Герцог метнул на барона полный боли и ярости взгляд.
– Чтобы я ЖДАЛ ее смерти, Этьен? Чтобы я мечтал об этом? Чтобы молился о том, чтобы Мари-Флоранс умерла, и я стал вдовцом? О, неужели я когда-нибудь дойду до такой низости?..
Они ехали около часа по живописной, окруженной с двух сторон вековыми тенистыми деревьями дороге; в одном месте, над обрывом, она круто поворачивала вправо; внизу протекала мелкая речушка, весело журча по каменистому руслу.
Герцог опять был сумрачен и молчалив; он не замечал ничего вокруг себя; но его спутник, поворачивая коня, взглянул вниз – и увидел стоявшую прямо на середине речки и жадно пьющую воду белую кобылицу.
– Какая прекрасная лошадь! И породистая. Взгляните, монсеньор, – не арабка ли?
Черная Роза посмотрел тоже вниз – и изменился в лице. Он сразу узнал эту кобылу.
– Это же Снежинка! – удивленно воскликнул он. – Мой подарок Мари-Флоранс на свадьбу! Что она здесь делает?
Мужчины соскочили с коней и подошли к самому краю обрыва.
– Похоже, она убежала от кого-то, – сказал де Парди. – Видите: длинный повод волочится прямо по воде? Смотрите, как она возбуждена, как прядает ушами и бьет хвостом, как у нее ходят бока! За ней, наверное, гнались.
– Снежинку трудно догнать; это чистокровный иноходец! Но её нельзя здесь оставить; надо поймать её, Этьен!
Герцог взглянул с крутого берега вниз.
– Я не вижу удобного спуска к реке. Пока мы будем искать его, она может снова ускакать, и мы вряд ли догоним её, даже я на своем гнедом. Придется спуститься прямо здесь.
– С обрыва? Монсеньор, не лучшая мысль! Вы можете упасть и разбиться!
– Это мой подарок, – упрямо сказал рыцарь. – Я должен поймать Снежинку! Но лезть с такой кручи в латах неудобно; и их лязг может испугать кобылу. Надо все с себя снять!
И Черная Роза, не раздумывая ни минуты, сбросил свой синий плащ и начал расстегивать доспехи. Он снял и шлем, и высокие сапоги с золотыми шпорами, в которых было бы неудобно слезать с обрыва; и вскоре, сложив всю одежду и пояс с мечом в траву у дороги, остался босой, в одной белоснежной рубашке-камизе и узких облегающих штанах.
Этьен с неодобрением и даже тревогой наблюдал за действиями герцога. Но он прекрасно знал, что переубедить Черную Розу, когда он что-то задумал, крайне нелегко.
– Не беспокойся за меня, Этьен, – сказал ему герцог. – С мечом я не полезу, но возьму с собой кинжал.
– Будьте осторожны, монсеньор, – только и ответил де Парди.
Черная Роза подошел к краю обрыва и начал спускаться, хватаясь за нависшие над краем кручи ветки ивы и втыкая в глинистую землю кинжал, используя его как дополнительное средство страховки.
Снежинка продолжала пить, изредка вскидывая голову и оглядываясь назад.
Герцог был уже на полпути вниз; но тут глинистый склон вдруг пополз под его босыми ногами, и смельчак кубарем покатился вниз, прямо к берегу речушки.
Барон испуганно вскрикнул; но Черная Роза тут же встал на ноги и махнул другу рукой, показывая, что он цел и невредим. Правда, кинжал остался воткнутым в склоне берега; но лезть за ним обратно герцог не стал. К тому же Черная Роза весь исцарапался и испачкался в глине с ног до головы; его белая рубашка и штаны стали темно-коричневыми; один рукав камизы разорвался.
К счастью, кобыла не испугалась; она перестала пить и стояла теперь неподвижно, разглядывая незнакомого человека. Герцог медленно и осторожно стал приближаться к Снежинке, нашептывая её имя и какие-то успокаивающие ласковые слова.
Когда он подошел уже почти вплотную, она всхрапнула и вскинула голову; но было поздно, – Черная Роза уже схватил её за длинный повод, волочащийся по воде. Он поймал её! Снежинка попятилась, мотая головой; но герцог натянул узду и легко вскочил на неё, хоть она и была неоседлана.
Кобыла фыркнула и взбрыкнула задними ногами, пытаясь сбросить дерзкого чужака; а, возможно, ей, аристократке, было неприятно, что на неё сел какой-то грязный незнакомец в рваной одежде. Но Черная Роза наклонился к её морде, погладил по холке и прошептал:
– Милая Снежинка, неужели ты не помнишь меня?
И арабка, словно действительно вспомнила, покорно замерла.
Герцог довольно улыбнулся. Он был, как ни странно, очень горд своей маленькой победой, и даже забыл на какое-то время о Мари-Флоранс. Он махнул ещё раз рукой барону наверху, показывая, что все хорошо, и что он скоро присоединится к другу.
Теперь надо было найти удобный подъем к дороге. Черная Роза повернул Снежинку туда, откуда она прискакала, и поехал на ней вдоль речки.
Речушка петляла меж крутых берегов; он проехал около пятидесяти туазов, и вдруг навстречу ему, из-за поворота, вылетел всадник на взмыленном коне. Он несся прямо по воде; радужные брызги так и летели вокруг него и его лошади.
Завидев Снежинку и какого-то грязного оборванца на ней, всадник – это был Пьер – закричал по-окситански:
– Эй, ты! Ну-ка, слезай с лошади!
– Это ты мне? – высокомерно произнес герцог, отвечая на том же языке.
– Тебе, тебе, кому же еще! Это не твоя лошадь, негодяй! Слезай и убирайся к черту!
И Пьер, подъехав к Снежинке, схватился за повод.
– Но и не твоя, – отвечал Черная Роза; он решил, что перед ним – вор, вздумавший украсть кобылу, и не собирался уступать. Точно так же подумал о герцоге и Пьер, – и вид этого нищего оборванца на лошади его госпожи привел его в ярость.
– Ах ты, скотина! – взревел юноша и выхватил свой меч. – Ты еще вздумал спорить со мной! Слезай сейчас же, а не то… – Естественно, он полагал, что вид обнаженного клинка заставит этого грязного виллана тут же втянуть голову в плечи и покорно слезть со Снежинки. Но не тут то было!
Герцог только улыбнулся на угрозу Пьера. Хоть он и был безоружен, он был уверен, что справится с дерзким юнцом.
Белозубая улыбка Черной Розы окончательно истощила терпение молочного брата Доминик. Он размахнулся и хотел ударить воришку мечом, правда, плашмя;
но герцог, ждавший этого, легко уклонился в сторону и, перехватив правую руку Пьера своей левой, так сжал её ниже локтя железными пальцами, что тот вскрикнул от боли и уронил клинок на землю. Но повод Снежинки юноша не выпустил. И тут из-за поворота выскочил еще один всадник.
– Филипп! – закричал ему Пьер, – этот негодяй вздумал украсть нашу кобылу!
Филипп обнажил меч и ринулся на герцога. То, что двое этих молокососов хотят справиться с ним, не разозлило, а только позабавило Черную Розу. «А это будет гораздо веселее, чем турнир в Аржантее», – подумал он про себя, вступая в схватку со вторым противником. Герцог с такой же легкостью ушел из-под удара Филиппа, на этот раз хотевшего разрубить ему голову; а затем, резко повернув Снежинку, схватил оказавшегося к нему спиной юношу за шиворот и, буквально выдернув его из стремян, отшвырнул, как котенка, на несколько туазов от себя. Филипп упал прямо в реку, потеряв свой меч.
Тут сзади на Черную Розу навалился, рыча, Пьер. Филипп через минуту присоединился к нему; поскольку герцог сидел на лошади без седла и стремян, молочному брату Дом вдвоем с товарищем удалось, хоть и не без труда, стащить Черную Розу с кобылы, и они все вместе упали на землю. Забыв о Снежинке, они катались по земле, нанося друг другу беспорядочные удары.
Какое-то время казалось, что юноши победили; но вскоре Черная Роза подмял их обоих под себя, впрочем, не причинив им особого вреда. Глядя на барахтавшихся под ним, подобно двум щенкам, Пьера и Филиппа, он подумал, что уже явно видел где-то эти физиономии. Но где и когда?
«Что же с ними делать? Оглушить парой ударов? Не убивать же этих глупых юнцов!»
Но снова послышался стук копыт, и появился третий всадник – на этот раз с луком в руках; герцог краем глаза увидел это и успел вовремя пригнуться, когда стрела, пущенная меткой рукой, пропела прямо над его головой. «О, черт! Третий, да еще с луком…» – подумал Черная Роза.
– Дом! Наконец-то… – прохрипел Пьер, придавленный к земле коленом герцога.
– А ну-ка, ты, вставай и отойди от моих пажей! Быстро, а не то я выстрелю тебе в спину! – услышал Черная Роза резкий и повелительный окрик. Всадник наложил следующую стрелу и натягивал тетиву, целясь в него с коня.
Деваться было некуда; герцог медленно поднялся и повернулся лицом к лучнику. Черная Роза поднял глаза на этого третьего своего противника – и остолбенел от изумления. Сначала, на какой-то короткий миг, ему показалось, что перед ним – Мари-Флоранс. Но девушка, сидящая по-мужски в седле, в разрезанном по бокам платье, была не его жена, хотя сходство, несомненно, было. Но эта девушка была красивее, гораздо красивее Флоранс!
У неё была белоснежная кожа и мелко вьющиеся темно-рыжие волосы, которые от бешеной скачки рассыпались по плечам, груди и спине, сверкая на солнце, как старое золото. И глаза у неё были похожи на глаза Мари-Флоранс; такого же синего цвета, в обрамлении длиннющих ресниц, огромные и прекрасные. Но сейчас они были прищурены, потемнев почти до черноты, и сверкали гневом и решимостью; и герцог поймал себя на мысли, довольно неуместной в данной весьма серьезной для него ситуации, – что Мари-Доминик гораздо красивее его жены именно потому, что в ней столько жизни, что она пышет яростью, что щеки её пылают и глаза метают стрелы, даже более опасные, чем те, что посылает её лук.