Имаго

– Думаю, пока швы не перестанут исчезать, вам придётся полежать, – врач завершил работу и убрал инструмент. – Это ненормально, и я намерен выяснить, в чем дело.

Я уныло кивнула. Неопределенный срок. Ты можешь лежать тут неделю или месяц, а может даже полгода или год, кто знает? Я была напугана всем этим до такой степени, что едва сдерживала желание выпрыгнуть в окно. Трусливо сбежать, а потом носиться по Пайнберри в одном халате. На мгновение перспектива оказаться фигурой, маячащей в программе новостей, показалась мне заманчивой… но здравый смысл все-таки победил.

***

Так прошло пять томительных дней, в течение которых меня то и дело навещали знакомые да врачи, проверяющие, как поживает рана. Та, к слову, поживала замечательно – каждые новые швы растворялись с такой скоростью, словно их опускали в кислоту. Врачи хотели было собрать консилиум, когда вдруг все закончилось. Рана затянулась, оставив после себя лишь бледный рваный шрам.

– Я ничего не понимаю, – врач непонимающе надавил двумя пальцами на разрыв, покрытый бахромой засыхающей крови. – Ведь она была здесь! Определённо! Вот следы от иголочных проколов… Она выглядит так, словно заживает уже долгое время! Как это понимать?

– Меня не спрашивайте, – мрачно отозвалась я, морщась от его бесцеремонных тычков, – если бы я знала, в чем дело, то не сидела бы перед вами с таким лицом.

Слухи о чудесном исцелении девушки из палаты двадцать три облетели весь госпиталь, став камнем преткновения в научных дискуссиях и предметом религиозных споров. Было забавно слушать, погрузившись в чтение брошюрки, что, с одной стороны, это может быть особенностью организма, а с другой – происками Дьявола.

– Значит… – Джи выжидающе посмотрела на меня, расплываясь в улыбке. – Тебя выписывают завтра?

– Ага, – я была бы счастлива, если бы не глодал червячок необъяснимого страха. – Американская медицина творит чудеса.

– Боже, храни Америку, – нараспев произнесла Джи, и мы обе засмеялись. – Я рада видеть тебя снова улыбающейся.

Я рассеянно усмехнулась и тряхнула волосами. Нельзя показывать кошмарное, искаженное ужасом лицо, томящееся в плену под этой коркой счастливой улыбки. От пережитого потрясения Джи утратила свою проницательность, поэтому её ни капли не взволновало такое быстрое выздоровление – наоборот, она уверовала в то, что это целиком и полностью заслуга врачей (которые ломали головы над этой загадкой: девушка с ускоренной регенерацией!).

– Все снова возвращается на круги своя, – Джи вздохнула и перебросила два хвостика из волос вперёд. – Джейк звонил?

– Нет, – я вздохнула, – он теперь игнорирует моё существование. Когда ему позвонили из больницы, он принял к сведению то, что его сестра умирает, но даже не поинтересовался. А вот Холли обещала вырваться, как только сможет.

– Никогда бы не поверила, что Джейк способен на такое, – Джи покачала головой. – Это все Шерил?

– Она самая.

– М-м…

Джи прочесала руками один из хвостиков. Я сонным взглядом проследила, как бледные пальцы, словно акульи плавники, рассекают блестящую чёрную гладь волос. Как же спать охота…

На следующий день я, лучащаяся радостью, но все еще бледная, вышла на крыльцо больницы. Стоял чудесный осенний день, хрусткий и звонкий, сияющий и золотой, как церковный колокол – то тут, то там можно было увидеть пациентов, счастливо воссоединяющихся со своими семьями. Мысленно порадовавшись за них, я поискала взглядом своих и, увидев, просияла: Джи стояла у своей машины, а рядом с ней – Холли с огромным букетом фрезий. Увидев меня, обе замахали руками.

– Привет, подранок, – Джи дружелюбно толкнула меня в плечо кулаком, а потом обняла, – я так скучала по тебе в обычной одежде.

– Лив! – Холли едва ли не прыгала на месте, сияя своими голубыми глазищами. – С выздоровлением!

– И я скучала, – я стиснула в объятиях сразу обеих, крепко-крепко. – Как хорошо ехать домой!

Джи открыла передо мной дверь машины, и я села, уткнув нос в душистый букет цветов. Холли расположилась позади, Джи бухнулась на водительское сиденье и подняла типичную водительскую суету: поправление зеркала, потом кресла, шуршание бумажками в бардачке. Она тщательно проверила документы в бумажнике, потом, вздохнув, пристегнулась.

– Ну что, девчонки, поехали?

– Поехали! – закричала Холли. Я улыбнулась.

– Куда едем?

– В пиццерию, – Джи затормозила на пешеходном, сурово глядя на медленно переходящую дорогу пожилую парочку. – Посидим, выпьем пивка… ну, точнее, сока. Или газировки. Поедим пиццы. Отметим, так сказать, твою выписку.

Я опустила козырёк, пряча глаза от солнца. Наступил октябрь: как и все городки в Америке, Пайнберри принялся неспешно готовиться к Хэллоуину – повсеместно витрины украшали зловещими тыковками из бумаги, гирляндами в виде летучих мышей или чертей, по вечерам деревья на аллеях загорались яркими лампочками, а на столбах то тут, то там виднелись объявления о предпраздничных акциях и мероприятиях. Я прижалась лбом к стеклу и прикрыла глаза. Меня мутило, голова кружилась. Неосознанно я дотронулась до шрама на шее, но успела отдёрнуть руку прежде, чем кто-либо заметил и спросил, в чем дело. Рана не болела – все было хорошо. Отчего же тогда мне так паршиво?

Джи припарковалась у пиццерии. Взяв в руки сумочку, она осторожно толкнула меня:

– Вылазьте, Йеллоувуд! Пойдем, поедим.

Я вышла последней. Настроение вдруг ухудшилось. Солнце нещадно палило, хотя сейчас, в октябре, оно уже не должно даже пригревать…

– Лив? – Джи взяла меня за руку и с тревогой покосилась на Холли. – Тебе нехорошо? Ты такая бледная…

– Нет, идём, – я перевела дух и вытерла испарину со лба. – Веселиться, ура.

Обе переглянулись с нескрываемым волнением и, взяв меня под руки (на самом деле, под руку взяла только Джи – маленькая Холли обняла меня за талию), повели в прохладную пиццерию. Скрывшись от солнца, я вновь почувствовала себя почти здоровой. Джи с Холли громко спорили, за каким столиком нам надо сидеть, а я лишь растерянно смотрела по сторонам. Казалось, что все смотрят только на меня, но, на самом деле, все были заняты своими делами.

– Пойдем!

Джи подвела меня к столику в углу около большого гибискуса в кадке, и в тот же миг к нам подскочила молоденькая официантка с блокнотом:

– Что желаете?

– Две с ананасами, – сказала Джи, даже не глядя в меню. – Ты же хочешь с ананасами, киска?

– Да! – Холли ткнула пальцем в раздел напитков. – И малиновую газировку!

– Да, газировку и ещё ароматизированного пива, – Джи вопросительно взглянула на меня. – Эй, ты чего-нибудь хочешь?

Я пустым взглядом осмотрела меню, при этом мне казалось, что я читаю инструкцию по эксплуатации комбайна на китайском языке. Все такое безвкусное и неаппетитное…

– Одну мексиканскую фирменную, – вяло произнесла я, – и тоже пиво.

Официантка черкнула в блокнот заказы и умчалась на кухню. Взгляды Холли и Джи испепеляли меня, и я не выдержала:

– Что?

– Ничего, – протянула Джи.

Пытаясь чем-нибудь занять руки, она схватила хлебную палочку из плетёной корзинки и надломила её пополам. Этот звук напомнил мне

ломающиеся кости

о рубке дров в лесу. И этот запах свежего дерева…

– Скажи, Холли, – Джи обратилась к ней, – как дела в школе?

– Ой, замечательно! – Холли поддержала игру и быстро закивала головой, налаживая беседу. – Правда, есть одни ребята…

Я слушала их мельком, особенно не вникая, но иногда ради приличия вставляя реплику-другую. Желудок свербило, я мысленно успокаивала себя, что скоро заказ будет готов, но только вот от одной мысли о пицце горло судорожно сжималось. Джи и Холли неприятно косились на меня: наверное, ожидали того, что я вот-вот рухну на пол и начну кататься по нему с дикими воплями. Я раздраженно выдернула из растерзанной цветистой салфетки пучок ниток.