Майские страсти

– Да… А ты, ненормальная, врача себе ищи.

– Это ты ищи… себе психоаналитика.

Алина смачно плевалась словами в Оксану.

– Ну-ка обе успокоились!

– А ты не лезь ко мне,– Алина била брата по рукам, хотя они и не тянулись к ней, и не хватали её, и (вот русские разбойники!) до полусмерти боялись рук Искупниковой.

Роман быстро отошёл от неё. Он опять начинал злиться. На этот раз на себя и на жену. В вихре эмоций, как у его сестры в этом же состоянии звучало в душе что-то чересчур магдалинское, так и у него в сердце звенели какие-то очень стенькаразинские напевы. В такую минуту он мог убить или себя, или кого-нибудь другого.

Роман сжал кулаки и старался отвлечься от греховных мыслей. Он начал думать о жене, но и тут была неотвратимая казнь. Искупников закрыл глаза, и в воображении упал на колени перед обликом Оксаны.. Он как-то ощущал себя вне закона и, желая поцеловать её руку, не мог этого сделать, вторично нарушив что-то сакральное и нерушимое. Она, как будто чего-то стыдясь, склонила набок голову, как монашка, и Роман чувствовал избыточную вину за этот её стыд. Он, словно винил себя в том, что Оксана оказалась или стала грешницей.

Искупников тяжело вздохнул, как обычно вздыхает на похоронах, и открыл глаза. Непросто было на него смотреть Алине и Оксане.

– Алина… Можно тебя попросить. Иди к себе,– сказал Роман, глядя на жену.

– Почему? Объяснишь?

– Иди… я сказал.

– Ах так… Хорошо… Я уйду… Но только после того, как скажу тебе, какой ты придурок… конченый… если она тебе так изменяет!

Роман начал топтаться на месте, чрезвычайно растерялся, но было видно, что не из-за слов сестры, а из-за чего-то другого, имевшего на них воздействие.

Он вздрогнул от неожиданности, когда между ним и Алиной очутилась Оксана и, почему-то чуть присев, принялась тонко-надрывно кричать, глядя ему в глаза:

– Ну, скажи мне, кто ты после этого! Как тебя называть!.. Ну! Говори же! Да как ты меня любишь такую! Как ты хоть живёшь с этим!

Искупников уже не слышал её последних слов. Он подошёл вплотную к сестре:

– Это правда?..

– Правда, правда, правда…– как-то вызывающе прокричала Алина и высунула язык.

Вдруг она от ужаса открыла рот и подалась назад. Сумерки замогильного страха отразились на её лице. Брат поднял руку и уже готовился со всей силы ударить сестру, но Алина успела выбежать из комнаты и только слышала, как Роман кричал ей вслед:

– Я тебя убью такую паршивку. Запомни мои слова!.. Ты… ты…. Ты посмела такое выдать! Ты предала её, тварь!..

Оксана в сентиментальной задумчивости с красными от слёз глазами чесала затылок.

– А с тобой я потом поговорю.– Роман угрожающе ткнул пальцем ей в душу и спустился на первый этаж

С полминуты постояв у входной двери, он вышел на простор ночи, и ночь до утра не отпускала его из своих объятий. Что Искупников там делал, знает только он сам.

Медленно подходя к своей спальне, Алина слышала, что сказал жене брат. Ей стало ещё сквернее. Она в потёмках, боясь оступиться и почти не отрывая ног от пола, шла к своей комнате. Искупникова нащупала ручку двери. Она стыдливо вошла в спальню. Алина с боязнью пробиралась сквозь паутину темноты. Было как-то гнусно включать свет.

Едва дойдя до кровати, она рухнула на неё и стала искать всегда лежавшего возле её подушки маленького плюшевого мишку. Найдя игрушку, с какой-то переспевшей злостью любви обняла её.

Главной дикостью характера Алины было добровольно-мазохистское отшельничество её души. Искупникова и тяготилась собой, и в тоже время не хотела себя менять. И в окружении знакомых, и сидя взаперти в своей комнате, она поочерёдно страдала как от одиночества, так и от жажды одиночества. Мысли об этом постоянно стучались в её сердце, но оно их не принимало, насмешливо игнорировало и даже иногда прогоняло.

Теперь она одновременно терзалась от двух своих «главных пороков». Неожиданно для неё, это вызвало всплеск эгоизма. Алине никогда не было себя так жалко, как в ту минуту.

Она довольно громко заплакала и, ещё сильней придав к пылающей груди плюшевого мишку, заговорила голосом обиженного подростка:

– Андрей, Андрюшечка, миленький! Ну где ты? Где ты? Как же ты мне нужен! Где ты?..

Она приподнялась и стала целовать игрушку.

– Где ты? Ну прости меня, дуру! Прости же, наконец! Ну что ж ты молчишь всё время!.. Хоть бы ударил! Милый мой, как же я хочу к тебе!..

Образ брата, крики Оксаны и подобострастное терпение Яськова тяжелейшим грузом одинокой безысходности опустились на её сердце, и оно рыдало всё сильнее с каждым мгновением, пока не проснулось утро.

Вторая Часть

Глава 1.

Страх      

Простившись с Яськовым, Дмитрий на полчаса зашёл к своему товарищу, который жил по соседству и у которого проходила «ещё более шумная вечеринка, чем у пастыря Искупниковой, как сказал Клинкин».

Сам Дмитрий Клинкин покинул «новое собрание» в состоянии поразительной бредовости. Он дворами побрёл домой быстрым шагом, но вдруг понял, что шатался совсем неприлично и смешно. Дмитрий в испуге дважды посмотрел по сторонам и укоротил шаг. В голове шумело, в душе -тоже.

Луна была чересчур назойлива и с издёвкой пробиралась в сердце, терзая его каким-то ночным, кошмарным таинством. Звёзды улыбками чёрного неба бесили и устрашали.

Клинкин попытался убежать от пейзажа лунной природы. Он что-то шептал самому себе, но в то же время и не прислушивался к своим рассуждениям, не признавая их, но, однако, будто презирая ту дурманную муть, которая вновь на него опустилась.

Когтистые руки воспоминаний вдруг сзади схватили его за плечи, а затем начали царапать ему глаза. Дмитрий покачал головой, тихонько вскрикнул, провёл ладонью по лицу и насилу раскрыл глаза, опять озираясь вокруг. Ветер истины завывал, и Клинкин чувствовал, как он начинал лишаться слуха. Дмитрий вскрикнул нарочно и не услышал своего крика. В ушах звенело, шептало, гремело, угрожало. Дмитрий обхватил голову руками и, спотыкаясь, пошёл вперед.

Шершавые языки лизали ему шею, и он угадывал, что вот-вот его укусят. Дмитрий бежал, глядел по сторонам и, никого не видя, чувствовал, как весь мир, тысячелетия человеческого разума, поседевшие от времени глаза добра и зла ещё пристальней стали смотреть на него и не сметь прятать пророческие взгляды. Как старая дверь в старом призрачном замке, что-то скрипело вокруг.

– Ау,– крикнул Дмитрий.

Он оглянулся и трусцой побежал к светофору. Машин не было. Клинкин перешёл дорогу и вышел на прямую длинную улицу, в конце которой находился дом, где он жил.

Пробежав пару метров, он прохрипел:

– Кто?

Дмитрий, не останавливаясь, обернулся. На стекле воздуха рисовались красные узоры, и он понял, что ему начинало казаться неисправимая чёткость линий и задумки того, кто это делал.

– Мы…

Клинкин закрыл уши, но вновь услышал это слово. Теперь он бежал, что было сил. Весна ледяной струей просачивалась в горевшую грудь.

– Тут…

Дмитрий вскрикнул так, что в ушах зашумело ещё властнее.