Таёжная повесть

«Хорошая машина. Вездеход. Два моста, лебедка». О такой можно было только мечтать. Сперва он решил, что едет Морозов проверять пчел, а заодно и попить самогонки. Но машина оказалась не из пчелосовхоза. В районе их было не так уж и много, и понять это не составляло большого ума. Потом он узнал никольскую машину.

Не любил Мишка всяких бродяг, старающихся залезть в самую глушь. Да и выходило так, что все проезжали через его пасеку.

Он прошел в дом и спрятал дробовик.

Почти все, проезжая мимо, останавливались, лезли здороваться, целоваться с пьяных глаз; он терпеть этого не мог. Одно время он даже хотел отвести дорогу в сторону или перепахать ее ко всем чертям, даже заболотить, лишь бы избавиться от незваных гостей. Машин развелось много. За каких-то пару лет дорогу уделали в дым; даже конь спотыкался.

– Раньше такого не было, – рассуждал он. – Телега, вот весь таежный транспорт. Когда-никогда, раз в месяц, проедет посуху «ЗИЛ-157» с лесниками, и все.

Михаил выругался и сплюнул. В кабине сидели двое. Одного из них он узнал сразу и пожалел, что далеко спрятал дробовик. Предчувствие закралось в него сразу. Даже пяткам стало холодно, но он быстро взял себя в руки и продолжал сидеть на крыльце. Перепуганный Мешок выглядывал из-за омшаника и от волнения жевал пучок травы. Во всем этом было что-то неприятное, и когда машина остановилась перед ключом и заглохла, Мишка все понял – гости к нему. Он прикрикнул на Куцего. Тот разорялся, как мог, бегая вокруг машины со взъерошенным загривком. Кобель не хотел пускать непрошенных гостей на свою территорию, словно улавливал настроение хозяина. Пометив все колеса, он подбежал к хозяину и с деловым видом уселся у его ног. Это приободрило Мишку, он поднялся, взял в руки пустую рамку, делая вид, что занят.

– Ну, здорово, чшо ли, – на местный манер спросил гость. Он оказался на голову выше Мишки и куда солиднее. Звали его Владимир, но среди местных за ним ходило прозвище Кузя, поскольку фамилия бывшего мужа, как и самой Марины, была кузнецов. На вид ему было лет сорок.

Чтобы не смотреть снизу, Михаил остался на крыльце.

– Чем обязан? – спросил он, не протягивая руки, решив сразу уровнять возраст. – В дом не приглашаю. Сами понимаете, служебное помещение. Да и некогда мне. Работа… – Мишка прищурил глаз и молча наблюдал за гостем.

– От работы кони дохнут, – съязвил Кузя. – А чего так серьёзно? Сразу обязан… Может я по душам хочу поговорить с тобой, по мужски, так сказать. Это ведь ты, Мишаня? – стараясь не потерять внушительности, произнёс гость. Он явно не знал с чего начать, но Михаил догадывался, зачем тот приехал в такую даль и палил чужой бензин за тридцать километров. В одной его руке был вещмешок. По выпуклости Мишка догадался, что там находилось содержимое для разговора по душам – поллитра и закуска. Этот факт его слегка позабавил, но потом его осенила мысль, что гость хочет его купить за пойло, подразумевая, что с пчеловодами именно так и надо разбираться. Вывести на, так сказать, душевный разговор, а потом, когда голова будет тяжёлой, может и разобраться капитально. В худшем варианте разжалобить.

–Чо? Может, в дом пригласишь, хозяин? Посидим, потолкуем. Есть о чём.

Пока Владимир наводил мосты, так сказать, знакомился, второй суетился в кабине. Краем глаза Михаил заметил, как тот разматывал тряпку. Мишку даже позабавило то, о чем он подумал сразу, как только узнал кого к нему принесло, однако страха от своей догадки он почему-то не испытывал.

–Не-е. Посторонним нельзя, -не скрывая иронической улыбки, больше играя на дурачка, сказал Мишка.

–Да ладно. Брось из себя строить правильного. Тайга кругом, а он нельзя, -с ухмылкой сказал гость. –К тебе ехали, топливо жгли…

–А я не звал, -спокойно, и улыбаясь, ответил Мишаня, продолжая играть.

–Санёк! Слышь, что говорит… Нельзя, короче. Не уважают нас…

– Короче! Говори что надо, если не найду, то счастливой дороги,– перебил Михаил, понимая, что Вове предлог не нужен, если он наметил для себя цель. – За чем припёрлись?.. – Его слова вылетали резко, как удары молотка. – Ты ведь не знакомиться приехал, и не шутки шутить. Было бы надо – нашел бы и в Никольском. Ведь так! – Он вцепился в мужика взглядом, чувствуя, как у того пропадает прежняя уверенность. – Чего хотел? Говори и отваливай! Мне с вами сопли жевать не досуг.

Мужик растерянно проглотил комок и начал бубнить себе под нос.

– Да погоди ты. Не горячись, начальник. Зачем грубить? Давай поговорим как мужик с мужиком. Ты ведь встречаешься с Мариной?..

– С твоей бывшей женой, – осек его Мишка. Гость обиженно повёл головой, словно его не так поняли.

– Ну зачем ты так. Я с тобой по-хорошему, а ты вот как. Ну, будь по-твоему. С моей бывшей женой…

– Да чё ты с ним сопли разводишь? – пришёл на выручку дружок. – К нему как к человеку приехали, а он…

– Погоди Санёк, мы сами разберёмся, -перебил Владимир. – Ты Мишаня ещё жизни не знаешь. Жизнь, штука сложная. Мы хоть и в разводе, но всё равно, это моя семья, ты должен понять меня. – Он что-то бормотал себе под нос, выискивая нужные слова, чего Михаил и половины не слушал. Пока тот пытался объяснить, насколько сложная жизнь, он неотрывно смотрел ему в глаза и видел в деталях то прошлое, которое связывало Марину с этим человеком, и от этого ему становилось противно, словно он сам был причастен к этой мерзкой действительности, скрыть которую от людей было невозможно.

– Только не морочь мне голову. Мораль мне читаешь, вежливого из себя строишь. Думаешь, не знаю, зачем ты пойло привёз сюда. Купить меня решил, а с пьяным –то разговор короткий. Скажи ещё, что в кабине у вас не дробовик, а черенок от лопаты.

Некоторое время гость молчал, и растерянно смотрел то на Мишку, то на Санька, по-прежнему сидевшего в кабине. Санёк явно дрейфил, понимая, что дело приняло совсем не тот оборот.

– Да брось, ты Мишаня не о том думаешь. По дороге рябцов решили пострелять, вот и дробовик прихватили. Ты за кого меня считаешь? – Владимир опять затянул свою песню, объясняя, что жизнь —вещь сложная и не все так просто. Неожиданно до Михаила дошло, что этот визит к нему не случаен, и ему была причина. До него вдруг дошло, что в Никольском что-то произошло, и очень серьезное.

– Ты понимаешь… – не унимался «бывший», – я люблю их. Без них мне не жизнь. Это же мои дети. Тебе не понять, у тебя своих детей нет. Ты для них всегда будешь неродным, отчимом. Ну скажи что я не прав. Ты же молодой мужик, тебе что, баб не хватает? Маринка, конечно, женщина видная, но тоже, сам понимаешь, не первой свежести. Мы ведь не на пустом месте развелись. Я, конечно, не святой, но и она…Ну на хрена тебе всё это, дети чужие, проблемы… Это же обуза. А ты человек вольный, я же вижу.

Незаметно слова гостя стали вызывать некое смятение. Мишка даже почувствовал вину за то, что этот человек страдает от того, что не может жить вместе со своими детьми. Его даже стало жаль. В какой-то миг Михаил подумал, что вторгся на чужую территорию, занял чужое место, на которое, быть может, у него не было никаких прав, и что перед ним такой же человек, как и он сам, мужик, со всеми слабыми сторонами и привычками. И что он, будучи младшим по возрасту, должен как-то проникнуться мыслями гостя, войти в его положение. В то же время последние доводы бывшего мужа отступиться неожиданно поставили Ваньку и Катьку рядом с теми детьми, которых он ещё совсем недавно учил в школе, проверял тетради, гонял до седьмого пота на уроках физкультуры, таскал в походы. Те дети тоже были чужими, но он любил их, и они отвечали тем же. От этих мыслей он как будто проснулся, и увидел, кто в действительности стоит перед ним. Он вспомнил, как этот бывший папаша проявлял заботу о своих детях. Раз в неделю Кузя появлялся с шоколадками по двадцать четыре копейки, и бутылкой домашнего коньяка местного разлива, в то время, когда в семье не хватало денег, чтобы заготовить на зиму дров, или купить детям школьную форму и учебники; на фоне сельской безработицы об алиментах можно было забыть. Но визиты в родную семью были регулярными, а вместе с ними тотальное поедание продуктов, всевозможные обещания манны небесной, клятвы, потом упрёки, а в конце, традиционный скандал. Наверное, кроме страха и отвращения, этот человек ничего вызвать у детей не мог. Михаил только не мог понять, как Марина терпела все это не один год. Последнее время «бывший» не появлялся, и было понятно отчего.

– Ты, ссука, это называешь любовью? – взорвался вдруг Мишка, уже полностью осознав, что всё услышанное им враньё уязвлённого эгоиста, который кроме себя и своих ничтожных целей в жизни больше знать не хочет. – Убирайся! – почти прорычал Михаил. – Пошёл вон!

–Не понял. Ты это мне, что ли? Ты что, крутой такой?

Гость опешил, он явно не ожидал такого оборота. Куцый бегал рядом, словно понимая обстановку, и косился на незваного гостя. Своим видом он напоминал злую гиену и уже присматривал место помясистее, поскольку «бывший» начинал обрастать жирком.

…– Убери свою шавку, – пригрозил гость, указывая на Куцего, стоящего почти вплотную и примерявшегося уже настоящими зубами к его заднице.

Мишку едва не прорвал смех от наглости Куцего. Кобель был в своей стихии. Недовольное рычание вдруг переросло в устрашающий рев. На взмах рукой Куцый немного осадил свой зад и, как лев, кинулся на врага, намереваясь вырвать у него всё мужское достоинство.

Мужик потерял своё величие и заорал, как младенец. С трудом оторвав от мотни озверевшего кобеля, он кинулся к машине, но Куций не отставал. Мишка еще раз услышал четкий «клацк». Дело принимало нешуточный оборот, поскольку Куцый мог по-настоящему укусить, а это грозило судебным разбирательством, поскольку имелся свидетель.

– Ну все, козел! – заревел от обиды «бывший». Он действительно ревел. Физиономия его покрылась белыми пятнами, а из глаз брызгали слезы. – Ты видел Санёк! Он мне брюки порвал, он меня укусил, тварь. Я сейчас его прибью! И тебя вместе с ним.

– Лучше не дергайся, – предупредил Мишка, стараясь держать себя в руках. Куцый стоял перед калиткой, не собираясь выпускать непрошеного гостя неотмеченным. – А то останешься без яиц. Кому тогда старух деревенских осеменять придется.

– Остришь, значит. Ну ты сейчас попляшешь, остряк! – сквозь зубы произнёс бывший, и большими шагами пошёл к машине, на ходу пытаясь стряхнуть с задней ляжки отважного Куцего. Он с силой рванул ногой, оставив собаку с куском штанины в зубах. Когда он вернулся обратно, держа в руках одностволку, Мишка продолжал все так же стоять и смотреть на него, предусмотрительно спрятав собаку в кладовке. Кобель исходил на бешенство и грыз от ненависти дверь. Сжимая за спиной металлический шкворень, на всякий случай, Михаил встал в проёме калитки, не давая гостю хода во двор.

– Рябчиков, значит, решили пострелять. Ну, что же ты остановился?

Краем уха он услышал гудение машины. Кого-то несло к шапочному разбору, но Мишке это было на руку.

– Ты думаешь, у меня ствола нет? На таких, как ты, хватит и штахетины.

– Поязви мне! Остряк. Сейчас ты у меня в штаны наложишь! Плясать будешь!

– Лучше, чем у тебя вряд ли получится, – стараясь не смотреть на оружие, с усмешкой ответил Михаил, хотя затылок его покрылся холодной испариной. – Дорогу-то сам найдёшь? Или показать?

Гул двигателя был уже отчетливо слышен, это ехали лесники.

– Время не теряй, – уже с угрозой в голосе сказал он, – или из тебя и твоего дружка одну большую навозную кучу сделают. – Он стал медленно наседать, сокращая и без того малое расстояние, хорошо зная, что чем ближе к стволу, тем больше шансов увернуться, или отвести выстрел. Но Михаил был уверен, что до этого уже не дойдёт.

– Круто гнёшь Мишаня, гляди, переломишься.

Мишка откровенно рассмеялся от последней фразы. Он понял, что дальше обмениваться угрозами уже нет смысла.

Мужик вдруг изменился в лице, словно надев маску.

– Хорошо смеется тот, кто последний смеётся. До тебя я еще доберусь. Поглядим ишо.

– А тогда что?

Мужик опустил ружье: