Усталые люди

Отель. Дождливая погода.

Я совсем не рационалист. Рациоцалист лишь мой рассудок; но что такое рассудок… как не маленькая, жалкая кухонная лампочка посреди огромного, высокого и совершенно темного чердака?

То, что во мне ощущает и воспринимает, и есть собственно я.

Это – заключенная во мне пучина, море, бесконечность. Тут волнами вздымаются силы, от которых я завишу, но на дне этого моря существует какое-то соединение с мировым океаном.

Георг Ионатан представляется мне каким-то английским туристом, который, одетый весь в серое, с лорнетом на носу, проезжает мрачными долинами и говорит: вот здесь есть водопад, тут можно бы устроить фабрику. И затем уж он больше ничего не видит. Когда яркое солнце сильно печет, он говорит: всю эту солнечную теплоту можно было бы сосредоточить и применить к делу. Это единственная мысль, которая является у него по отношению к солнцу.

Но ведь этот водопад есть нечто большее, чем заключенные в нем лошадиные силы, и это солнце есть нечто большее, чем паровик.

Эта рассудочность, которая стремится в ширь и желает все заполнить собою, убивает и отрицает нечто, живущее в моей душе.

И это все, что есть во мне лучшего, наиболее глубокого.

– Но во всяком случае и наиболее бесполезного!

Полезное… для кого и для чего? Ничего нет столь бесполезного, как любовь! А между тем стоит мне только завидеть шляпу известного фасона, и все существо мое оживает, как мимоза под лучами солнца. «Польза» есть своего рода догмата в роде «счастья» и «блаженства»; дело лишь в том, чтобы понимался он правильно и не слишком узко.

Полезно то, что дает нам возможность жить, ощущать жизнь. Греза полезна, если она прекрасна. Что же касается до истины, то она вообще недоступна; доступная же истина для нас безразлична.

Фантазия, яркий колорит жизни, богатство впечатлений, глубина существования… и зачем пугаться нам слова «иллюзия»? Почти все, что дает нам возможность жить, ощущать жизнь, или само есть иллюзия, или же держится на иллюзии.

Затянутые туманною дымкою откосы гор, пустынное озеро с его мечтами о деве вод и тишиною нирваны… но вот является со своим светочем наука и говорит: этот туман есть водяной пар; этот лес не что иное, как десяток тысяч сносен: озеро состоит из стольких то и стольких то килограммов водорода plus столько-то и столько-то килограммов кислорода; существование же водяных дев и тишины нирваны осталось недоказанным… Что мне до этого за дело?

Тем не менее «правда» для меня именно в этих затянутых туманною дымкою откосах гор, в этом пустынном озере с грезами о водяной деве и безмолвием нирваны. К водороду же и кислороду я совершенно равнодушен.

Я хочу мечтать; я хочу жить иллюзиями.

* * *

Там наверху проносятся белые облака.

Там есть умиротворение. Там когда-нибудь будет носиться и моя душа подобным же образом, как теперь скольжу я здесь по водной поверхности в этой тяжелой лодке. Она будет упиваться солнечным светом и дышать эфиром, и царством её будет все это бесконечное море жизни, по которому разливаются потоки солнечного света и в светлых волнах которого носятся освобожденные души, как какие-нибудь нереиды и дельфины.

Существует-ли душа? – «Мы не знаем». – Предстоит-ли нам жизнь или смерть? – «Мы не знаем». – Имеет-ли жизнь какой-нибудь смысл? – «Мы не знаем». – Почему существую я? – «Мы не знаем». – Существую-ли я, вообще говоря? – «Мы не знаем». – Что-же мы в сущности знаем? – «Мы не знаем». – Можем-ли мы, вообще говоря, что-либо знать? – «Мы не знаем».

Это систематическое «мы не знаем» называется наукой. И люди в изумлении всплескивают руками и в восторге восклицают: «Успехи человеческого ума необъятны и непостижимы! После этого не нужны нам никакие боги».

И это потому, что наука открыла, что когда вода в котле сильно кипит, крышка его подымается от горячего пара; и открыла еще, что соломинка притягивается куском янтаря, натертого шерстью… впрочем, не сумев объяснить эти явления иначе, как фразами, сменяющими одна другую приблизительно через каждое десятилетие…

Я-же скорее был-бы способен удивляться тому, какая нам нужда в подобной «науке»! Господи Боже, все эти телеграфные проволоки, конечно, очень остроумная вещь; и железнодорожное сообщение необыкновенно быстро; биржевики совершают свои миллионные кражи гораздо легче, чем в былое время и банковому кассиру скрыться с моими сбережениями гораздо легче теперь, чем когда-либо прежде; но… избави Боже! при всем моем почтении…

Что мне до того, что земля шарообразна (хотя, впрочем, она и не шарообразна)? Или до того, что мир когда-то был туманом (что, впрочем, еще сомнительно); или до того, что человеческий зародыш в известном периоде своего развития похож на зародыш собаки… раз мы «не знаем», что вызвало к жизни этот зародыш, и «не знаем», что внушило туманной массе идею развиться в целый мир?

О, пустота, пустота! О, это мучительное чгшетво бессилия! Старый Dr. Фауст был прав.

«Wie nur dem Kopf nicht alle Hoffnung schwindet,
Der immerfort an schalem Zeuge klebt,
Mit gier'ger Hand nach Sch?tzen gr?bt
Und irent sich wenn er ?egenw?rmer findet!»

Лучше-ли поступил-бы этот самый Dr. Фауст, если-бы он выпил яд, которого так жаждал, вместо того, чтобы прислушиваться к утренней пасхальной песне?..

* * *

«Христос, небесный жених».

Удивительно безыскусственное, удивительно глубокое представление.

Религиозное, мистическое единение с божеством, – эта unio mystica в действительности представляет собою именно то, чего мы требуем от любви. Это бесконечная преданность и безмятежное счастье. Блаженное слитие и претворение в то другое существо, в котором наше собственное существо находит себе дополнение и завершение.

* * *

Путь веры: от просветления к просветлению, от света к свету, от блаженства к блаженству.

Путь знания: от просветления к просветлению, от света к свету, от отчаяния к отчаянию.

Карабкаешься наверх по длинной веревочной лестнице, постепенно выбиваешься из тьмы невежества, освобождаешься от различных суеверий, утрачиваешь верование за верованием, расстаешься то с одной, то с другой теорией… пока не взберешься на самую вершину, и тут видишь, что кругом – одна пустота и ошеломляющая бездна. Тогда только начинаешь понимать, что то, что прежде называл человек мраком невежества и суеверием, было не более, как благодетельный туман, скрывавший от глаз наших бездну для того, чтобы спасти нас от головокружения; еще раз пытаешься ухватиться руками за эти туманные покровы, но они бегут от тебя; назад, вниз, – нет уже возврата; впереди одна пустота; все пристальнее и пристальнее вперяешь в нее расширенные от ужаса глаза… пока не полетишь в нее вниз головою.

XI

Много крику и мало воли, – вот прозвище женщины.

Стоять и смотреть на тот спектакль, который способна разыграть дама прежде, чем она усядется в тележку и окончательно будет готова к отъезду… да и тут еще ямщику придется бегать назад за шалью! За красною шалью!.. от этого можно просто получить чахотку.

Да и вообще говоря: две дамы на лестнице, как раз на дороге у всех людей… им решительно не о чем говорить; они ненавидят друг друга и не выносят друг друга; но… минут пятнадцать по меньшей мере!

Ужасно интересный разговор; маленькая девочка г-жи Даль больна: она так больна! Это так грустно! и представьте себе, доктор думает, что это дифтерит! В течение последнего получаса две таких представительницы женского пола стояли у самой моей двери; и они еще простоят так, по крайней мере, минут двадцать, я собирался было, прилечь заснуть, но уж в таком случае от этого придется отказаться.

«Wenn M?nner anseinander gehn,
Dann sagen sie: auf Wiedersehn.
Wenn Weiher auseinander gehn,
Dann bleiben sie noch lange stehn».

И так во всем. Когда они, например, любят, они так громко кричат, вопят и плачут, что мы, которые судим по себе, воображаем. что тут дело идет о жизни и смерти! По меньшей мере! Не получу тебя я, мое счастье, – я сразу брошусь в Каттегат… по меньшей мере!

Ну, и вот, не получает она вышепоименованного счастья, и что-же оказывается? Она выходит замуж за Мадса Мадсена, родит кучу детей, доживает до внуков и правнуков, и когда Мадс Мадсен спрашивает ее: не правда-ли, ведь ты в тот раз порядком-таки была влюблена в Иоганна фон-Эренирейса? Грета отвечает ему с ясной улыбкой:

– О, пустяки! Просто бальное увлечение.

* * *

От любви женщина не лишает себя жизни.

А если она и действительно бросается-таки в Каттегат, то или в истерической надежде сделать «его» таким образом ужасно несчастным, или-же из страха… «позора».

Все молодые самоубийцы, при вскрытии, оказываются беременными.