Герцог Чёрная Роза (I)

Привратница отрицательно покачала головой в белом капюшоне.

– Вы не смеете разлучать меня с моей женой! Это противоречит всем законам – и божеским, и человеческим! Она думала, что я умер… Но я жив! Умоляю, матушка, сжальтесь надо мной! Сходите к… сестре Транкиллии и передайте ей, что я, её муж, герцог Черная Роза, приехал за ней! Что я сдержал свое слово – и вернулся!

Когда привратница услышала имя говорившего с ней рыцаря, выцветшие глазки её вдруг сверкнули, и она пристально посмотрела на него.

– Герцог Черная Роза? – спросила она. – Что ж, если вы не лжете, – а я так не думаю, – то я помогу вам и поговорю с сестрой Транкиллией. Вы спасли много невинных душ, и это зачтется вам на небесах!

И она вновь исчезла из-за решетки. На этот раз рыцарям пришлось ждать гораздо меньше. Старуха вернулась и сказала:

– Я передала сестре ваши слова. Сначала я не услышала в ответ ничего. Но затем, мне показалось, что я слышу глухие рыдания… и…

Тот, кто назвал себя Черной Розой, приник к решетке:

– И… что?

– Она три раза стукнула мне в стену. Это один из принятых здесь условных знаков. Это значит, что сестра Транкиллия просит меня удалиться и не беспокоить её. Так что, дети мои, вам здесь делать больше нечего. Прощайте; и да хранит вас Господь.– Привратница уже протянула иссохшую руку к ставню, но рыцарь достал из-за пояса расшитый золотом кошель и протянул ей.

– Умоляю вас! – воскликнул он. – Здесь две тысячи золотых ливров! На эти деньги можно построить еще один монастырь! Дайте мне увидеться с моей женой!

– Опустите свой кошелек в ящик для подаяний, – прошелестела старуха, – мне от вас ничего не нужно; Бог видит, у меня есть все. – И белый капюшон исчез; ставень закрыл решетчатое окошко.

– Черт побери! – зарычал Черная Роза и изо всех сил начал колотить в дверцу руками и ногами. Но окованная железом дубовая дверь даже не шелохнулась. Тогда он выхватил свой меч и стал вонзать его в дерево; однако, дверь была очень толста, а дуб крепок, и клинок входил в него не более чем на два дюйма.

Наконец, Этьен, с грустью и даже тревогой следивший за действиями своего взбешенного друга и господина, не выдержал и чуть не силой оттащил его от двери монастыря.

– Монсеньор! – сказал нормандец, – полно! Успокойтесь. Это бесполезно. Эта дверь выдержит даже удар тарана!

– Этьен! – в отчаянии вскричал рыцарь, – ты же все слышал? Нет, я не могу уйти отсюда! Она здесь, возможно, в нескольких туазах от меня… и я не могу ни увидеть её, ни поговорить с нею? Как это может быть? Как Бог допустил такое? Моя жена… босая… почти раздетая… она рыдает там, в замурованной келье! И ты предлагаешь мне успокоиться? Нет, я не уйду! Врасту в землю на этом месте, пока мне не дадут поговорить с нею!

Нормандец печально покачал головой:

– Ваша жена уже приняла постриг. И сама попросила замуровать её. Данный ею вам брачный обет она променяла на обет вечного молчания. Вы ничего здесь не добьетесь.

– Нет, я найду способ проникнуть к ней! Нет двери, которую нельзя бы было открыть; нет стены, через которую нельзя бы было перелезть!

– Проникнуть в картезианский монастырь?.. Монсеньор! Вы и так на подозрении у инквизиции; а Черная Роза чуть не был отлучен от церкви за помощь, оказанную им еретикам-катарам; и только его мнимая смерть спасла его от этого тягчайшего из наказаний! Ну, допустим, вы перелезете через стену и проникните внутрь. Но ведь надо же ещё найти келью вашей жены, а потом – каким-то образом разрушить кладку. Нет, тут нужно много человек. А найдется ли столько смельчаков, которые решатся на такой страшный грех, как войти в обитель картезианок? И – главное – захочет ли ваша супруга пойти с вами?

– Но что же делать?..

– Обратиться к Его Святейшеству. Пусть он или освободит Мари-Флоранс от её обета, или даст вам развод с нею!

– К Папе?.. – горько усмехнулся герцог. – Ты шутишь, Этьен! Ты сам только что сказал, что Черную Розу едва не отлучили от церкви. Папа ненавидит его… а, значит, он ненавидит меня!

– Но кто знает, что вы – Черная Роза? Кто может сообщить об этом Его Святейшеству?

– Таких людей мало; но они есть… (И герцог подумал про себя: «И, прежде всего, это королева. А она уж шепнет пару слов отцам-инквизиторам, лишь бы я остался связан вечными узами с женой-монахиней! Бланш снова выигрывает!»)

Его ярость, однако, утихла. Этьен был прав – здесь больше нечего было делать, разве только биться головой о дверь обители и посылать проклятия к небесам, которые вновь так злобно подшутили над ним.

– Я слишком поздно сдержал свое обещание, де Парди, – сказал герцог, и рыцари вскочили на коней. – Мари-Флоранс потеряна для меня… потеряна навсегда!

5. Снежинка

– Монсеньор, – промолвил барон, – а что, если нам отправиться в Руссильонский замок? Пусть граф нам объяснит, как произошло, что ваша супруга ушла в монастырь… а, может быть, он сумеет дать вам какой-нибудь совет? Возможно, ещё не все потеряно?

– Ты прав, Этьен. Едем в Руссильон!

Рыцари вновь выехали на дорогу, ведущую к Парижу, и повернули лошадей на юг. А паланкин Мари-Доминик час назад пронесли по той же дороге на север…

Они ехали шагом; герцог был погружен в свои мысли, и барон не решался прервать молчание первый. Через два лье навстречу им показалось трое всадников, один из которых, одетый довольно богато и едущий на сивом мерине, выглядел как купец; чуть позади же ехали двое его приказчиков на мулах. Это был, действительно, скотопродавец; накануне он пригнал в Руссильонский замок несколько коров на убой; теперь же возвращался в свое село с вырученными деньгами.

– Похоже, эти люди едут из замка, – сказал, увидев эту троицу, герцог. – Надо бы расспросить их.

– Эй, любезный, – обратился он по-французски к купцу, – вы едете не из Руссильона?

– Да, господа, – отвечал на плохом французском, кланяясь, тот; и, окинув быстрым взглядом богатый наряд и прекрасного коня Черной Розы, спросил в свою очередь: – А вы не на похороны ли едете, мессиры? Так вы опоздали.

– На похороны? Разве в замке кто-то умер?

– Да, к несчастью; старый граф де Руссильон скончался четыре дня назад. Такой добрый и щедрый сеньор! Его похоронили позавчера. Мир праху его! – И он набожно перекрестился.

Рыцари, сняв шлемы и склонив головы, последовали его примеру. Потом герцог спросил:

– В замке кто-нибудь остался из дочерей графа?

– Почитай, никого, господа. Старшая дочь, Марианна, с младшенькими сестрицами уехали в Монсегюр. А средняя только сегодня утром отправилась, в носилках, говорят, в саму столицу.

– Средняя… Мари-Доминик, не так ли?

– Она самая, мессиры. Я видел, как она садилась в паланкин. Такой раскрасавицы свет не видывал! Мои приказчики потом аж целый час с открытыми ртами ходили. Просто картинка!

– Похоже, мы и здесь опоздали, – тихо промолвил герцог барону.

– Да; нам опять не повезло.

– В замке нам делать больше нечего… Едем в Париж!

И они повернули лошадей обратно на север.

– Монсеньор, – вдруг сказал де Парди. – А как же послезавтрашний турнир в Провене? Разве вас не будет там?

– Ты думаешь, мне сейчас до турниров? – грустно усмехнулся Черная Роза. – Хотя – почему бы нет? И мы как раз поспеем туда. Ты прав. Едем!

– Вы слышали, что сказал этот купчишка о Мари-Доминик? – через несколько минут, послав лошадь в галоп, спросил барон герцога. – Я помню, как вы рассказывали мне о ней. Как она ранила Жан-Жака, и топтала ваш штандарт, и плюнула в вас. И плащ ваш порвала. Вы сказали, что она рыжая, веснушчатая, смешная, с повадками мальчишки-хулигана… А купец просто слюной исходил, когда говорил о ней и её красоте.

– Чего ты хочешь, Этьен? – чуть улыбнувшись, спросил герцог. – Он же простой селянин, а тут – графская дочь! Конечно, она показалась ему Венерой, выходящей из морской пены! Нет… самая прекрасная из дочерей Руссильона – это Мари-Флоранс. Как, как мог Бог допустить такое – чтобы она, такая юная и прелестная, постриглась в монахини? Я уверен: мы бы были счастливы нею… у нас были бы дети, такие же красивые, как она. А теперь – как мне жить дальше, Этьен? Я мечтал о жене… о наследнике… И все эти мечты теперь рухнули. За что, Господи, ты послал мне это новое испытание?

– Монсеньор! Есть еще надежда – быть может, ваша жена не проживет долго; босая, в темноте, одетая только во власяницу. Вам надо посылать своего человека в монастырь… раз в полгода, например, чтобы узнавать о ее самочувствии, – осторожно предложил де Парди.