Герцог Чёрная Роза (I)

Через некоторое время новое соображение пришло ей в голову.

«Папа послал ему с де Брие кольцо и записку, в которой объяснялось, что я, Мари-Доминик, стала его женой. А кто была та Мари-Доминик, которую он видел из окна спальни Николь и Анжель? Растрепанная, грязная, конопатая, чумазая девчонка, с мальчишечьими повадками, плюнувшая чуть ли не ему в лицо. Девчонка, которую он потом назвал „рыжей бестией“. Хочется ли ему приезжать теперь за этой бестией, вдруг, вопреки его желанию, ставшей его супругой? Уж конечно, нет! Мари-Флоранс ему понравилась; он тогда говорил о ней с де Брие с такой нежностью. А я… Он, наверное, стыдится меня, моих манер. А уж представить меня при дворе как герцогиню и свою жену ему, наверное, как острый нож! Поэтому он и не едет; он не знает, что я изменилась, что я стала красивой, что у меня такие изящные манеры…»

Эта версия была тоже вполне реальна; и Дом она даже понравилась; в конце концов, она сама приедет к нему в Париж, и он увидит её, и поразится безмерно.

Но следующая мысль, пришедшая на ум девушке, была так болезненна, что она чуть не вскрикнула.

«Бланш! Как я могла забыть о ней! Возможно, он не едет за мной… потому что он с Бланш! – Она заметалась по постели. – Он сказал де Брие, что Бланш истерзала его. Что она как огонь, оставивший после себя пепелище. Так можно сказать только о женщине, которую страстно любишь! Которая разбила твое сердце… Да, еще он говорил, что её любовь превратилась в ненависть. Но мне ли не знать, как бывает наоборот, как ненависть превращается в любовь? Может быть, это же случилось и с этой таинственной Бланш. Может быть, когда герцог по окончании войны вернулся в Париж, эта женщина, ненавидевшая его, вновь бросилась в его объятья… и он не устоял?» – Глухой стон вдруг вырвался у Дом. Боже, неужели так можно страдать из-за мужчины, лица которого ты никогда не видела, имени которого ты не знаешь?..

Нет, нет! Лучше уж пусть Черная Роза станет калекой… чем изменит ей!

К утру Доминик была совсем измучена и разбита – и физически, и нравственно. Но встала она, уже без колебаний утвердившись в двух вещах: герцог должен остаться для неё тем честным и благородным человеком, каким она считала его в монастыре; и – она не должна сомневаться в нем!

3. В Париж!

На утро Доминик попыталась все же выяснить, о чем – вернее, о ком – разговаривали несколько дней назад её отец и барон де Моленкур. Возможно, кто-то из слуг что-то слышал…

Её мучило, что она так и не узнала до сих пор имени своего супруга. «Конечно, – рассуждала Дом, – у короля Людовика, ныне покойного, должно быть не так много кузенов. А тем более герцогов, с инициалами «Н» и «Р». Но все же ей хотелось знать настоящее имя Черной Розы.

«Если все же герцог был тяжело ранен при Тулузе… Возможно, отец расспрашивал об этом своего гостя. Не могли же наши слуги совсем ничего не слышать! Покойный Бастьен был глуховат; но у остальных-то с ушами всё в порядке!»

Оказалось, что за столом прислуживали двое – Флориан и Жозеф. Но они сообщили Дом, что просто расставили кушанья и удалились ещё до начала разговора.

– Филиппа спросите, госпожа, – сказал ей Флориан. – Он был у вашего батюшки, после смерти Бастьена, вроде за управляющего.

Это была новость. Доминик вызвала к себе Филиппа и объяснила, что хотела бы знать.

Юноша задумался.

– Имен называлось много, госпожа…

– Филипп! Пожалуйста! Мне нужны только имена на «Н» или «Р».

Он взъерошил густые волосы.

– Какого-то Николя они вспоминали… А фамилию, ей-богу, не припомню. Впрочем, – оживился он, – господин граф послал меня за вином. И вот, когда я из погреба вернулся, – сразу понял, что что-то произошло. Когда я входил, ваш отец как раз спросил: «Значит, герцог жив?» Барон ответил: да, конечно. И ваш батюшка как-то сразу глубоко задумался и даже ответил Моленкуру несколько раз невпопад. Видно, новость эта сильно его поразила.

– А имя, имя этого герцога? – спросила нетерпеливо Дом. Разгадка была так близка!

– Нет, госпожа, имени я не слышал, – покачал головой юноша. – Но, стоило барону откланяться, господин граф тут же мне приказал: «Филипп, завтра утром приготовьте двух лошадей и Снежинку! Я еду с Пьером за Мари-Доминик!» Но, госпожа! Неужели Черная Роза не погиб?..

– Филипп, прошу тебя, не говори никому ничего! Пока это тайна, известная только мне, тебе и отцу Игнасио.

Потом Дом отправилась в капеллу к священнику. Отца Игнасио тоже сильно потрясла весть о том, что муж Доминик жив.

– Дочь моя, – сказал он, – это воистину Божий промысел. Кто бы мог подумать, что тот, кого мы все считали Дьяволом Лангедока, окажется настоящим героем! И его гибель будет оплакиваться всей Окситанией… Я очень рад, что он остался в живых!

– Да, святой отец. Но почему, если он не погиб, он не вернулся за мною?

Капеллан покачал головой.

– Не знаю, дочь моя. Но, вероятно, у него были на то веские причины. И будем уповать на то, что он все же приедет.

«Веские причины!..» Доминик простила бы и поняла любые причины, – кроме Бланш или какой-нибудь другой женщины!

– И как же долго мне ждать? Нет-нет, раз уж он не едет, я сама поеду к нему в Париж! Но… падре, мне нужен ваш совет.

– Говори, Мари-Доминик!

– Падре, если я приеду ко двору вдовствующей королевы и короля, малолетнего Людовика Девятого… Под каким именем мне представиться им? Кто я? Жена Черной Розы?..

Священник потер чисто выбритый подбородок.

– Мари-Доминик! Ты права, дочь моя… Непростая ситуация!

– Более чем, не правда ли? Если я скажу, что мой муж – герцог Черная Роза, которого все считают погибшим – не засмеют ли меня? Или подумают, что я просто сумасшедшая. Кто при дворе знает, кто скрывался под именем Черная Роза? Король Людовик Восьмой? Да, он, конечно, знал. Но он умер…

– Быть может, знает и королева? – предположил отец Ингасио.

– А, может, и нет. Вдруг эту тайну знали только король… и сам герцог?

– В таком случае, дочь моя, если ты прямо объявишь, что ты жена Черной Розы, герцог, конечно, как честный и благородный дворянин, сразу же признает ваш с ним брак, – уверенно произнес священник.

«А вдруг… а вдруг не признает? – посетила Дом совсем новая мысль. – Ведь этот союз был чисто политическим расчетом, бесчувственной сделкой, в которой никто не спрашивал нашего согласия! Мы оба были принесены в жертву королевской прихоти. Герцог, конечно, свободолюбив и горд; для него подобный брак был страшным унижением. Узнав от де Брие, что он женился не на Фло, а на мне, которая, как он прекрасно видел, его ненавидит, – не решил ли он нарочно оставить меня, – чтобы я могла быть счастлива с любимым человеком… чтобы оба мы освободились? Быть может, он нарочно и свою гибель подстроил, чтобы мой отец и я подумали, что он мертв, – и я тогда, как вдова, могла бы выйти замуж вторично. Да, герцог мог так поступить… и даже решить, что это наиболее правильно и достойно. В конце концов, наша свадьба была законной лишь наполовину. Я знала, за кого выхожу, – если это можно так назвать, – а он не знал, на ком женится. И брачный контракт он подписал с именем Флоранс, а не с моим. Он мог посчитать себя свободным от брачных обязательств по отношению ко мне! А… а вдруг он тоже женился… по любви… на своей Бланш… – она вся похолодела, подумав об этом. – Святители небесные, только не это!»

Она в ужасе представила, как приедет в Париж, и узнает его имя, и узнает, что герцог женат. Что тогда ей делать? Прочь, прочь эти мысли! Он обещал – и должен был хотя бы приехать – и объясниться с ней!

– Падре, я думаю, что должна поехать ко двору под именем Мари-Доминик де Руссильон, – наконец, сказала она. – Надеюсь, мое появление без приглашения их величества не сочтут слишком большой дерзостью. Только в Париже я смогу выяснить все о своем супруге – кто он, и что заставляет его находиться там. («Или кто,» – добавила Дом про себя). – Я узнаю его имя, узнаю, что он за человек. И тогда смогу открыться ему. У меня есть его кольцо… и брачный контракт. А у него должен быть перстень, который отвез ему тогда граф де Брие.

– Да, пожалуй, это будет правильно, – медленно сказал отец Игнасио. – Терпение и мужество, дочь моя! Ты не должна слишком торопиться с объявлением своего теперешнего имени и титула. Я дам тебе с собой оба контракта: тот, что герцог подписал, с именем Мари-Флоранс, – он может тебе пригодиться, – и новый, который я составил после его отъезда в Каркассон – с твоим именем.

И капеллан достал из резного бюро оба документа. На подписанном герцогом контракте стояла уже знакомая Доминик монограмма – сплетенные в изящном росчерке пера буквы «N» и « R».

Доминик начала собираться в путь. Она старательно гнала от себя все дурные мысли; впрочем, в суете сборов было особенно не до размышлений.

Неожиданно пришедшее в замок письмо оказалось как нельзя кстати. Его привез в Руссильон гонец с двумя сопровождающими. На синем его плаще красовались золотые королевские лилии.

Преклонив перед Доминик колено и протягивая ей свиток пергамента, украшенный большой красной печатью, курьер произнес:

– Госпожа Мари-Доминик де Руссильон! Наш король Людовик и его мать, королева-регентша Бланш де Кастиль приглашают вас ко двору!

Дом не верила своим ушам. Но нет; в бумаге было ясно сказано: «Приглашается… Мари-Доминик де Руссильон… В качестве придворной дамы вдовствующей королевы».

Неожиданная удача! Теперь она имела полное право явиться ко двору! Правда, как придворная дама. Конечно, это звание весьма почетно. Но все равно – быть зависимой от кого бы то ни было, пусть и от самой королевы…

И все-таки это было лучше, чем появиться в Париже без всякого приглашения. «И ведь это ненадолго, – утешила себя девушка. – Как только я найду своего мужа и мы объяснимся, мне не нужно будет никому прислуживать! Я буду герцогиней. Почти принцессой! Выше многих придворных дам!»

Странно только, что король с королевой вдруг вспомнили о ней, живущей в такой дали от столицы, ничем не напоминающей их величествам о своем существовании. Именно о ней, а не о Флоранс, или Николь. Она еще раз пробежала глазами по бумаге. Нет, в грамоте стояло только её, Мари-Доминик, имя. Впрочем, об этом задумываться было некогда. Она едет – и как можно быстрее!