О, Камбр! или Не оглядывайся в полете!..

Тут Бамбр Лифус замер, вытаращив глаза и открыв рот, словно его внезапно осенило. Потом сделался сизо-багровым, смущенно захихикал и прикрыл глаза рукой.

– О, простите, мой друг, вы случайно не клиниканец? – присвистывая от напряжения, наконец спросил он.

Камбр отрицательно помотал головой.

– И не леветорианец?

– Нет, и не крезианец, и даже не хайанист. Я сам по себе.

– Уф, – облегченно выдохнул Бамбр Лифус, – хвала создателю, а то я было немного струхнул. Все эти фанатики ужасно обидчивы. Помнится, в Лукке зашел я в миленькую такую харчевню. Народу… не протолкнуться. Взял я стаканчик бирры, прескверной, кстати сказать, бирры. В Лукке бирру варить совершенно не умеют, они в нее кору дамона добавляют, олухи. Натурально портят напиток богов.

Да ладно, о чем это?.. а… ну так вот, приткнулся я себе в уголке, потягиваю их мерзкую бирру, и такая тоска вдруг накатила… Не с кем словом перемолвиться, они там в Лукке все сплошь клиниканцы, о чем с ними говорить?.. А за соседним столом пирушка, и народ весь уже хорошо нагретый, орут чуть не хором, брякликами машут. И о чем, думаете, галдеж? Об этом придурке – святом Евстифустии. Он, вишь ли, как-то тут мимо пробегал и весь ихний урожай от засухи спас. Со скуки, не иначе. Терпел я, терпел, молчал, молчал, тут мне в кружку чей-то бряклик залетел. Тьфу! Ну я пока бряклика выуживал возьми да ляпни, что ихний Евстифустий хуже этого занюханного бряклика и пресвятому Нотабуке подметки целовать не достоин. Тихо так сказал. А они услыхали и всем кагалом на меня. Я, конечно, одному в зубы, второму по башке, третьим окно вышиб… У меня синий бантик по куси-бою. Но их же сотня на меня навалилась, никак не меньше. Приперли к стене, глаза горят, счас на клочки рвать будут. «Нет, – думаю, – друг Бамбр, так дело не пойдет». Достал из кармана трубочку с чихушечкой, дунул. Эх, что тут началось! Форменное светопреставление! Они сразу про меня позабыли, давай друг друга мутузить. Ну тут главное этой гадости самому не наглотаться. Вывалился я в окно и деру, а они, по слухам, харчевню-то по бревнышку раскатали… М-да. Сам-то я ни коим образом не клиниканец. Мы – странствующие монахи ордена пресвятого Нотабуки – несем в мир свет учения натурологической церкви. Все натурологи утверждают: естественность превыше всего! Долой блага цивилизации. Душа должна очиститься от скверны, чтобы, распадаясь после смерти на био-, радио– и прочие волны, не засорять великого космоса!

Бамбр Лифус, все больше воодушевляясь, вскочил и, размахивая дымящейся трубкой, пошел в пляс вокруг Камброва кресла.

– Ты, Камбр, меня просто поражаешь, – пел он, переходя внезапно на ты. – Как ты живешь?! Грязный городишко, пыльные улицы, мусор, духота, вечные попреки жены, вечная необязательность друзей, вечные вопли детей, вечные болезни, вечные проблемы, вечно денег не хватает… Или хватает?

– Н-нет, не хватает.

– Вот я говорю, не хватает. Зачем тебе это, о Камбр, если можно жить в лесах и полях, смотреть на звезды… Ты давно на звезды смотрел?

– Давно.

– Вот видишь! Встречать восход солнца! Петь о дожде! Ведь ты же поэт, Камбр! Вступай в славные ряды натурологов, и твои проблемы исчезнут сами собой. Мы ходим по всему миру, мы поем свободные песни, мы всегда говорим то, что думаем! Мы свободны!!! Неужели тебе не надоело быть связанным по рукам и ногам? Неужели ты хочешь всю жизнь просидеть в четырех стенах, слушая вопли детей и попреки жены? Неужели тебе не хочется услышать шум океана и почувствовать соленые брызги на лице, увидеть белый песок и пальмы заката? Неужели тебе не хочется больше танцевать с феями на волшебной поляне?!

– Хочется!

– Хочется?! Так бросай, бросай, бросай свою скучную, полную глупых обязанностей и нудных привязанностей жизнь в городе, не бойся перемен, идем со мной, в леса, в поля, наслаждаться жизнью, пока есть такая возможность! Ты увидишь, как прекрасно можно жить, не размениваясь на созидание или разрушение. Да и зачем что-либо разрушать или созидать?! Взгляни на фей, они живут в полном согласии с природой, или фурии… ф-фу. (Тут Бамбр Лифус сморщился, видимо, вспомнив что-то очень личное, и схватился за правый бок). Ну фурии – это неудачный пример. А… вот возьмем глюки.

– Мой лучший друг – глюк, я ведь говорил, – оживился Камбр. – Он живет в городе и вовсе не собирается никуда уезжать. Ни в леса, ни в поля.

Бамбр Лифус перестал размахивать трубкой и уселся прямо на стол, тяжело отдуваясь и вытирая пот со лба большим платком в синий и зеленый горох, живо напомнивший Камбру, как они с глюком Хамфри ловили хрюкозоида.

– Мне кажется, – осторожно заметил Камбр, мучительно подыскивая слова, чтобы ненароком не обидеть своего спасителя, – мне кажется, что вы тут не совсем правы.

– И в чем же? – Бамбр Лифус склонил голову набок и стал совершенно похож на хрюкозоида, объевшегося мячиков. Камбр с минуту молчал, борясь с приступами неукротимого смеха, отчего лицо у него приобрело нежный синюшно-розовый оттенок, но наконец заговорил, стараясь не смотреть на собеседника.

– Я имею в виду созидание. Разрушать, да, конечно, это безумие. Да и сама идея разрушения противна природе дуркан…

– А вот тут вы не правы. Разрушение – это как раз самое любимое дурканское занятие после миросозерцания и оплевывания себе подобных. Впрочем, я вас перебил, прошу извинить, продолжайте.

– Но созидание!.. Ведь созидая, мы развиваемся. Мы улучшаем свою жизнь, а значит, и себя. Разве не так? Мы строим прекрасные дворцы, пишем книги, пытаясь передать свой опыт детям…

– Которым он до фонаря…

– Рисуем картины… Я, наверное, слишком путано говорю… но ведь если ничего этого не будет, то не уподобимся ли мы в таком случае примитивному чваклу, который только и знает, что ест и спит?

– Друг мой, Камбр, – Бамбр Лифус подергал толстой ножкой, которая даже по дурканским меркам была несколько коротковата, и, затянувшись, выпустил к потолку несколько дымных колец, – вы затронули пренаиважнейший аспект: влияние искусства на развитие цивилизации. Тут я только замечу, что чвакл совсем не такой уж и примитивный, как вы это себе представляете. Но продолжайте, продолжайте, прошу вас.

– Да, собственно… Ну ладно, пусть чвакл и не примитивный. Но живет-то он по законам природы. А там никаким гуманизмом и не пахнет…

– Можно подумать, у нас пахнет.

– У них сплошная борьба за выживание, а у нас… Нет. У нас культура. Мы можем свои мысли и чувства облечь в поэтическую форму, и если это написано хорошо, то читатели будут смеяться и плакать, им захочется измениться, они, может быть, даже начнут меняться…

– Типичное заблуждение поэта, – пробурчал Бамбр Лифус.

– Мне даже кажется, – Камбр взъерошил волосы и медленно поднялся, – мне кажется, что мы созданы для того, чтобы нести свет истины и любви всем другим существам в мире. И мы несем им этот свет…

– Ах, как бы я хотел, чтобы это было так. Но в том-то и дело, что дурканин – это чрезвычайно лживое, изворотливое и коварное существо, которому ни одно другое существо на планете не должно доверять, если оно в здравом уме, конечно. Ну сами посудите: придумали себе законы – тут же надо их нарушить, установили границы – захватить чужие земли, вывели 12 заповедей – ни за что не соблюдать, приручили живность – бросить ее, а то и съесть. Разве не мерзость?!

– Но ведь мы пытаемся совершенствоваться, значит, мы не безнадежны! – почти в отчаянии выкрикнул Камбр и рухнул обратно в кресло.

– Да, – выпуская клубы дыма, кивнул Бамбр Лифус, – пытаемся, и возможно, я несколько сгустил краски, говоря о дурканской природе. И возможно, все не так плохо, тем более что я сам дурканин и мне хотелось бы думать именно так. Но давай Камбр оставим пока общедурканские проблемы. Решить их мы не в состоянии, а заниматься пустословицей у меня желание совершенно пропало. Давай-ка поговорим немного о тебе.

– Обо мне? – Камбр удивленно уставился на Бамбра Лифуса.

– Да-да, дружок, о тебе.

– Но что обо мне говорить? Не такая уж я значительная персона…

– Ну-ну, не скромничай, и потом мы не на приеме у императора Стронга II, чтобы нельзя было говорить о присутствующих.

– Ну ладно, хотя…

– Я понял, твои беды не только и даже не столько от того, что ты забыл кусок своей жизни, и, наверное, очень важный кусок, потому что это не дает тебе покоя и ты мучаешь жену и друзей, мучаешься сам, пытаясь соединить себя до и себя после. Нет, это только полбеды. Вторая половина была в тебе всегда и никуда деться не могла. Все дело в том, что ты пытаешься решать глобальные проблемы. А зачем, дружок?

– Но-о-о!..

– В самом деле. Вот ты говорил, что Танк Договитц сказал, мол, ты исписался. Обидно? Конечно. Хотя, что б он понимал…

– Вот именно.

– …в поэзии, этот Танк Договитц. Я его, кстати, немного знаю. Он сам не великого ума. Так, повторяет, что услышал, и часто получается – слышал звон, да не знает где он. От этого и вся его слава… Да пусть его.

Все от того, что ты боишься. Ты так боишься сделать что-нибудь не так, так зависишь от чужого мнения…

– Глупости! Мне на мнение чужое совершенно наплевать. Но просто обидно же, когда тебя ругают…

– Раз обидно, значит, не наплевать. Ты слишком болезненно на все реагируешь. Пытаешься всем и каждому доказать, что ты чего-то стоишь, мало того, что ты – лучший. Ах, друг мой Камбр, все это суета сует. Пойми, все твои метания и искания – это ерунда. По сравнению с вечностью. Пойми это. Пропусти через свое сердце и перестань мучить себя глупыми мечтами о том, что невозможно узнать.

Ну в самом деле, скажи, зачем тебе знать великий ли ты поэт? Что изменится от того, что ты невеликий? Перестанешь писать? Нет. Я не понимаю, что мешает тебе жить спокойно? Ведь ты признан. У тебя столько поклонниц! Да Дракон с ними, с поклонницами. Хотя и приятно… Столько читателей. Твои стихи в отличие от многих и многих не пылятся на полках лавок, их разбирают в мгновение ока. Что тебе в тщеславии?! Мучайся от несовершенства языка и несообразностей в мире. Но жажда славы! Особенно когда она у тебя уже есть! Если сердце твое переполняет любовь или боль, так излей это все на бумагу. Перестань размениваться по мелочам. Тем более что ты не завистник.

– Ах нет! Но разве в этом дело?.. Я чувствую себя совершенно одиноким…

– О! Одиноким! Все дуркане с рождения обречены на одиночество.

– Да, но я думал…