Индийский фильм

Я людям рассказывала об этом. Без фамилий, без должностей. Говорила:

– Представляете, что со мной случилось…

Все слушали, а потом удивлялись:

– Вообще! Вот это да!

Меня не то чтобы пугало всё это на тот момент, оно мешало мне жить – такое огромное количество ЕГО у меня в голове. Просто огромное чувство ненависти у меня к нему. И я даже в интернете искала, как от этого избавиться. И там предлагалось мысленно рубить его мечом на части. Я закрывала глаза, мысленно напяливала доспехи, доставала огромный меч – тоже, разумеется, мысленно – и рубила его. А он мне представлялся огромной головой без туловища. Нереально огромной, со щупальцами, как у Медузы Горгоны. И это мне тоже казалось очень странным. Почему только голова? Почему щупальца? И вроде разрублю, отвлекусь, и опять он целый. Ну что делать? Это было все, это был просто кобэс. (Это слово притащила моя дочь из какого-то интернетного мема. Она придумала употреблять его вместо слова «капец», и теперь всё ее окружение так говорит. Вот так меняется язык.)

И я помню этот день, когда я ехала по трассе. Начало июня. Как раз накануне мне говорили, что на этой трассе девчонка разбилась насмерть, так что аж голова отлетела. Авария случилась в конце мая. После выпускного. На машине. Там убились все, причем она потеряла голову. Я ехала по этой трассе и как раз думала об этом. И тут я почувствовала. Будто на мне подтяжки надеты, и тут на спине, между лопаток где-то, мне кто-то подтяжки эти оттянул и отпустил; я почувствовала довольно ощутимый удар. Щелкнуло прям по спине, в аккурат посередине лопаток. Вместе с ударом у меня как мир перевернулся. Что-то случилось. Вместе с этим ударом я вдруг поняла, что я в этого придурка Чеглокова влюбилась. Вот так это случилось. (Я ехала и думала о том, что девчонка «потеряла голову», и это было как выход – потерять голову, как предчувствие. А еще очень важно: враг – это уважаемый человек. Всё внимание и уважение – от страха. Состояние ада – это страшное напряжение и беспокойство от страха. Ощущение нахождения себя на дне. Страх давит, как огромное количество воды; не дает двигаться, жить, дышать. Очень высокое напряжение. Внимание к врагу приковано вот этим страхом. Осознание наших ограниченных возможностей ассоциативно связывается с его образом. Если как-то убрать напряжение, то вы со дна взлетите в небо; страха уже не будет, а уважение и интенсивное внимание к человеку останутся. И вот она – любовь в чистом виде.

Любовь – это и есть внимание, притяжение одного к другому. Чем интенсивнее и продолжительнее внимание, тем сильнее любовь. В принципе, это классика жанра. Весь наш мир стоит на двойственности понятий. Все движется бесконечно исключительно на том, что, достигнув предела, любое понятие переворачивается на свою противоположность. Это очень философские термины, что-то типа ленты Мёбиуса и т. д. и т.п., и все хоть что-то про это слышали, но почему-то никто в реальной, в своей обычной жизни в упор не видят этих механизмов. И страдают на разные лады. Получается, что показатели интенсивности моей ненависти к Чеглокову достигли предела, и ситуация перевернулась на обратное значение. Я не знаю в чем исчисляются эмоции, но показатели обнулились. На тот момент я этого еще не понимала. Меня тогда просто ошеломило происходящее.)

Это было так необъяснимо для меня, но факт стопроцентный: я влюбилась. Это было абсолютно ясно, совершенно точно, без вариантов и парадоксально. Когда ты не знаешь, как делаются фокусы, конечно они удивляют. Это теперь я знаю, из чего сделана любовь, во всяком случае знаю направление, где находится истина, а тогда я даже не понимала. Как? Почему? И главное: что теперь с этим делать?

Помню, тут же позвонила Ленке – не кадастровому инженеру, а своей подружке. Она такая деловая, у нее свой довольно серьезный бизнес по грузоперевозкам. Мы с ней дружим давно, уже лет пятнадцать. На работе познакомились, и по совместительству она моя невероятно дальняя родственница по теткиной линии (той, которая собственница моей эпичной стройки).

И я ей сказала:

– Лена, это ужасно. Ты представляешь, я только что осознала, что я в этого придурка влюбилась. И не нравится он мне, но сомнений нет. Чувство просто невероятное. Меня к нему страшно тянет. У меня в первый раз в жизни такое.

Она совершенно законно спрашивает:

– Ты что, дура?

И я, разумеется, согласилась. Ну а кто я после этого?

Парадокс. Ощущение такое, будто ты лежишь в окопе в 1942-м и вдруг понимаешь, что ты безумно влюблен в Гитлера. Я сразу вспомнила про стокгольмский синдром; вот у них, наверное, тоже так случилось.

Чеглоков не стал казаться мне возвышенней или одухотворенней. Я не находила его положительным нисколько. Шантаж – он и в Африке шантаж. Это у меня башка напрочь отсутствует, вот это я ощущала. Это непонятное ощущение такое, необъяснимое; полная потеря контроля.

Примерно как ситуация на гипотетическом звездолете в кино:

– Капитан, мы попали в зону притяжения черной планеты! Категорически непригодна для жизни.

– Старший штурман, подайте сигнал SOS. Попробуем выровнять, надо уйти от столкновения. Увеличить мощность двигателя!

– Капитан, что делать? Мы потеряли управление, один из двигателей отказал. Утечка кислорода на борту. Мы теряем высоту. Что делать?

– Команде приготовиться к жесткой посадке – столкновение неизбежно. Старший штурман, надо выровнять машину; выбирайте место, где меньше скал. Да хранит нас Господь.

Как-то так.

И вдруг мир стал меняться. Ощущение, будто я наркоты наелась. Какой-то страшно забористой наркоты вроде кокаина (я не пробовала сама, я прочитала об этом в интернете). Краски вокруг стали яркими, какими-то новыми. Стало постепенно нарастать ощущение эйфории и счастья. Просто так, с ничего. Одновременно связь моя с мужем вдруг исчезла, и я увидела, что моя жизнь с ним, она… она на самом деле просто ужасна. Муж постоянно орет на меня матом; все запрещает; не работает, то есть я его содержу; секса у нас нет годами. Было реально ощущение, что я спала под каким-то длительным наркозом и вдруг проснулась.

– Это кто? Это я? Блин, мне нечего надеть! А это что? Это мой дом? Где ремонт? Где мебель? Где шторы? Какой ужас! А это кто? Это что за мужик тут бегает, права качает? Да на каком основании? Какого хрена тут вообще происходит?!

Я понимала, что вся моя прежняя жизнь рушится, и это было так красиво. На это радостно было смотреть. Она вся так разваливается на куски, распадается на пиксели. Похоже, что смотришь на извержение вулкана или землетрясение, на какую-то катастрофу, когда дома рушатся. По идее, надо пугаться этого, а я даже радовалась. Мне не боль-но и не стра-ш-но, мне хо-ро-шо. Реально я ощущала какой-то распад представлений, понятий, уклада, но в тот момент я была как под воздействием, как под анестезией. (Так интересно: я написала «реально» и там и тут. А что на самом-то деле было реальным? И когда под воздействием – тогда или сейчас? Или и тогда и сейчас? Смещение фокуса внимания затронуло все части жизни, произошла переоценка ценностей. И это неслучайно. Отсутствие гармонии в жизни – что это значит? Это значит, что по одному какому-то параметру случился страшный дефицит, а по другому параметру – переизбыток. И это будет тянуться, тянуться, пока не достигнет предела. А потом – херакс и переворот, и не где-нибудь, а в сознании. И сразу, сразу начнет меняться ваша жизнь. И все такие: «Ой-ой-ой. А как же так? А?» А вы не знали? Вот, смотрите. На моем примере смотрите.

Я получала кайф только на работе. Слава богу, этого у меня в жизни не отнять (так я тогда думала). Партнер в семье давил и досаждал; я ходила к психологу и потихоньку вытаскивала активы из семьи, пыталась избавиться от давления. Жизненно важно ощущать себя как «я молодец», без этого ощущения нет сил, нет самоуважения. До этого времени я жила с такой установкой: хороший человек много работает, всего себя отдает работе. В чем я хожу, как живу – это неважно; секса нет – да и не надо; платья я очень люблю – тоже потом; голову не красила два месяца – это нормально. Муж давит? А ничего страшного. И я терплю, терплю, терплю. Это значит: я отдаляюсь, отдаляюсь, отдаляюсь от такого понятия, как «я же женщина». И вот он, предел, и переворот. И полетело все к чертовой матери.

Сместился фокус на получении кайфа с работы на мужика, вот это очень важный момент. А мужик у нас – это не муж. Тот, кого содержат, не может быть мужиком. Понимаете? При взаимоотношениях с людьми они нас зеркалят. По сути, я влюбилась в свое отражение в глазах Чеглокова, я увидела прекрасную женщину в глазах настоящего мужика. Я так распустила хвост, я так старалась, я видела восхищение мной в глазах того, кто вызвал у меня такой страх и вместе с этим уважение к его тупой, грубой силе. А накал страстей был таким мощным, абсолютно равнозначным моему страху и тому упорству, с каким я двигалась от себя как от женщины-красавицы, туда, где я, как мужик, содержу семью с жесткой установкой: «Какая там еще любовь, вы о чем вообще? Вы мне этих глупостей не говорите. Это удел тех, кому заняться нечем, одиноких, бездетных и легкомысленных. Главное, семья есть, есть цель, идем вперед». Весь этот прежний перекошенный настрой, все эти мысли – все было стерто, как посудной тряпкой стирают липкую грязь и крошки со стола. Теперь я ощущала потребность видеть себя, любоваться собой только его глазами.)

Я вдруг вспомнила, что я женщина. Не работник, не добытчик, не мать, а именно женщина. Девчонка, которая так любит платья, хочет нравиться. И не просто вспомнила, а я ощутила это, я прям это прочувствовала. Дома я теперь что ни делала – всё с мечтательной улыбкой, глаза светились от счастья. Я похудела килограммов на пять, я просто забывала поесть. Я находилась в каком-то разреженном пространстве, в какой-то другой реальности, в каком-то космосе, где все обычные дела, прежде значимые, теперь не имеют никакого значения. И там всё как будто замедленно, и ты плаваешь в своих мыслях; и весь мир, он кажется тебе совсем новым, абсолютно прекрасным; и это необыкновенное счастье – просто находиться в этом состоянии. И это невозможно скрыть. Я стояла, например, у плиты, и у меня такое мечтательное выражение лица было и глупая улыбка.

Мой муж понял все сразу. Он так и сказал:

– Дети, случилось страшное: ваша мать влюбилась.

И это была чистая правда. Если звучала песня о любви, я теперь не просто слышала ее, я чувствовала то же, что и человек, который написал ее, и понимала, почему такие там слова. И это было удивительно.

Я стала искать общения с Чеглоковым. Теперь он мне казался невероятно красивым. Он был такой прямо брутальный мачо. Вкачанный. Такой прямо самец, настоящий мужик. А какой красивый нос! А как прекрасен этот жестко очерченный овал лица! Я просто боялась на него смотреть – так ослепительно хорош он был. А какой голос! Боже, какой голос, какой тембр! Это такой сиплый баритон; я готова была его слушать, и слушать, и слушать. Разговаривала с ним по-другому, наверное. Я не знаю как, но было видно, что он тоже включился в процесс. Он перестал стебаться, он тоже стал со мной по-другому разговаривать. По-другому стал смотреть – с нескрываемым восхищением.

Я находила повод, малейший повод встретиться, а встретившись, искала любую возможность захватить и удержать внимание. (Внимание – это основной человеческий ресурс, и привлекая чье-то внимание к себе и регистрируя это внимание именно как собственную красоту, или ум, или силу, или еще что-то очень хорошее, ценное, а не наоборот, мы способны преломить свет этого величия и направить его на генерацию у себя энергии только лишь линзой нашего сознания. Один момент: всё суть отражение, и для начала надо увидеть это величие в том, чье внимание мы привлекли. И тогда свет, отраженный сам от себя, многократно явит собой то реактивное топливо, на котором можно невероятно далеко улететь.)

Эпизод разговора в машине

Говорила в основном я.

– А вы смотрели фильм Звягинцева «Левиафан»?

– Да, кажется, смотрел, но мне не понравилось.

– Почему? Это же очень интересный фильм. Согласна, смотреть его довольно тяжело, и зря на роль чиновника взяли именно этого актера: он так часто мелькал в комедийных фильмах, что это портит всю драматургию художественного полотна. Основная задача автора, я считаю, – удивлять и ставить вопросы. В данном случае все получилось очень даже здорово. Я три дня ходила под впечатлением и только спустя эти три дня обратилась к интернету почитать, что же пишет критика. Я всегда так делаю: я сначала смотрю, а потом думаю, думаю, у меня складывается свое устойчивое мнение. А потом я это свое мнение сверяю с мнениями других людей; но сначала свое. Меня развязка в этом фильме просто потрясла. Вы помните развязку?

– Нет, я не досмотрел, мне стало неинтересно.

– Понятно. Но там сам фокус именно в развязке. Обязательно посмотрите, это же ваша тема. Там поднимается очень серьезный вопрос – вопрос, насколько религиозна сама Церковь. Ведь там что произошло: они весь фильм бьются за участок земли. И конечно, власти мужика размазали. А для чего им нужен этот участок? А он им нужен был на благие цели – церковь там поставить. И это понятно только из последних кадров фильма. Я даже не поверила грандиозности и гениальности концовки. Я смотрела финал раза три-четыре. Нет, не показалось: они уничтожили жизнь человека ради церкви. Понятно становится, к чему были все эти разговоры и походы священника к чиновнику: это была его идея. Чиновник просто исполнитель, просто пешка. Понимаете?

– Да, я понимаю.

Он сидел и явно очень интенсивно соображал. Это было видно по его лицу. Я завела разговор на очень актуальную для него тему – тему Церкви как мощной организационной структуры, которая ради выживания сама противоречит своим же канонам. И мне, человеку светскому, стоящему вдали от храма, не соблюдающему обрядов и церковных праздников, было интересно наблюдать реакцию человека, регулярно посещающего не просто церковь, а церковь западную, ощущающего непонимание своего увлечения со стороны других людей на собственной шкуре. И тут дело в том еще, что он не может просто ходить туда молчком, вовсе нет. Он должен; это очень поощряется, это считается прям круто-круто – привести в свою церковь новых заблудших овец, страстно желающих уверовать.

И когда я подняла эту тему, я все это прекрасно понимала.

– Церковь, она же должна настраивать людей на благие поступки ради людей, во имя добра. Не брать чужого, не убивать и так далее. А они что делают?

– Ну, вы понимаете, это организация; и, как в любой организации, там есть разные люди, и по-разному они поступают. Тут надо как – надо самому вести себя правильно и не осуждать. Каждый потом будет отвечать за свои деяния лично. Перед Господом.

– И я смотрела потом критику на этот фильм, и чего там только не было! И все ругают этого режиссера и пишут: да как он мог в такой грязи показать Россию, церковь нашу православную опорочил, и за это ему награды дают на западных кинофестивалях?! А я думаю, что он затронул не это, он затронул тему религии и нравственности как таковой. Религия, любая причем, – это просто бренд, бренд как инструмент власти, и нет там ничего общего с реальным предназначением любой религии. А что есть религия? Это учение о человеке, о душе его. О структуре, строении и составе. О законах, по которым человек и мир весь существуют. И это не учебник биологии или физики, объясняющий природные явления с точки зрения современной науки. Эти понятия намного шире понимания и визуального восприятия мира, вы же должны это понимать. Когда-то Декарт отделил религию от науки, а зачем? Мир, он же целый. Как можно объяснить одно и полностью игнорировать другое? Отсюда считается, что быть религиозным значит быть либо необразованным, либо не в себе, а быть образованным значит быть насквозь прагматичным, то есть интересоваться только вот этими материальными, осязаемыми вещами. А еще я вдруг увидела, почему мнения людей отличаются. Я и раньше это замечала, но теперь я увидела причину, и это стало вдруг так ясно; и непонятно, как я раньше не обращала на это внимания. Люди разные, и каждый во всем видит себя, свои суждения, оценки. Только себя. И то, что я увидела, есть во мне. И поэтому грандиозность любого вообще произведения заключается в масштабе этого зеркала.

Я была очень эмоциональной. Я размахивала руками. Я говорила активно, меняя интонацию.

И он, точно так же эмоционально:

– С вами так интересно разговаривать!

– Да?