Пристанище пилигримов

– Твою же мать! Жаннет! Так ты… – Я целился в неё указательным пальцем. – …та самая тётка, которая мне в спину бухтела, чтобы я заканчивал по телефону трепаться! Вот это да-а-а-а!!!

– Ты ещё жаловался, что тебя никто не любит! – Она громко рассмеялась, закинув голову вверх и широко распахнув свою щербатую пасть.

– Бля-я-я! – Я схватился за голову. – Остановите поезд – я сойду!

Мы ещё долго не могли успокоиться, а потом она молвила назидательным тоном:

– Это ты, Эдичка, никого не любишь… И всех пытаешься поиметь.

– Обоснуй.

– А что тут обосновывать? Ты и сам всё знаешь. Ты ненасытный. Ты самоуверенный крендель, который считает, что любви достоин только он и больше никто. От женщин ты требуешь даже не любви, нет… преданности… и даже поклонения… А по-другому тебя не заводит.

– Да-а-а, – одобрительно промурлыкал я. – Мне нужно захапать все ништяки, а потом и сдохнуть не страшно.

Я изменил мимику, тон и начал кривляться, изображая пресыщенного павлина:

– Деточка, ты кого-то любила до меня? У тебя – отвратительный вкус. Что?! Ты кого-то полюбила после меня?! Что ты несёшь, дрянь?! Ты просто пытаешься меня уколоть!

– А по большому счёту я не верю в любовь… Это всего лишь оборотная сторона нашего эгоизма, – продолжал я. – Очень часто мы выдаём за любовь желание быть любимым. Это элементарное чувство солидарности: я люблю себя, а ты любишь меня, и в этом мы с тобой солидарны. А где самопожертвование? Где терпимость и глубокое понимание близкого человека? Не вижу я этого вокруг – каждый тянет одеяло на себя.

Она смотрела на меня с какой-то материнской жалостью.

– Несчастный ты человек, Эдуард, потому что не способен любить, а питаться чужой любовью – то же самое, что и чужой радостью… Или завидовать чёрной завистью.

К тому моменту я уже был готов расцеловать это грубое асимметричное лицо с тяжёлой челюстью, маленькими бледно-зелёными глазками и рыжими конопушками вокруг носа. Она была некрасивой, грубо сколоченной, я бы даже сказал, наспех, – и не за что было зацепиться глазу, кроме её огромного таза, – но какая-то она была искренняя и добрая в лучших проявлениях своей души.

– Можно я тебя обниму? – сказал я с нежностью и протянул к ней руки, но она сделала строгое лицо и недовольно буркнула:

– Давай ещё будем сосаться до синих губ.

Мне даже показалось, что на лице у неё проступил лёгкий румянец.

– Жанн, так я ведь без задней мысли… Ты мне просто нравишься как человек.

– А ты мне нравишься как мужик. Давай я тебя тоже кое о чём попрошу.

– Попроси.

Она жутко смутилась и начала бормотать себе под нос:

– Ну ладно! Хватит! Что ты к бабушке пристаешь?

Я давно уже заметил: мы задаём вопросы Богу, а ответы приходят к нам через людей.

– Значит ты считаешь, что причина всех моих бед в том, что я никого не люблю?

– Да ты и себя не особо любишь, – ответила Жанна.

– Верно! – воскликнул я и ударил себя по коленке. – Я не очень высокого мнения о себе, поэтому я так падок на лесть. Обожаю, когда меня хвалят. Душу готов за это продать.

– А Танька твоя… красивая?

– Нет, но она больше, чем красивая… Меня красотой не удивишь: у меня было столько красивых женщин, что это понятие для меня давно обесценилось.

Я задумался, подбирая более точное определение, а она в этот момент смотрела на меня уставшими воспалёнными глазами и терпеливо ждала.

– Ты знаешь, есть в ней какая-то дьявольская харизма… А ещё… Девки в общей массе своей как матрёшки: одинаково одеваются, одинаково улыбаются, одинаково красятся, несут одну и ту же пургу, трахаются одинаково… Сиськи, письки – всё одинаковое. Особенно красивые девчули лишены своеобразия, ведь красота подчиняется строгим клише. Их как будто с конвейера выпускают… Только страшненькие девушки имеют индивидуальность, поскольку каждая из них некрасива по-своему.

– Меня чем зацепила Танька? – продолжал я, а моя собеседница уже с трудом сдерживала зевоту. – Незаурядностью своей. Она как будто появилась из другого мира и затмила всех… Кроме моей жены, но она её в постели обскакала, и это не мудрено: безупречное тело нерожавшей женщины и маленькая слюнявая дырочка.

– Тьфу, бля! – через плечо плюнула Жанна. – Как можно променять любимую жену на какую-то дырку?!

– Не нужно вырывать мои слова из контекста…

– Я тебе так скажу, Эдуард… Красивых женщин выбирают мужчины, а некрасивые бабы сами себе подыскивают мужиков. Она думает так: «Этому я не нужна. Этому я тоже не нужна. И этот на меня смотрит как на бревно. А этот меня вообще не замечает. Ну всё, буду в одиночестве век коротать». И вдруг на тебе – обратил на неё внимание какой-то интеллигентный мусчина. Нашёл он, понимаешь, в ней что-то особенное и вляпался как кур во щи… И вот тогда она для себя решает: «Этот будет мой, и я всё для этого сделаю!» – и так через дьявольское искушение рождается ведьма… Или как ты там сказал?

– Дьявольская харизма.

– Я сама через это проходила.

– То есть ты уверена, что Танька меня не любит? – спросил я.

– Может быть, и любит, только тебе от этого не легче, – философски заметила Жаннет.

Она встала с диванчика и вновь открыла заветный шкафчик… Опрокинула ещё пятьдесят – ух! аж брюхо подвело! Я сглотнул слюну, а она спросила меня:

– Вкрутишь соточку для сугрева?

– Не-е-е-е, мне нельзя… – промямлил я, схватился за ручку подстаканника как за спасательный круг и стыдливо улыбнулся. – Я тормозить вообще не умею… Сперва выпью твои запасы, потом – вагона-ресторана, а потом сойду на каком-нибудь полустанке…

– Так вот… – продолжила она свою мысль, закрывая шкафчик. – Как ты думаешь, откуда столько ведьм на свете?

Я пожал плечами.

– От неразделённой любви, от похоти бабской.

– Слушай, Жаннет… Я тут нашёл её дневник. Она прятала его в тайнике, но я дедуктивно вычислил… В этой толстой тетрадке была вся её жизнь, начиная с пятого класса. И в школе, и в институте ей нравились какие-то мальчики, которым она объяснялась в любви на страницах этого дневника. Я замучался это читать – натуральная вата. Два раза засыпал. Но… из неё полилась такая поэзия, такая духовность, когда в феврале 2000 года в её жизни появился я. После прочтения этого литературного шедевра даже я поверил в любовь. А что по факту? Холодные глаза и вечное желание содрать с меня кусок кожи.

– Ты умная женщина – объясни мне превратности женской любви.

– Короче! – сказала она решительным тоном. – Это лишний раз доказывает, что бабам верить нельзя. Их слова ничего не стоят. Их слёзы – просто вода. Понимаешь? Тем более ты допустил большую ошибку: ты предал её, ты уехал к жене, и теперь она будет тебе мстить.

– Так что беги от неё, парень! Беги! Пока не поздно! – кричала Жаннет, и на щеках её выступил лихорадочный румянец, а потом бормотала чуть слышно, еле шевеля губами: – Она не успокоится, пока не загонит тебя в грунт… По себе знаю… А потом придёт на могилку с букетиком гвоздик, вся в трауре, неотразимая такая, и будет горько плакать: «Бедный мой Эдичка, на кого ж ты меня покинул?»

Я пригубил холодного чаю и надолго задумался, а потом спросил её:

– Ты что… вдова?