздыхает чулок и тут же не без колкости прибавляет: – Но, может быть вы не в состоянии это сделать»?

– Совершенно верно: мы не в состоянии сделать это. Дело вот в чем: женственность в женщине есть именно то, что заставляет мужчину влюбляться в нее. Но что же это такое? Почему влюбился я в женщину, которая даже не вполне мне нравилась и к которой я не чествовал и большего уважения? – Молчание.

Женственность есть сумма всех свойств и особенностей, достоинств и недостатков, делающих женщину привлекательной для мужчины. Но что же это за свойства? – Молчание.

Подобным же образом мужественность в мужчине есть то, что заставляет женщину влюбляться в него. Пусть это будет свойство или особенности, достоинства или недостатки, но вся совокупность их есть «мужественность», если только они привлекательны для женщины.

Это значит: как «женственность», так и «мужественность» есть нечто – неопределимое. Нечто таинственное. Понятия, постигаемые только чувством; понятия, созданные расовым инстинктом. Материнский инстинкт говорит в женщине: тот-то или тот-то должен быть отцом твоего ребенка, и она называет облик этого мужчины «мужественным». Инстинкт отца говорит: эта женщина должна быть матерью моего сына; спросят этого человека, – почему? – и он ответит: потому что женщина эта является в моих глазах такою женственною. Точка!

Ужасно характерно то, что синие чулки требуют «определения» этих понятий.

* * *

История каждого чувства распадается на две части: 1) история того, каким образом она уловила его; 2) история о том, каким образом он, попавшись в её сети, сделал то самое, чего она от него хотела, в полной уверенности, что он был до чертиков неотразимым победителем женских сердец.

* * *

Все зло не в «эгоизме», а в женском эгоизме.

Мужчина желает лишь, чтобы сам он был счастлив; женщина же может быть счастлива лишь через несчастье других. Жизнь только тогда получает для неё цену, когда в её триумфальную колесницу впряжено с десяток несчастно-влюбленных, и если желаешь доставить женщине поистине приятную неожиданность, то, как известно, следует повеситься и пустить в публику слух, что все это было совершено ради неё.

* * *

Всего лучше сесть в лодку и, отойдя подальше от берега, остановиться посреди озера. Там я в безопасности.

Одно только озеро блестит со всех сторон вокруг меня под лучами палящего солнца. Окрестности вырисовываются мягкой волнообразной чертой, округляясь под своим зеленым покровом, застилаясь голубоватой дымкой летнего воздуха. Густой, сладкий запах свежего сена, хвойного лесу, душистых полевых цветов, возбуждающий, крепкий, сладостно опьяняющий, как дыхание самой жизни. С сигарою в зубах лежу я в лодке, погруженный в покой и мечту; я – Будда, скользящий по серебристому лону Нирваны, – освобожденный, свободный.

Удивительную старую книгу нашел я здесь в одном крестьянском доме, куда зашел я, чтобы раскурить свою сигару: книгу Фомы Кемпийского. С тех пор иногда лежу я и читаю эту книгу и способен углубляться в нее до самозабвения. Все становится божеством; и божество это во мне, и я сам в нем. Солнечный свет есть его вечная любовь, проницающая весь мир, сообщая ему тепло и жизнь; как отдаленный, тихий шелест, слышится во всем мировом существе дыхание и трепет его творческого присутствия. Я весь проникаюсь пантеистическим восторгом.

Одно только по временам вдруг пробуждает меня: мысль, что она… она… могла бы выплыть сюда из за тех кустов в виде белой девы озера… с волнами блестящих волос, рассыпающихся по белоснежной спине…

* * *

<< 1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 46 >>
На страницу:
26 из 46

Другие электронные книги автора Арне Гарборг