Элизиум. Рок

– Да, да! – Продолжил Рейнеке. – Или кто-то по скудоумию решил, будто мы съехались сюда, чтобы петь гимн, хлопать в ладоши и слушать пламенные речи о том, насколько темная магия выше, чище, древнее и благороднее светлой?

Он расхохотался, расплескав вино на ковер. Половина присутствующих тут же начала заражаться его смехом.

– Эти идиоты! – визжал Рейнеке, не в силах отдышаться. – Они… ха-ха-ха! Именно этим и занимаются… Мо-хожете представить?!

– Вы про розенкройцеров? – спросила белокурая девица, скаля жемчужные зубы.

– Про розенкройцеров, хах… про масонов, про иллюминатов – про все эти инквизиторские секты, черт бы их задрал! Сборища ментальных кастратов, идейных рабов и чокнутых фанатиков, возглавляемых выжившим из ума старичьем. Клинические психи на защите добра и веры! Хе-хе!

– Пол! – он поманил пальцем робкого юношу с вытянутым лицом. – Иди сюда! Ты внешне очень похож… А теперь, приклони колено и поцелуй ручку гроссмейстеру ордена! Ты же хочешь стать моим рыцарем? Ну-у?

Теперь уже хохот одолел весь зал.

– Они тонут в своем вождизме! Опускаются все глубже во времена египетских фараонов! Наслаждаются этим! – продолжал Рейнеке, подавляя смех. – И при этом искренне удивляются, почему же им никак не удается победить? Почему же от их ползанья на коленях тьма не отступает? Ох уж эти рогато-копытные стада!

– Должно быть, в этом и состоит вся горькая ирония их борьбы, – заметила белокурая барышня. – Чем сплоченнее они себе кажутся…

– Тем легче мне с ними разделаться! – подхватил Рейнеке. – Совершенно верно, дорогая Лили! Вам ведь уже рассказывали, что такое чары террора? Когда твои боевые возможности прямо пропорциональны А. готовности твоих врагов поверить в них и Б. их способности, а точнее неспособности думать и действовать самостоятельно. Для миллиона рабов я стану всесильным божеством, грозным Шиутекутли, извергающим лаву и пепел на толпы мечущихся в панике дикарей, для одного свободного человека…

Он замолчал, споткнувшись о неожиданное сомнение.

– Естественно, свободный человек сдохнет также, как и раб. Но он, по крайней мере, будет иметь куда более адекватное представление о пределах моей мощи. Это делает ему честь.

– То есть, вы можете запросто свести с ума и уничтожить целую армию?

– Конечно. Я просто окуну их в реальность их кошмарных снов. Реальность – штука очень субъективная, просто потому что, какова она есть на самом деле, не знает в точности никто. А значит, никто ни черта не поймет, когда его персональный мирок вывернут наизнанку и предъявят ему кишками наружу, хе-хе! Но главную часть работы эти бедняги сделают сами…

Публика завороженно проглотила дыхание.

– Сами! Когда откроют мне доступ к своим сокровенным мыслеформам. Я позаимствую их ментальные силы для своих чудес. То есть, образно говоря, устрою им прогулку в ад за их же счет.

Никто не посмел сдержать смех.

– Разве можно говорить о какой-то ментальной силе у эрмов? – хмыкнул веснушчатый. – Как будто она у них есть.

– Разумеется, она у них есть. В разжиженном виде, но… вполне удобоварима.

Рейнеке поднялся с кресла и, не произнося лишних слов, неверными шагами двинулся назад в гостиный зал.

Прежде наполненный ярким светом, зал теперь тонул в уютно-сонном малиновом сумраке, создаваемом глухим сиянием настенных кенкетов. Среди немногочисленных, не нашедших в себе сил встать из-за стола гостей, появились те, кто как-то малозаметно, точно тени проскользнул в особняк следом за Рейнеке. Его эпизодические «друзья».

В углу на бархатной софе уединенно и сосредоточенно сидел пожилой джентльмен в сером поблескивающем смокинге, идеально вторящем металлическому цвету его лакированной шевелюры. С гладко выбритым, не лишенным приятности, но при том каким-то неестественно каменным лицом, украшенным резким сорочьим носом и близко посаженными оловянными глазами, он напоминал ни то вспыльчивого университетского профессора, ни то радикального мыслителя, бредящего революцией, ни то талантливого актера, мучительно вживающегося в непростую роль.

У окна с рюмкой водки стоял одетый в истрепанный, совершенно непрезентабельный костюм скромный длинноволосый бородач средних лет с высоким лбом и большими, печальными, полными какой-то непроходящей детской чувствительности глазами. За все это время он не проронил ни слова.

Сидящий на софе пожилой джентльмен нехотя отвечал на вопросы подвыпившего долговязого юноши, который почему-то принял его за корифея политико-философских бесед.

– Почему вы отказываетесь пр-ризнать, что анархия объективно прекрасна?

– Потому что она прекрасна только для идиотов.

– Но ведь в условиях анархии человек познает себя! Только вкусив анархии, мы э-эм… можем ощутить ц-ценность свободы от цивилизации… то есть, наглядно видим все ее плюсы и минусы. Послушайте… вам никогда не приходило в голову, чт-то с-слово «анархист» на всех языках созвучно слову «антихрист»? Ведь сам Люцифер был, в некотором роде… ну…

– О чем вы говорите, какой антихрист, какая анархия?! – раздраженно мотнул головой джентльмен. – Юноша, остановитесь! У вас одна из худших форм опьянения, ваш мозг вам уже не принадлежит!

– Ч-что?

Улыбка сошла с губ молодого человека, на лицо легла тень, глаза утратили хмельной блеск и смотрели оскорбленно.

– Возьмите себя в руки и сохраните остатки достоинства! – злым резонерским тоном продолжил собеседник.

– Я всего-навсего с вами… Вы… в-вы не имеете права так со мной говорить!

– Почему? Потому что ваш папа ездит на «Роллс-Ройсе»?

– Да… к черту вас! – вспыхнул юноша и, резко развернувшись, направился к столу.

Джентльмен едва заметно улыбнулся краешком рта. Он обежал глазами зал и вновь остановил взор на обидчивом любителе истинной свободы. Наблюдать за ним было, все же, занятно.

Проползла минута.

– Юноша!

Юнец тревожно обернулся.

– Да, вы!

– Э-э… чего вам?

– Послушайте… – джентльмен тяжело вздохнул. – Подойдите ко мне.

Парень нехотя, но послушно подошел, не в силах победить дурацкую покорность, вызванную пьяным отупением.

– Простите меня, – сокрушенно помотал головой джентльмен. – Простите, я оскорбил вас… Я не хотел.

– Думали бы, перед тем как срываться! – с упреком бросил тот.

– Это видимо от того, что я смертельно болен. Понимаете… через полгода-год я буду кормить червей на кладбище, рядом с моею женой и сыном. Это очень тяжело принять.

– Ну а мне-то что?

– Вы готовы меня простить? – спросил джентльмен, виновато улыбнувшись и жалко потупив взгляд.

Он вдруг в одно мгновение сделался несчастным стариком, у которого ничего не осталось в жизни.

– В следующий раз не надо хамить, когда с вами общаются.

– Да, да, конечно… Вы прощаете меня?