Герцог Чёрная Роза (I)

– Не брать в голову? – рычал Франсуа. – Да ты знаешь, свинья, что вы натворили?…

Остальные бросились их разнимать. Только прыщавый юноша-лучник остался рядом с телом графа. Пользуясь тем, что внимание всех бандитов было привлечено дракой Франсуа и его подельника, он быстро наклонился и начал обшаривать мертвое тело.

Проворные пальцы вскоре нащупали под плащом де Брие шкатулку, которую дал другу Черной Розы граф Руссильон. Юноша вытащил её и уже собирался спрятать на себе, но тут Франсуа, уловивший краем глаза при свете единственного факела движение вора, оставил своего полузадушенного дружка и кинулся на лучника. Сверкнуло лезвие кинжала, – и незадачливый воришка, даже не вскрикнув, осел на землю с клинком в груди.

– Так и знал, что не стоит доверять этой скотине Полю, – пробормотал Франсуа, поднимая выпавшую из разжавшихся пальцев лучника шкатулку.

Он велел снова поднести факел и, присев на корточки, при его колеблющемся свете вскрыл агатовый ящичек. Бандиты, затаив дыхание, смотрели через его плечо. Вздох разочарования вырвался у них всех, когда главарь вытащил из шкатулки только перстень и кусок пергамента.

– Кольцо, – сказал один, дернув себя за бороду.

– И какая-то бумажонка… – ответил другой.

– Я думал, нам все ж таки повезло, и в этом ящичке полно драгоценностей!

Франсуа в это время, повертев в руке бриллиантовый перстень, развернул пергамент. Читать он умел не слишком хорошо, а его подельники и вовсе не разумели грамоты. Но он не смог разобрать написанного, потому что не знал окситанского языка, на котором граф обращался в письме к Черной Розе.

– Черт побери! – воскликнул главарь, и так и эдак вертя в руках бумагу. – Какие-то каракули!

– Брось ты эту бумажонку, Франсуа… Вот перстенек – вещица ценная, коли алмаз в нем настоящий! Загоним его какому-нибудь скупщику, хоть малость деньжат выручим.

– Болваны!.. Бумага часто бывает важнее всяких безделушек. Нет, её надо показать монсеньору.

– Но колечко—то будет наше, Франсуа? Ты же не отдашь его своему хозяину?..

– Идиоты! А вдруг в этих каракулях как раз про кольцо и говорится? Что тогда скажет монсеньор? Он и так меня прибьет за смерть де Брие, да и вам не поздоровится… Он в ярости ужасен.

– Этот негодяй здорово сопротивлялся и укокошил троих наших. Скажем, что он и прыщавого Поля прирезал. Вот и пришлось его маленько успокоить, и мы не ожидали, что он возьмет да вдруг и окочурится, – предложил один из бандитов.

– Да уж, придется что-нибудь придумать, – сказал Франсуа. – Ладно, ребята, за дело! Тащите трупы к телеге в лесу. Отвезем их к реке, привяжем камни к ногам – и концы в воду! А дохлых лошадей – в яму, которую мы вырыли… Да закопайте поглубже, чтоб ни волки, ни собаки не добрались! – И бандит, положив перстень и бумагу обратно в шкатулку, захлопнул её и убрал в висевшую на поясе кожаную сумку.

Разбойники, вяло переругиваясь, принялись за дело.

Проснувшись на рассвете следующего дня, Доминик (она, к собственному удивлению, все-таки заснула, и даже крепко спала!) почувствовала жуткий голод. Она спустилась в нижнюю залу, где стояли еще неубранные после вчерашнего столы с остатками свадебного ужина, и набросилась на еду. Отец застал её, жадно обгрызающую оленью ногу и щелкающую зубами, как изголодавшийся волчонок.

– Мари-Доминик, – сказал граф, – надеюсь, ты не забыла о нашем вчерашнем разговоре? Ты едешь в монастырь, и на сборы я даю тебе два часа. Элиза и Клэр помогут тебе… Дом! Ты меня слышишь? Не объедайся, тебе станет плохо!

Ей, действительно, стало плохо, и отъезд пришлось отложить до полудня.

Служанки сложили в сундучок её одежду; отец дал ей с собой шахматную доску с фигурками из слоновой кости в расшитом серебром мешочке. Сестрички Анжель и Николь, непривычно притихшие и серьезные, принесли Доминик набор для вышивания – красивую шкатулку, в которой лежали нитки, иголки и те самые злополучные золотые ножницы, которыми девочка накануне с таким наслаждением кромсала плащ Черной Розы. Флоранс, которой тоже нездоровилось, прислала с Элизой Библию в роскошном сафьяновом переплете с золотым тиснением. Элиза же положила в сундучок Дом свой настой, отбеливающий кожу.

Качая головой, кормилица горестно говорила:

– Ох, госпожа, вам плохо, а вашей сестрице ещё хуже!.. Ведь она узнала, что барон Дюваль дерется у Каркассона с этим чудовищем Монфором, и Дьявол Лангедока туда же отправился. А где Дюваль – там и его оруженосец Гийом Савиньи, муж моей бедной голубки! Она всю ночь не спала, и не ела уж который день. Ох, плохие у меня предчувствия! Не к добру всё это; что её свадьба – украдкой да ночью, что ваша – с Черной Розой, которого вы и лица-то так и не видали…

– Ах, Элиза, да замолчи же наконец! – не выдержала и без того измученная тошнотой Доминик.

– Извините, мадам герцогиня! – поджав обиженно губы и чуть присев, ответила служанка.

«Мадам герцогиня!»… Этот новый для неё титул отозвался очередным, и последним, спазмом в глубине почти пустого желудка, и Дом еле успела добежать до стоявшего на стуле тазика.

Потом она ходила по своей комнате, мысленно прощаясь с каждым предметом в ней. Она провела рукой по искореженным доспехам на чучеле рыцаря, с нежностью коснулась пальцами каждого предмета из своей коллекции оружия на стене. Как ей хотелось взять с собой хотя бы маленький кинжальчик!.. «Я умру в этом монастыре от тоски! – подумала она. И тут же мысленно прибавила: – И поскорей бы! Пока проклятый герцог не вернулся за мной!»

Затем отец позвал её в свою комнату. Когда Дом вошла, то увидела на его раскрытой ладони предмет, о котором совсем забыла. Это было кольцо, которое Черная Роза надел ей в капелле на палец, которое она уронила под алтарь да так и не нашла, потому что в это время явился посланец Монфора, и герцог стал собираться в путь. Как Дом тогда обрадовалась! Ей было уже не до кольца.

– Мари-Доминик, – сказал граф, – возьми свое обручальное кольцо. С твоей стороны большой грех, что ты оставила его в часовне!

Дом насупилась и спрятала обе руки за спину.

– Не веди себя как ребенок. Дочь моя, это символ твоего замужества, не забывай об этом никогда! Ты должна надеть его и носить не снимая, и не дай Господь тебе потерять его!

– Оно мне велико, – угрюмо пробормотала девочка.

– Продень его пока в цепочку и носи на груди. Я уверен, что твой супруг будет носить свое обручальное кольцо и никогда не снимет его! Вчера перед отъездом графа де Брие я передал ему перстень и, как только он нагонит монсеньора, то сразу же все ему расскажет о вашем браке и отдаст кольцо. А теперь возьми своё.

Доминик взяла перстень. Ей некуда было деться от этого мерзкого герцога!.. Его не было здесь, но всё, всё напоминало ей о нем!

Вчера в часовне из-за своей вуали она не смогла как следует рассмотреть перстень. Теперь же увидела, что это золотая печатка, с той же монограммой, что и на лезвии меча Черной Розы, – две переплетенные буквы – N и R. Что же они означают?..

Она решилась.

– Папа… А как на самом деле зовут …Черную Розу? – она с трудом выдавила это имя. О, будь оно проклято на веки вечные!

Руссильон слегка нахмурился.

– Дочь моя, сожалею, но я дал обещание хранить настоящее имя герцога в тайне ото всех, включая его жену. Придет время – и ты узнаешь, как его зовут.

– Но этот вензель на кольце… Он означает «RoseNoire», или это его собственные инициалы? – настаивала Дом.

Граф подумал и ответил:

– Да, Мари-Доминик, это инициалы его настоящего имени.

Всё дальнейшее время перед отъездом Дом провела, гадая, какое имя у Черной Розы.

«Это или «Н», или «Р». Ноэль? Норбер? Николя? Или Раймон? Роланд? Роже? Рене?..

Роланд – как в «Песне о Роланде»… Красивое имя! А Николя – даже ещё красивее! – так она раздумывала, пока вдруг не опомнилась и не разозлилась на саму себя.

«Какая разница, как его зовут! Я никогда, никогда в жизни не назову по имени эту гнусную скотину!»

В полдень все было готово к её отъезду. Оседланные лошади (подарок Черной Розы – они оказались весьма кстати!) стояли во дворе. Дом умолила отца разрешить ей поехать к тете Агнесс на Снежинке. Дочь графа должны были сопровождать Роже Ришар и двое солдат из гарнизона замка. Но Пьер, молочный брат Доминик, уговорил Руссильона послать его провожать свою юную сестричку вместо одного из солдат.

Когда Дом вышла из донжона вместе с отцом и виснущими на ней с двух сторон сестренками, которые теперь уже плакали навзрыд, то увидела, что вся челядь замка вышла проводить её. Здесь были и Филипп, и Бастьен, и Элиза, и толстуха Клэр, и Мюзетта, и кухарка Жанна, и еще много людей.

На их лицах она прочла скорбь и – жалость. И сразу поняла, почему они жалеют её. Ведь она стала женой этого изверга, этого монстра, этого Дьявола Лангедока! А потом все они столпились вокруг нее, целуя ей руки и даже подол её платья. Она почувствовала, что сейчас тоже разрыдается… Но тут вышел из капеллы отец Игнасио, и все опустились на колени и склонили головы, и священник прочитал молитву и благословил уезжающую.

Отец поцеловал Доминик в лоб и перекрестил. Девочка села на Снежинку, – и тут услышала слабый крик. Она подняла голову, – из своего окна ей махала, держась одной рукой за ставень, белая как мел Флоранс. Если б Дом знала, что больше никогда не увидит свою несчастную старшую сестру!.. Но девочка не догадывалась об этом. Она помахала Фло в ответ; Ришар, Пьер и один из солдат вскочили на коней. И они тронулись в Мон-Луи.