О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

– Мы подождем рейсового.

– Абаи-ттаа, кык хаттаишь, – писклявый разочарованно отошел.

Феи, не желая устраиваться на ночь в душном, пропахшем потом, скисшей биррой и жареной рыбой, забитом приезжими зале ожидания, с помощью Камбра аккуратно сложили багаж у высокой раскидистой кошачьей пальмы, выросшей здесь явно по недоразумению, но зато хорошо закрывающей от дождя, и вышли на привокзальную площадь.

В Клюквине Камбр был впервые. В детстве он часто ездил в Драпу (к бабушке) и Шерстинку, но не через Клюквин, а через Сонму. И теперь все было для него в новинку: и штопорообразная башня, и громадные часы на ней со светящимся циферблатом, украшенным всевозможной живностью. Часы показывали пять минут первого.

– Они правильные? – спросил он у Си.

– Да, – серьезно кивнула она, – когда ты правильный, и они правильные.

Камбр хотел было сказать, что не понял, причем здесь он, но тут Эй позвала Си, и они отправились куда-то вдвоем, а Джей, поманив Камбра, с торжественным видом сообщила ему, что с вещами посидит Ди, а он просто обязан пойти с ней на набережную немедленно. И Камбр отправился с Джей на набережную.

Клюквин – портовый город. Грязноватый, шумный, курортников здесь обычно мало, зато часто приходят большие грузовые самоплюхи и пассажирские шипсы, маленькие юркие тарахтелки приволакивают отовсюду тяжелые груженые лесом или зерном шайки, а иногда (но это бывает редко) заходят в порт гигантские иностранные лейки, своими обводами напоминающие белых длинношеих леек, которые в изобилии водятся на озерах Тамаизы.

Одна такая лейка как раз стояла у причала, переливаясь разноцветными огнями и сияя изнутри голубоватым светом, будто невиданный сосуд из стеклянной березы, сделанный неким древним умельцем и наполненный жидким маревом.

Камбр замер в восхищении не в силах отвести взгляд или промолвить хоть слово. Однако Джей быстро вывела его из этого состояния, бесцеремонно дернув за рукав.

– Пошли-пошли. Эка невидаль – лейка. Вот доберемся до мыса Печали, я тебе там такое покажу!..

Они прошли по набережной к маленькому круглому ресторанчику со звучным именем «Гребень абрикотина», спустились по ступенькам, увитым виноградом счастья, к самому морю, и тут Джей внезапно спросила:

– Хочешь погулять по волнам?

– Как это? – опешил Камбр. – Я же в воду упаду…

– А вот и нет, а вот и нет, – Джей, смеясь, крепко схватила его за руку и потянула за собой, – главное – не дергайся, иди со мной и ничего не бойся.

– Я и не боюсь, – буркнул Камбр и в тот же миг увидел, что под ногами у него не мощеная цветными плитками набережная, а черная непроницаемая бездна.

– Потанцуем? – Джей протянула ему вторую руку. – Ну как, не боишься? Нравится?!

Камбр ничего не ответил, вслушиваясь в мелодию, зазвучавшую вокруг них, прижал к себе Джей, и они закружились, мелко-мелко перебирая ногами в каком-то странном танце, то убыстряя, то замедляя темп. Временами вода захлестывала ботинки Камбра, а от брызг волосы стали влажными и прилипли ко лбу, но ритм танца и удивительная мелодия так увлекли его, что на подобные мелочи он уже не обращал внимания.

– Э-э-й, Дже-ей! Возвращайтесь! – внезапно услышал он и тут же почувствовал, что погружается в море.

– Ой! – успел сказать Камбр, прежде чем волны накрыли его с головой, а подумать вообще ничего не успел. В следующее мгновение он уже был на набережной, мокрый до нитки и совершенно несчастный, вода потоками стекала с него, волшебная музыка исчезла, а вместе с ней исчезли и головокружительный восторг, и воздушная легкость. Камбр чувствовал себя старым, измученным дурканином, который влез не в свое дело, за что и схлопотал по мозгам. К тому же ему стало холодно, мокрая одежда противно липла к телу, нестерпимо хотелось переодеться в сухое, а потом забиться в какую-нибудь щель, свернуться калачиком и заснуть. Стройные ряды лавандовых кипарисов источали медовый аромат, на иглокожих сковородниках алым заискрились многочисленные цветы, шум моря и порта неожиданно ударил в уши. Камбр помотал головой и огляделся: чуть в отдалении Эй что-то сурово выговаривала Джей. Си протянула ему большое мохнатое полотенце, и он принялся лениво вытираться, механически отмечая все происходящее и ощущая при этом пустоту, усталость и совсем детскую обиду. Так все было хорошо, и на тебе…

– Камбр, Камбр, очнись, слышишь ты меня?

До него, наконец, дошло, что Си теребит его за рукав.

– Эй нашла кар-бас, который отвезет нас в Тинки. Пошли к Ди, поможем грузиться. Выезжаем через полчаса.

Камбр равнодушно кивнул. К нему подлетела Джей.

– О, Камбр! Я! Совсем! Не хотела! Тебя! Обижать! Прости! О, прости! Камбр! – обилие восклицательных знаков свидетельствовало, что Джей действительно раскаивается.

Камбр выдавил из себя улыбку, захлестнувшее его ощущение пустоты и неотвратимости несчастья отступало, как волна прибоя, оставляя за собой мутный пенный след. Он тряхнул головой, отгоняя наваждение:

– Все в порядке, никаких обид. Пошли.

А через полчаса, когда, загрузив вещи и устроившись в кар-басе, они покидали еще темный спящий Клюквин, он, вспоминая набережную, с недоумением думал: и что это на него нашло? С чего он разобиделся, как малявка какая-то? Ну подумаешь, макнулся в воду с головой… Странно, вроде, особой обидчивости за ним никогда не водилось. Он еще раз хмыкнул, а потом, завернувшись в одеяло, устроился поуютней и задремал под тихое урчание кар-баса.

***

В Тинки-Ю доехали без приключений. Деревушка, вся в сине-зеленых садах, как цепкая лапка гигантской манкушки, желающей схватить любимое лакомство, протянулась к самому морю. Тоненький ручеек берущей начало где-то в горах и впадающей в море Тинка-Ли разделил деревеньку вдоль почти пополам.

Они выгрузились на площади, чихая от белой пыли, облачком висящей в воздухе и покрывавшей ровным слоем дома, дороги, сады и виноградники, а заодно кар-бас, терпеливо ожидающий, когда же наконец закончится выгрузка, и наших путешественников, задыхающихся и мокрых от пота. По крайней мере, Камбр точно был мокрым, как губошлепик.

Наконец, все вещи выгрузили, с водителем кар-баса, пожилым клюквинцем с маленькими запавшими красными глазками и повадками старого мордоворота, расплатились. Дядя Бальк – водитель, всю дорогу шмыгавший носом и жаловавшийся на жизнь, дороговизну и вздорный нрав кар-баса и дражайшей супруги, остался платой весьма доволен, даже предложил через две недельки, когда феи соберутся возвращаться, заехать за всей компанией и отвезти ее в Клюквин прямо к трейке. Феи, немного посовещавшись, согласились и начали торговаться.

Пока разговаривали с водителем, хозяйственная Ди сходила в деревенскую лавочку за хлебом и накупила его громадное количество, аж на неделю вперед. Наконец с водителем обо всем договорились, кар-бас, развернулся и уехал. Джей, подобрав тонкий прутик, как-то по особому присвистнула, и самые громоздкие вещи, вроде шатра и мини-кухни, маленьким стадом двинулись по главной улице деревеньки к морю, а феи и Камбр, быстренько надев рюкзаки, припустили следом.

Тут надо заметить, что, конечно же, феи могли бы и не таскать тяжеленные рюкзаки, а просто перенестись вместе с вещами в нужное место, хотя, безусловно, на это нужна масса энергии. И конечно же, вы, немало наслышанные о стукалках, особенно те, кто читал 7-й том «Силизенды, как она есть» наверняка удивляетесь столь нелогичному поведению, но, уважаемые читатели, не забывайте, что в этот раз стукалки путешествовали с Камбром, а он-то совершенно обычный дурканин, ничего такого не умеющий. Было решено, что стукалки, так же, как и Камбр, будут передвигаться пешком и таскать тяжелые рюкзаки, а про всякие фейные штучки, вроде исчезаний и порханий по воздуху, на время забудут. Так что ничего нет удивительного в том, что вся группа, перейдя по узкому мосту через Тинка-Ли, лениво дышащую рассветным туманом и поплескивающую рыбой, вышла к морю и запрыгала горными джампрами по заваленному громадными камнями – следами недавнего обвала – берегу, выбираясь на узкую ленточку-тропу, вьющуюся прямо у подножия нависших над морем то гладких, как ствол стеклянной березы, то слоистых, в трещинах и осыпях, скал.

***

Что-то тяжко дались им эти 10 лиг, а может, и пятнадцать. Камбр так решил, что все двадцать, судя по тому, что шли они часа четыре и вымотались ужасно. Было промозгло, серо. С моря наползал туман. Порывистый ветер рвал его в клочья и швырял на скалы, откуда он серыми кляксами расползался по побережью. Камбр и феи плыли по шею в этом тумане, тропа все норовила исчезнуть в мелкой гальке. В одном месте Камбр чуть не попал в зыбучий песок, хорошо Эй вовремя обернулась и велела всем идти строго след в след… Остро пахло морем, подгнившими водорослями и еще какой-то гадостью. Джей едва не утопила свое маленькое стадо вещей. Оказалось, что перешеек, по которому всегда переправлялись, в этот раз затопило. Правда, было там не глубоко, Камбру до колен, но феям пришлось потрудиться, перенося громадные тюки по воздуху.

Мыс Печали встретил их тишиной. В самой глубине Заумной щели, где никто не селился и обычно жил отшельник Момбар, тихонько журчал родник, но не было ни души. Отшельник то ли нашел себе другое место, то ли отправился путешествовать… Прежнюю стоянку фей разрушило ураганом, и пока Джей, Си и Ди пытались приготовить обед, Эй с Камбром отправились разыскивать новое место.

В конце концов им повезло. Они нашли прелестное местечко, никем не обжитое, чистое и абсолютно дикое. Три громадных реликтовых финиковых кедра, словно гигантские часовые, застыли с трех сторон полянки, поросшей шерстистым зябликом и вездесущей лайкой. Лес вокруг, будто нарочно, состоял в основном из тигрошника и бородатого чистоплюя, перемежаемого кустами сковородника и корчужника, плотной стеной надежно укрывая полянку от посторонних глаз. Сам Камбр ни за что не нашел бы это чудо. В двух шагах от полянки они обнаружили родничок, а рядом еще одну полянку, совсем крохотную, но идеально подходящую для устройства очага и кухни.

Вернувшись, Эй с Камбром застали фей за приготовлением обеда. Туман, похоже, и не думал рассеиваться, наоборот, он стал гуще, да к тому же прибавился моросящий дождик. Феи прилагали все свое умение, чтобы развести нормальный костер, но губочник, коего насобирали целые горы, был насквозь сырым и гореть не желал никак.

Наконец кое-как вскипятили чайник (за неимением лучшего пришлось обедать бутербродами с чаем), поели, собрались и погнали вещи на «домашнюю полянку», как назвал ее Камбр. Потом долго устраивались, перетаскивая все с места на место. И все под нескончаемый заунывный шорох дождя. Провозились до темноты. Кухню устанавливали уже в кромешной тьме. Камбр даже кончика носа не видел. Когда все устроили, Камбр почувствовал, что совершенно устал и вымок. Он забрался в палатку, закутался в спальник, с наслаждением вытянув ноги, и прислушался. В лагере было тихо, видимо, феи тоже отправились спать. Ветер гудел и резвился в вершинах финиковых кедров, в отдалении рокотало море. Камбр закрыл глаза и почувствовал, что уплывает…

Ему снился странный сон: будто на полянку налетел ураган, и попытался повыдергать с корнем деревья. Финиковые кедры страшно скрипели, сгибаясь почти до земли, и осыпали палатки финиковыми шишками, а чистоплюй так мотал своей длинной бородой, что она в конце концов оторвалась и закружилась над поляной серым вихрем. Тем временем море подкралось к лагерю близко-близко, но никто, кроме Камбра, этого, конечно, не заметил, все спали. Волна подхватила Камброву палатку и понесла, покачивая, в открытое море. Ливень барабанной дробью ударил по крыше палатки. Камбр лежал и думал, что вот странно, его сейчас унесет в Дрязгу, и как он там будет без денег, без языка?.. Потом вдруг вспомнил про стукалок, хотел подняться и посмотреть где они, но с новой силой налетел ураган, поднял палатку в небо, завертел, закрутил и… Камбр проснулся.

Солнце, славно вымытое вчерашним дождем и отдраенное до блеска туманом, радостно заливало округу светом. Камбр, обрадовавшись столь разительным переменам, моментально забыл про ночной кошмар, быстренько вылез из палатки и побежал к морю. От вчерашнего тумана не осталось и следа. Море, гладкое, как масло, играя всеми оттенками бирюзы, лежало перед ним, едва слышно всхлипывая и вздыхая, будто спящий гигантский морс. Ленивый прибой чуть шевелил гальку, в прозрачной воде каждый камешек казался драгоценным. Стайка любопытных куриных мальков исследовала большую похожую на грот раковину. Зря они, конечно, туда полезли, потому что в глубине перламутрового грота притаился серый бормотун, большой любитель курятинки. Бросок, и два самых любопытных малька исчезли в его пасти, а остальные порскнули в стороны.

Далеко, почти у горизонта, Камбр заметил резвящихся румусов. Они то ныряли, то выпрыгивали из воды метра на три, то плясали на хвостах…

– У-йа-йа-йа! – завопил он радостно, разбежался и плюхнулся в прозрачную прохладную воду, подняв тысячи брызг. Сначала он плескался на мелководье, потом нырнул и некоторое время плыл под водой за стайкой стерлингов. Потом ему показалось, что вдали мелькнула золотая шкурка всхлипа, и он поплыл туда, но оказалось, что это всего лишь блики на воде.

Камбр уже был далековато от берега и собирался повернуть обратно, как вдруг рядом с ним, фыркая и пыхтя, вынырнул румус. Он был совсем молоденький, года три-четыре, не больше, ростом чуть меньше Камбра, с белой младенческой полосой на спине и желтыми кругами вокруг блестящих любопытных глаз. Малыш явно скучал и хотел играть. Увидев Камбра, он закрыл ластами нос и умоляюще загудел. Камбр, конечно, не мог отказать обаяшке-румусу. Они весело поиграли сначала в догонялки, потом в прятки и в «кто глубже нырнет», потом начали играть в «кто достанет во-он ту ракушку», но тут приплыла гигантская мамаша-румус и быстро навела порядок: ткнула расшалившегося малыша носом в бок, а Камбра легонько так шлепнула хвостом, нечего играть с чужими детьми, своих заводить пора. Камбр от этого шлепочка камнем ушел под воду. А когда вынырнул, отфыркиваясь и жадно глотая воздух, румусов уже не было. Он развернулся и поплыл к берегу.

Феи тоже проснулись и резвились в воде. Си и Ди играли в «утонула фея, раз», а Джей лежала на песочке, аккуратно расправив крылышки и блаженно жмурясь – загорала.

Камбр даже обсохнуть не успел, как позвали завтракать. Эй наготовила бутербродов, и все старательно поглощали их, запивая крепким душистым чаем, приправленным милой беседой о погоде. После завтрака феи решили слетать на знакомую ферму, как они сказали, навестить кое-кого. Камбр же отправился бродить по лесу. Он бродил без цели довольно долго, вышел на какую-то «хитрую» тропу, быстро дошел по ней до деревни, осмотрел тамошний рынок, а когда стало скучно, пошел обратно.

Море приглушенно рокотало где-то вдали, большая темно-лиловая сцилла почти слившись с корой старого чистоплюя сосредоточенно щипала его длинную седую бороду (видимо, на гнездо). Время от времени она отрывалась от своего увлекательного занятия, издавала пронзительное «Кроу», а затем долго прислушивалась, склонив голову на бок, не ответит ли кто. Прошелестела в кустах корчужника яркая пятнистая змейка (Камбр не успел разглядеть, какая, так быстро она исчезла, но очень надеялся, что неядовитая). Внезапно на самой верхушке большой дуплистой ореховой липы громко застрекотала зеленая манкушка, и Камбр решил, что пора двигать к морю, а то как бы не заблудиться.

День близился к вечеру, примолкли бзики, с утра наполнявшие весь лес свиристением и треском, видно, устроили перерыв на обед. Камбр тоже почувствовал, что не прочь чего-нибудь перекусить, а то и просто хорошо поесть. В деревне он купил большую лепешку с сыром, политую острым соусом чуи, и стакан вина, но времени прошло уже немало, лепешка давно стала приятным воспоминанием.

Он попытался найти тропу, по которой ушел утром из лагеря, потом, отчаявшись, пошел напрямик через заросли, обдираясь о корчужник и путаясь в длинной серой бороде чистоплюя, пока наконец не влип в паутину черного мохнонога. Мохноног, конечно, был тут как тут, но нападать на столь крупную добычу (все-таки Камбр был втрое больше), не решился, устроился на нижнем суку тигрового дерева и, выставив все свои восемь стебельчатых глаз, мрачно смотрел, как Камбр, выпутываясь из ловушки, рвет его замечательные сети. Время от времени мохноног угрожающе шипел, показывая зеленые ядовитые клыки, но не двигался, и Камбр, выпутавшись наконец, из липких тенет и возблагодарив святую Антифору – покровительницу неудачников – за свое чудесное спасение, постарался убраться подальше от разгневанного мохнонога.