– И кто же она? Как её зовут?
– Мари-Доминик де Руссильон, дорогой барон!
– Доминик?.. Та самая дочь графа, о которой говорил купец? Сестра вашей жены Мари-Флоранс?
– Да, – подтвердил герцог, надевая кольчугу прямо на голое тело. – Сестра моей жены.
– Как же она оказалась там, внизу?
Черная Роза рассказал другу, как он поймал Снежинку, как подрался с пажами Доминик, и как дочь графа появилась перед ним, угрожая ему луком.
– Вот так приключение! Но вы все же были очень неосторожны, монсеньор… Она могла вас убить!
– Нет, дорогой Этьен, – покачал головой Черная Роза. Взгляд его светлых глаз задумчиво устремился вдаль. – Она благородна, добра и великодушна. И, Боже милосердный, так хороша! Я так прекрасно помню её в замке четыре года назад. Мальчишка-сорванец; рыжие всклокоченные волосы, веснушки по всему лицу… А теперь – теперь она просто богиня; белоснежная кожа, стройные длинные ноги, глаза глубокого василькового цвета. Я сражен, сражен наповал!
Герцог застегнул латы, опоясался мечом и взял в руки серебристый шлем. Лицо его стало мрачно. «Я думал, что худшего со мной уже не может произойти; я потерял свою жену и надежду обрести тихое семейное счастье с нею и своими детьми… но нет, к краю пропасти я подошел только теперь, встретив Доминик. Вот он, пик мучений! Взглянув на меня своими бездонными синими очами, она, кажется, мгновенно свела меня с ума… Я никогда ещё не переживал подобного! Но я женат… и Доминик – сестра моей жены. И она никогда, никогда не сможет быть моею!»
Он вскочил на своего жеребца.
– Вперед, Этьен! Возможно, мы еще увидим дочь графа. Ведь она едет, скорее всего, впереди нас, и по этой же дороге.
Они тронулись в путь. Герцог начал размышлять вслух.
– Почему, сразу после смерти отца, она отправилась в столицу?
– Быть может, у неё там есть родные, которые пригласили её погостить?
– Но самые близкие родственники Доминик – её сестры, которые уехали в Монсегюр. Было бы логичнее, если бы она поехала с ними…
Черная Роза быстро перебрал в уме родословную Руссильона и его покойной жены, ища родных дочери графа, которые могли жить в Париже. Как все аристократы, он прекрасно разбирался в сложном переплетении ветвей генеалогических древ знатных семейств Франции.
– Похоже, в столице у Мари-Доминик нет близких родственников; если только какие-то троюродные тети и дяди, – сделал, наконец, вывод он.
– Возможно, монсеньор, её пригласила какая-нибудь подруга?
– Да, не исключено. Но вдруг она решила поехать ко двору короля Людовика и его матери? Вот это меня тревожит, Этьен! Что ей, прекрасной, юной и невинной, делать при дворе Бланки Кастильской, где царят лицемерие, интриги, подлости, разврат?
– Да, вы правы, дорогой герцог, такой молодой чистой девушке там совсем не место. Но, может быть, Мари-Доминик едет в Париж к жениху?
Герцог вздрогнул. К жениху! Как он об этом не подумал! Что он знал о Доминик, о том, как складывалась её жизнь?
Четыре года назад, когда он женился на Флоранс, Доминик было тринадцать, – значит, сейчас уже семнадцать. В этом возрасте девушки, в большинстве, или уже замужем, или помолвлены. К жениху!.. Черная Роза вдруг испытал такой острый приступ ревности, что даже сам изумился. Но он тут же усилием воли подавил в себе это низменное чувство.
«Разве она не имеет право на счастье? Я должен радоваться за неё, если она найдет достойного честного человека, которого будет любить, и который полюбит её. Доминик – почти моя сестра…»
И все же… все же мысль о том, что она любит кого-то, была невыносима. «Неужели я влюблен? Вот так, вдруг, почти с первого взгляда? Боже правый! Пошли мне самые страшные пытки – но только не эту! Она – моя сестра, сестра, сестра…»
Он повторял это, как заклинание. Но вдруг де Парди вскрикнул – и показал ему рукой вперед. В ста туазах от них по дороге несли паланкин, к задку которого были привязаны несколько лошадей. Одна из них была Снежинка.
– Это носилки Мари-Доминик, Этьен, – сказал герцог, и сердце его быстро забилось —сейчас он снова увидит её!
– Мы подъедем, монсеньор?
– Да. Но меня могут узнать – если не она, то её пажи… Послушай! Давай поменяемся лошадьми; я дам тебе свой плащ, а ты мне дашь твой. Моя лошадь и плащ слишком богаты; пусть она подумает, что я не так знатен, как ты. Жаль, что мои латы на тебя не налезут. Придется прикрыть их плащом.
– Мне представиться своим именем?
– Конечно; а меня представь как… как Мишеля де Круа, например. Я не буду снимать шлем; скажешь, что я дал обет в Святой Земле не поднимать забрала. Мы поедем мимо; на дверце носилок наверняка есть герб, и ты сделаешь вид, что узнал его. Попробуй выяснить все-таки, к кому она едет, Этьен, и зачем?
Они поменялись плащами и лошадьми. Высокий стройный герцог довольно смешно смотрелся на приземистом коротконогом коне барона, также как и грузный де Парди – на поджаром тонконогом жеребце Черной Розы.
– Не раздави его, – насмешливо промолвил герцог, когда его друг, кряхтя, влез на высокого скакуна.
Они поскакали вперед, и вскоре поравнялись с носилками. Пьер и Филипп, оглянувшись и увидев двоих закованных в латы рыцарей, на всякий случай положили руки на рукояти своих мечей.
Дом сидела слева и рассеянно смотрела в открытое нараспашку окно. Элиза и Адель, приморившись, спали напротив. У девушки никак не выходила из головы сцена у реки с крестьянином, назвавшимся Мишелем. По дороге к постоялому двору Филипп и Пьер ещё раз, более обстоятельно, рассказали ей обо всем, что случилось до её появления. Молочный брат Доминик утверждал, что странный виллан вел себя надменно и вызывающе.
«Можно подумать, госпожа, что на нем не грязная рубашка, а герцогская мантия!» -воскликнул даже он. Оба юноши говорили также, что он чуть ли не сам полез с ними в драку. «Это с голыми-то руками, против вас, вооруженных мечами?» – недоверчиво спросила она их. «Да, Доминик; и надо было видеть, как легко он ускользнул от наших ударов! Он улыбался, как будто мы с ним просто играли игрушечными мечами!»
Все это было очень странно и непонятно… Но тут её размышления прервал возглас Пьера:
– Госпожа! Нас догоняют двое рыцарей!
Она высунула голову и посмотрела назад. Всадники были уже совсем близко. Они скакали очень быстро, и уже почти обогнали паланкин, как вдруг тот, что ехал впереди, невысокий и плотный, в синем бархатном плаще, на прекрасном гнедом жеребце, натянул поводья; его спутник последовал его примеру.
Рыцарь снял свой шлем и, подъехав к носилкам, поклонился Дом, видимо, сразу признав в ней знатную даму. Голова его была увенчана большой сверкающей на солнце лысиной. У него было широкое добродушное лицо со слегка приплюснутым носом и маленькими голубыми глазами. Странно, но лицо это показалось Доминик знакомым. Улыбнувшись девушке, он произнес:
– Я не ошибся, ведь это – герб Руссильонов? – и он показал на красный герб на дверце.
– Да, мессир, вы не ошиблись, – отвечала Дом.
– А вы, госпожа, не одна ли из дочерей покойного графа?
– Совершенно верно, я – графиня Мари-Доминик де Руссильон.
– Я очень рад встрече, госпожа. Разрешите представиться – барон Этьен де Парди, нормандский дворянин. Я знавал вашего почтенного батюшку при дворе короля Людовика Восьмого… Скорблю о вашей утрате!
– Барон де Парди? – спросила Дом. – Не приходится ли вам родственником Жерар де Парди?
– Да, госпожа, я – его дядя… Бедный Жерар! Он погиб несколько лет назад…
– Я не знала об этом. Сочувствую вам, барон, – теперь Дом видела, что он, действительно, очень похож на оруженосца Черной Розы.
– Да, погиб, – грустно повторил барон. – Вернее, мы полагаем, что он погиб… – И он оглянулся на своего спутника, который ехал по-прежнему немного позади, молча и не снимая своего шлема.
– Простите, прекрасная графиня, я не представил вам своего друга. Мишель де Круа, рыцарь, недавно вернувшийся из Святой Земли. Вы должны извинить его за непочтительность к вам, – он не может обнажить голову, ибо дал обет носить шлем, не снимая его ни перед кем, пока не увидит свою даму сердца.
Доминик кивнула. Она хорошо знала, какие, порой самые нелепые, обеты давали рыцари, отправляясь воевать за Гроб Господень. Она вежливо улыбнулась Мишелю де Круа, поглядев в узкую прорезь забрала его шлема. На секунду глаза их встретились. Хотя солнце светило рыцарю в спину, и голова его была в тени, она успела увидеть светлые глаза, цвет которых она не успела рассмотреть, но которые сразу заставили ее насторожиться. Она уже смотрела в такие глаза! И совсем недавно! Но он тут же отвел взгляд.