Имаго

Рваные раны на шеях. Зубы, разрывающие кожу, тянущее ощущение в укушенном месте. Словно тебя высасывают через соломинку.

Я замерла, не донеся до рта бутылку с молоком. Мне нужно найти его. Того, с чего все началось для меня – Алекса. Найти и спросить, что происходит. Узнать, в чем тайна крови, растворяющей швы, новых вкусовых предпочтений, необычайной сонливости. Будет просто восхитительно, если это просто новая, неизученная инфекция – тогда пойду и сдамся в больницу на опыты. Пускай тычут в меня шприцами, но я хотя бы послужу материалом, помогающим в борьбе с дрянью.

Но если это то, о чем я думаю,

Вампиры, кровососы, носферату.

то я сделаю все, чтобы он пожалел о содеянном.

***

– Эй!

Я наскоро смела все предметы, лежавшие на столе, в тряпицу, накрыла полотенцем агрегат посреди кухни и откинула волосы с лица. Вроде все спрятала.

– Лив? Ты дома? – Джи зашла в гостиную, обескураженно оглядываясь по сторонам.

– Да, да! – я выдохнула и вышла из кухни, виновато стреляя взглядом. – Привет, подруга.

– Ну, привет, – она пристально посмотрела на меня. – Ты уже два дня мне не звонишь, не пишешь. Что случилось? Ты в порядке?

– Ну, так, – уклончиво ответила я, улыбаясь.

Все эти два дня я дремала или ела, а ночами выслеживала Алекса, сидя в «Давилке» – он любил пропустить там стаканчик-второй, – но ни бармен, ни посетители его не видели и недоуменно качали головами. Это была единственная ниточка, тянущаяся от меня к кровососу, поэтому я всеми силами старалась сделать так, чтобы она не упиралась в тупик.

– Ты беспокоишь меня, – тихо сказала Джи, – не отвечаешь на звонки и не звонишь сама. Мне кажется, ты что-то скрываешь от меня.

– Джи, – я отвела взгляд, – это все очень сложно.

– У меня полно времени. Как минимум ещё лет сорок-пятьдесят! – она упала на диван и схватила одну из молочных бутылок, выстроившихся в шеренгу под столиком. – Это ещё что? Ты начала пить молоко?

– М-м-м…

– Ты же с детства его терпеть не можешь, – нахмурилась Джи, вертя бутылку в руках. – Так в чем дело?

– Джи… – я села рядом с ней. – Тебе нужно выслушать меня.

Она вскинула идеальные брови, как бы говоря, что готова, и меня прорвало. Вся история с того самого нападения и до сих пор, непонятные изменения, звуки, состояние – я изливала подруге душу, рассказывая об ужасах, что я пережила, о кошмарах. Джи внимательно слушала, не меняясь в лице, но ее глаза становились все круглее и круглее.

Когда я закончила, она еще мгновение смотрела на меня так, будто я только что призналась, что откусываю головы щенкам на завтрак, после чего прочистила горло и слегка (как мне показалось) отстранилась, передвинувшись по дивану.

– Прости, – пробормотала она. – Это что, розыгрыш?

– Джи…

Женевьева вдруг улыбнулась и закивала. Ее бледное лицо меня встревожило. Я попыталась дотронуться до плеча подруги, но она вдруг резко вскочила и попятилась, не сводя с меня вытаращенных глаз. К ее губам примерзла эта жуткая, пластиковая улыбка.

– Пожалуйста, Джи, – я выставила вперёд руки, показывая, что не опасна, – мне нужна помощь.

– Это точно, – прошептала она, идя спиной вперед по направлению к выходу. – Это точно, Лив.

Я испуганно следила за тем, как она отошла на приличное расстояние и выпрямилась. Полные губы дрожали, словно пережевывали какие-то слова, слышимые только ей.

– Прости, – сипло сказала она, тихо, но я услышала каждый слог, – я не могу тебе помочь. Позвони доктору Ривзу, он уж точно…

Не договорив, Джи выскочила из квартиры. Входная дверь захлопнулась. Недоуменно я пошарила в памяти, стараясь вспомнить фамилию, которая казалась смутно знакомой. Точно. Доктор Джон Ривз. Психиатр.

– Я не сумасшедшая, – пробормотала я сама себе. Глаза жгло от обиды.

Квартира молчала в ответ. Уж кто-кто, а она видела все и не нуждалась в объяснении.

***

К вечеру у меня заломило зубы. Сходя с ума от боли, я перерыла шкафчики и ящики в поисках аптечки с обезболивающим. Но, едва лишь таблетка очутилась в желудке, как тот конвульсивно сжался. Поскальзываясь на скользком полу, я добежала до раковины и извергла его содержимое в нее. Глядя, как мутно-белая (от выпитого молока) слизь уходит в слив, я повозила языком во рту и сплюнула оставшийся комок. Таблетку.

Посмотрев в зеркало растерянными, широко распахнутыми глазами, я подняла верхнюю губу, чтобы оценить масштаб катастрофы. Хм, десна кажутся воспалёнными. Но ведь я недавно была у стоматолога на лечении: мне поставили пломбу и сказали, что остальные зубы в полном порядке. Не может ведь кариес сожрать за месяц то, что до сих пор не трогал?

Чтобы занять себя, я начала читать наизусть стихи. Я декламировала их то с безумным, то с полным скорби лицом, то прижимала руку к голове, то в притворном ужасе ко рту. На последней поэме, принадлежавшей Эдгару Алану По, свет вдруг погас – электричество пропало ещё в двух соседних домах и магазинах, расположенных в них. Я закрыла глаза, чтобы не думать о глубокой тьме вокруг. В ушах воцарился густой звон: словно белый шум, он наполнял меня изнутри, шипел, как растворимая пилюля, расходился по капиллярам. Я села на колени посреди комнаты и замерла.

Я слышу. Слышу!

Кровоток. Бесконечный бег крови по двум кругам. Стон суставов. Бурление и скрежет в кишечнике, звуки пищеварения. Я изумленно прислушивалась к себе, сидя на холодном полу. Как странно. Люди изучают космос, зачарованно рассматривают фотографии и слушают записи, но ведь космос – он и внутри тоже. Я склонила голову набок, щелкнули шейные позвонки.

Отстранившись от чудес внутреннего мира, я обратилась к окружающему. На четвёртом этаже засвистел чайник, на третьем проснулся ребёнок. Сейчас он закричит… да, вот и вопль. Огромный муравейник с людьми издавал мелкие звуки, заурядные, бессмысленные. Я шокировано прикоснулась кончиками пальцев к ушным раковинам. Оттуда не высунулись антенны, все как надо. И все же нет, не так. Я слышу на многие метры вокруг, если сосредоточусь. От влажных глубин организма до самого подвала.

В верхней челюсти что-то противно тикало, словно там завелись термиты. Боль не утихала – пронзительная и тугая, она обволакивала мозг, подобно пленке, не давая ему мыслить, отупляя. Я стиснула голову меж коленей, стараясь утихомирить нытьё в дёснах.

Вампиры. Сейчас это слово не казалось мне чем-то нелепым, сошедшим со страниц книг, и я была почти уверена, что начала познавать его во всей таинственной древней глубине. Вампиры. Нет, все-таки немного нелепо. Я питаюсь не тем, чем раньше, стала более вялой и сонливой, слышу далеко вокруг. Но ведь я не пью чужую кровь, не сплю в гробу, не чураюсь солнечного света – кто же я тогда? Или сказки о вампиризме – всего лишь преувеличенные пересказы слухов из серии «Я видел, но не уверен»?

– Когда я найду тебя, – прошептала я, глядя на мерцающие огни за окном, – а за мной в этом деле не заржавеет – то вытрясу всю правду.

Многоцветная галактика в лице города подмигивала мне тысячью пульсаров.

***

– Хм, очень интересно, – пробормотал стоматолог, держа мой рентгеновский снимок под лампой.

– Что там? – я с любопытством перегнулась через кушетку, но врач сам повернулся ко мне.

– Это похоже на периодонтит, но ваши зубы в полном порядке, за исключением тонких канальцев над верхними клыками, выходящих в ротовую полость. Вот, видите?.. Они толщиной с волос, но разглядеть их здесь можно. Никогда не видел, чтобы кариес прогрессировал таким способом. Вот это, – он потыкал пальцем в тёмные пятна в деснах на снимке, – так понимаю, пазухи, полости, образовавшиеся в мягких тканях. Сейчас они заполнены экссудатом, как оно бывает при воспалении…

– Спасибо, – я прервала его поднятой рукой и пригладила волосы. – То есть, придётся делать пломбы?

– Думаю, да, – стоматолог аккуратно убрал снимок в конверт и вручил его мне. – Огромная работа – лечить оба зуба. Сейчас боль не беспокоит?

Я покачала головой. Тиканье исчезло в шесть утра, оставив после себя лишь неприятное покалывание. Я понятия не имела, что все это значит, а пятна на снимке не добавляли ясности ситуации.

– Тогда всего доброго, – врач улыбнулся мне, и я мельком окинула взглядом два ряда белоснежных квадратных зубов. Он удалил себе клыки. Надо было тоже их удалить, пока они не превратились в колодцы с гнилью. Я задумчиво ощупала языком две заострённые пики во рту.