Марсельская сказка

– Спасибо, Луиза, – я развернулась к ней со сдержанной улыбкой. – Всё лишь благодаря вашим стараниям. Чувствую себя, как в сказке «Золушка», – солгала я, ведь на деле мне явно была бы отведена роль одной из сестриц. – Вы сделали из меня настоящую принцессу. Почему вы так добры ко мне?

Луиза покачала головой и шагнула ближе ко мне, беря мои руки в свои. Она была удивительно красивой, утончённой, одетой по последнему писку моды в своём атласном платье цвета слоновой кости, на её миловидном лице не было ни единой морщинки, и я бы ни за что не поверила в то, что разница между нами – целых десять лет. Скорее это я, повидавшая ужасы заточения и измученная долгой дорогой, выглядела старше. Кроме того, главным украшением Луизы была её доброта. Она так отличалась ото всех светских дам, которых я когда-либо встречала, и это было просто удивительно.

– Милочка, я получаю от этого истинное удовольствие, – с улыбкой протянула Луиза, крепче сжимая мои ладони. – Разве это не наш святой долг – помогать несчастным и обделённым?

Улыбка тотчас сползла с моего лица. Ангельский нимб над головой Луизы растворился, белые крылья за её спиной обратились в прах, и я увидела её истинный лик – уродливый и безобразный. Но какой бы ни была моя досада, я не могла её винить. По правде говоря, я ведь ничем от неё не отличалась. И этот момент, этот, быть может, решающий миг, будто обнажил и мою изнанку тоже, и я увидела своё отражение, столь же некрасивое, в чём-то даже совершенно омерзительное.

В конце концов, я не сердилась на Луизу за её слова. У меня просто не было права на это.

– Ну, полагаю, теперь мы можем спуститься вниз, взять себе пару коктейлей и дожидаться наших мужей. И куда они только пропали? За все годы брака Бартем ни разу не поделился со мной своими планами! – Луиза взяла меня под локоть и потащила прочь из спальни.

Позднее мы спустились на первый этаж и вышли на задний двор, где расположился бассейн, по периметру которого разместились высокие столики. Я всегда мечтала о бассейне в Роузфилде, но после несчастного случая с моей двоюродной бабушкой Мэй, его решено было забетонировать. Хотя едва ли он смотрелся бы в Роузфилде лучше, чем здесь. С глянцевой лазурной водой, этот бассейн манил окунуться в свои прохладные воды, в то же время, достаточно было и просто любоваться им, стоя у самой кромки с бокалом ледяного напитка в руках. Он ярко выделялся на сплошном зелёном фоне заднего двора, и даже огромные букеты насыщенных сиреневых люпинов не забирали его внимание. Я подошла ближе, глотнув приторно-сладкого коктейля, когда позади меня раздались голоса. Обернувшись, чтобы увидеть, наконец, Реми, я разочарованно вздохнула. Это была молодая супружеская пара, незнакомая мне, и Луиза с восторженным визгом подбежала к ним, оставляя меня одну.

С каждой минутой прибывало всё больше гостей. Они поглядывали на меня, обособленно стоящую у бассейна с бокалом в руке, и не решались подойти. Возможно, Луиза рассказала им о том, кем я являюсь, вернее, кем не являюсь, и вскоре они потеряли ко мне всякий интерес. Впервые на светском мероприятии я находилась в тени, и это было мне только в радость – никто не докучал надоедливыми расспросами, никто не пытался залезть мне в голову. И каждый раз я боялась поднять на этих людей свой взгляд – страх узнать в одном из лиц кого-то из бестирийцев душил меня, сдавливал мои рёбра, даже несмотря на то, что прежде, чем посадить меня в авто к Луизе, Реми пояснил, что Верн скорее сожжёт все свои деньги в камине, чем станет прислуживать бестирийцам. Поверить в это было трудно. Отчаянные времена требовали отчаянных мер.

И отчаянных связей.

– Луиза, любимая, ты выглядишь сногсшибательно! – сквозь музыку и голоса гостей вдруг прорвался восторженный возглас Верна.

Я напряглась всем телом, медленно обернувшись. Реми застыл в широком дверном проёме, хмурясь и ища кого-то взглядом, и когда он наконец заметил меня, его лицо вытянулось, а губы приоткрылись. То, что я увидела в этот миг в его глазах… это было не объяснить словами. Щёки мои залились румянцем, на губах невольно мелькнула улыбка, и я подошла к нему, обходя людей, уже столпившихся на заднем дворе, чтобы, остановившись напротив, не найти слов и смущенно опустить взгляд. Реми смотрел на меня так, словно прежде никогда не видел, так, словно знает меня всю жизнь, словно всю жизнь мной дорожит. Это было восхищение, неприкрытое и естественное. Меня напугала реакция собственного тела, напугал бешеный стук сердца, напугало тепло, разлившееся в душе и устремляющееся куда-то вниз живота. Окрылённость, пустота в голове, мандраж… я хотела раствориться в этом моменте, хотела, чтобы он никогда не заканчивался, чтобы за нашими спинами был слышен чей-то смех и звон бокалов, на фоне звучала неизвестная музыка, а его глаза всегда горели этим бурным и незнакомым огнём.

– Так вот, какая ты, – Реми выдохнул и провёл ладонью по своим волосам.

Я улыбнулась, недоуменно покачав головой.

– Какая?

– Настоящая. В своей естественной среде. Всегда с причёской, в дорогом наряде, утонченная и… одинокая, – сказал он, пока мы, не сговариваясь, шли в сторону бассейна – подальше от чужих глаз.

– Тебе не нравится?

– Не знаю, что тебе ответить. Тебе одинаково идёт быть светской дамой и моей деревенской женой, – Реми усмехнулся, а я закатила глаза.

Напрасно я ждала от него более красочного комплимента.

– Так где вы были? – спросила я, наблюдая за тем, как он хватает с подноса проплывшего мимо нас официанта бокал шампанского. Я успела заметить, что Реми сменил рубашку, но она точно принадлежала ему – я видела её, когда в первый и последний раз рылась в его сумке. – Вы пропали на несколько часов.

– Ты волновалась за меня?

– Не говори ерунды.

– Кто бы тогда обеспечил тебе возвращение в Париж?

Я усмехнулась, указывая бокалом в сторону жизнерадостной блондинки, уходящей в холл особняка под руку со своим мужем.

– Луиза дала бы мне ключи от крайслера. Мы ведь выполнили их условие.

– Ты умеешь водить? – Реми слегка наклонился ко мне.

Я вздохнула и прикрыла глаза.

– Может, зайдём внутрь?

– Нам лучше держаться подальше от людей, – тихо сказал он.

– Почему? Кто-то из бестирийцев всё-таки может быть здесь? – при одной лишь мысли об этом бросало в холодный пот. – Реми?

– Нет… я не думаю. Но осторожность ещё никому не навредила. Просто будем держаться подальше от толпы, а как стемнеет – возьмём ключи и уйдём.

Мы переместились к одному из обособленно стоящих столов, на котором лежал поднос с закусками. Почти все время я ощущала на себе взгляд Реми, но ничего не могла сказать. Я просто не знала, как реагировать. Обычно он вообще на меня не смотрел. А теперь не сводил глаз. Так странно… я украдкой взглянула не него и, поджав губы, уставилась на поднос.

– Тебе следует поесть. Впереди длинная ночь, – мы одновременно посмотрели в сторону горизонта, полыхающего закатом.

– А что же ты? – отправив в рот пару кусочков сыра, поинтересовалась я.

– Мы с Бартемом перекусили по пути сюда.

Кивнув, я снова принялась за закуски. Мне хотелось сказать ему, что я считаю Верна настоящим мерзавцем, что он поступил неправильно, бросив Реми без работы, но я также знала, что моё мнение едва ли было ему интересно. Поэтому, наколов на зубочистку дольку ананаса, я благоразумно промолчала. Поразительно, но до этого момента я и не подозревала, насколько голодна. Должно быть, гости, проплывающие мимо нас, решили, что я какая-то дикарка, но сейчас мне было совершенно наплевать на их мнение. До меня изредка доносились обрывки их фраз, лишённые смысла светские новости и надоедливая музыка, и с каждой секундой желание схватить Реми за руку и уйти отсюда прочь возрастало во мне с неистовой силой. Когда мои губы прижались к бокалу, чтобы сделать глоток шампанского, мой спутник, наконец, подал голос:

– Ты не хочешь зайти внутрь? Люди все прибывают, а та женщина, – Реми кивнул в сторону молодой мадемуазель, не сводящей с него глаз, – в шаге от того, чтобы подойти к нам.

Что-то в моей груди неприятно вспыхнуло. Я посмотрела на уродливую шляпу с пером на голове незнакомки и фыркнула, опустошив свой бокал.

– Бедняжка, – протянула я и, подойдя к Реми, взяла его под руку. – Она настолько слепа, что не видит рядом с тобой супругу.

Реми расхохотался, и я невольно засмеялась в ответ. Мы рисковали, мы чертовски рисковали, находясь в центре внимания, но, признаться, за все эти дни мне ещё никогда не было так спокойно и легко, как сейчас. Колокольчики звенели в моей душе, и они успокаивали меня, заставляя без повода улыбаться, наслаждаться этим моментом, ведь он уникален, уже спустя минуту всё будет иначе, и мы будем иными, не такими, как в этот самый миг. Я так боялась, что кто-то из нас посмеет его испортить.

Внутри было заметно меньше людей. Никто не танцевал в центре огромного зала – гости разбрелись по углам, болтая, опустошая свои бокалы, разглядывая друг друга, как разглядывают в бутике одежду, прицениваясь. Всюду стояли огромные фарфоровые вазы с пышными букетами люпинов, кресла и диваны были заняты, и мы решили остаться в тени парадной лестницы, издалека наблюдая за Бартемом и Луизой. Иногда Бартем подходил к нам, иногда подходила Луиза, но большую часть времени мы стояли здесь совершенно одни, чему я была несказанно рада. Я наблюдала за мужчиной, что застыл у окна в одиночестве, размышляя над тем, заслуживает ли он моих подозрений, но в конечном счёте сдалась.

– Быть может, нам стоит подойти к Бартему и попросить ключи? Мы здесь уже больше часа. Полагаю, этого достаточно, чтобы не показаться невежами, – сказала я, повернувшись к Реми.

Глаза его странно заблестели.

– Подойдём. Но прежде, – он наклонился к моему уху, и я удивлённо моргнула, ощутив табун пробежавших по моей спине мурашек, – позволь мне пригласить тебя на танец.

Я приоткрыла рот и широко распахнула глаза.

– Ты умеешь танцевать?

– Нет, – Реми усмехнулся, а в уголках его глаз появились морщины. – Но я знаю эту песню. Она мне нравится.

Из граммофона в углу гостиной доносилась известная песня «В глубине твоих глаз» французской дивы Мистингетт. За шумом мыслей в голове я и не услышала её, а теперь не могла разгадать, как давно она начала играть. Воспоминания меня охватили, закрутили в безжалостном вихре: Шарлотт очень любила Мистингетт, и вечерами именно её пластинки она ставила, чтобы под льющийся из раструба мелодичный голос пить чай с жасмином и вздыхать о Луи. Я не ценила эти мгновения, считала Шарлотт легкомысленной и неинтересной, и поднималась в свою спальню, едва пластинка успевала остановиться. Какой же я была глупой!

Растерянная и изумлённая, я и не заметила, как Реми взял мою ладонь в свою и увлёк в медленный танец у лестницы вдали от чужих глаз. Странное чувство пронзило меня, неизвестное и узнаваемое, и я положила свободную ладонь на его плечо, встретившись с ним взглядом. И в этот момент, в этот самый момент, когда мы посмотрели друг друга, нас настигла неведомая магия – её нельзя было увидеть или коснуться, только почувствовать. Она дарила чувство абсолютного совершенства, и всё становилось на несколько тонов идеальнее: звук из граммофона казался чистым, Реми танцевал так, словно был рождён для этого, а в душе не было ничего, кроме удивительной лёгкости, вызывающей лишь желание хохотать, как юная влюблённая инженю, впервые познавшая все прелести мужского внимания. Неожиданно робкая улыбка тронула мои губы. Конечно, Реми совершенно не умел танцевать, звук хрипел и порой заедал, а я бесконечно тревожилась об отъезде, но эта магия, магия момента, по-прежнему всецело владела нами. Я не хотела, чтобы она заканчивалась.

Мне удалось вырваться из сладостного тумана лишь тогда, когда Реми приопустил меня к полу, придерживая одной рукой мою спину. Вновь приблизившись к нему, я перевела дыхание и усмехнулась:

– Кажется, ты говорил, что мы не должны привлекать к себе внимания.